Его М.Альвина (СИ) - Черничная Алёна
– Нет. – Сердце замирает, когда я слышу его голос. Ровный, пустой и ставший всего за одну секунду чужим. – Вскрываемся.
Липкая дрожь вихрем стискивает мое тело. Кислород в легких превращается в свинец, и мне кажется, что металл пистолета у моего виска плавится, обжигая кожу. Я больше не могу дышать, потому что четко понимаю – у нас есть всего секунда.
Секунда до свободы или до того, как меня убьют…
Резкий, истерический смех Ворона заставляет распахнуть глаза. Взглядом я сразу попадаю в Данила: измученного, неестественно бледного… Он смотрит прямо на меня и нервно сглатывает, а его пальцы по-прежнему грубо сжимают пряди своих волос.
Перед ним на столе открыты две его карты.
Я инстинктивно дергаюсь к нему, даже не надеясь вырваться из грязных лап амбала. Но эта мерзкая тварь сама с размаху толкает меня к Данилу, который успевает подскочить и поймать в свои руки. Он прижимает меня к себе с такой силой, что в моих глазах темнеет, а грохот его сердца в грудной клетке оглушает.
Я не знаю и не понимаю, что будет дальше, поэтому все, чего мне хочется – это потерять сознание. Но слышу и ощущаю все происходящее вокруг слишком четко и остро.
В комнате неожиданно повисает невероятная тишина.
– Так что делаем с ними?
– Ровно все то, о чем мы и договаривались… – вздыхает Ворон.
Глава 42
Даже когда за нами закрывается дверь нашей квартиры, я не чувствую себя в безопасности. Я вообще больше ничего не ощущаю, кроме страха. Он въелся в каждый миллиметр моего тела и души.
Данил выиграл. И Ворон выполнил, что обещал. Нас отпустили. С деньгами.
Находясь в том полуподвальном помещении, я так хотела проснуться и понять, что это всего лишь дурной сон, но теперь боюсь очнуться и оказаться снова в лапах того отморозка.
Я плохо помню, как мы добрались до дома. Мое сознание остро балансирует где-то на грани обморока…
Данил молча помогает мне снять туфли, свой пиджак, накинутый на мои плечи, и подхватив на руки, относит мое, едва стоящее на ногах, тело в спальню. И прямо в платье закутывает меня в плед. А потом каким-то образом оказывается рядом со мной уже с бутылкой в руках. Усевшись передо мной на пол, протягивает мне виски.
– Выпей.
– Я не хочу, – отчаянно мотаю головой.
– Аль, тебе надо. Пей.
Даня буквально впихивает в мои ледяные ладони вискарь. А я настолько выпотрошена и обессилена, что покорно подчиняюсь. Припадаю губами, измазанными растекшейся тушью, к бутылке и делаю несколько быстрых глотков. Мое горло схватывает горячий спазм, и я чудом успеваю влить в себя терпкое пойло, прежде чем давлюсь им из-за надсадного кашля. А вместе с ним из меня рвутся и громкие всхлипы.
Данил осторожно забирает у меня бутылку, отставляя ее на прикроватную тумбочку и придвигается ко мне так близко, что его грудь упирается мне в колени. Он находит мои ладони, вцепившиеся в край покрывала, бережно берет их в свои, сжимает, а потом подносит к губам.
– Все хорошо, слышишь? – Данил гладит теплым дыханием мои заледеневшие пальцы. Целует их, пытаясь согреть. – Мы дома. Я с тобой.
А я обездвижено гипнотизирую в темноте очертания его силуэта у моих ног.
– Скажи хоть что-нибудь. Если хочешь, мы можем поговорить о том, что случилось, – Даня поднимает на меня взгляд, а в тихом, сиплом шепоте сквозит отчаянием. – Не молчи.
Его пальцы переплетаются с моими. Сильно. Крепко. Судорожно. Я отвечаю ему тем же – неистово вдавливаю свои ногти в жилистую ладонь Данила.
– Мне страшно. – Это все, что получается выдавить из себя.
Даня с болезненным стоном переводит дыхание и, опустив голову, прижимается лбом к моим коленям.
– Я не должен был отпускать тебя одну. Надо было сразу идти на этот чертов концерт с тобой и, может, тогда бы…
Меня словно бьет током, только вместо искр перед глазами в голове звенит одно лишь слово: концерт. Я вспомнила об этом только сейчас, ведь под дулом пистолета могла думать лишь о том, чтобы выжить.
– Господи… я же… должна… – чувствую, как подкрадывается очередной приступ истерики, вгоняя мой пульс в запредельные обороты.
Граховский. Андерсен. Прослушивание. Меня там не было… Я подвела. Причем всех.
– Мне надо позвонить, – растерянно бормочу себе под нос, но в ту же секунду дергаюсь с кровати в сторону коридора.
Мой телефон был брошен где-то там. Но делаю всего шаг, как Данил подрывается с пола и, оказавшись передо мной, сгребает в свои объятия.
– Аль, все закончилось. И весь тот кошмар, и концерт… – он успокаивающе касается губами моего лба.
Пытаюсь вслушаться в его низкий и непозволительно спокойный голос, чтобы найти в себе силы не взвыть от накрывающего холодного отчаяния. Цепляюсь пальцами за ткань футболки Данила и утыкаюсь носом в ее ворот. И он практически сразу становится влажным и измазанным черными разводами от моей туши.
– Дань, – всхлипываю и прижимаюсь к нему так сильно, как только могу. Сейчас он моя единственная опора, чтобы не свихнуться. – Что мне делать? Что нам теперь делать?
– Ничего. Все уже позади, назад дороги нет. Мы живы. Мы вместе и у нас куча бабла, Аль…
Во мне что-то щелкает. И это заставляет меня мигом заткнуться и не рыдать. Кажется, что слезы испаряются с моих щек, как капля воды в пустыне.
Медленно отстраняюсь от Дани, поднимаю голову и смотрю на него в упор. И лучше бы мне этого не делать. Тусклого света фонарей, проскальзывающего через не зашторенное окно, хватает, чтобы увидеть совершенно остекленевший взгляд Данила.
– Что ты сказал? – переспрашиваю, едва шевеля губами.
Но он все прекрасно слышит, потому что, бережно обхватив меня за плечи, усаживает на кровать и садиться со мной рядом. Даня заглядывает в мои глаза, а уголки его рта приподнимаются, растягивая губы в какой-то неестественной улыбке.
– Аля, я понимаю, все, что произошло с тобой – это шок. Но давай сейчас без эмоций. Да, этот концерт был важен. Получи ты место в том чертовом шоу, мы смогли бы быстро расплатиться с твоей сестрой. Но сейчас долга нет, денег ни у кого занимать не надо. А прослушивание…Ну… – он мнется всего секунду, а потом ласково поглаживает ладонями мои плечи и одновременно пожимает своими, – так бывает. Может, просто не судьба. Зато тебе не придется куда-то уезжать, нам не надо расставаться. Ты и я рядом…
Я, как завороженная, смотрю на его лицо. Высокие резкие скулы, подчеркнутые впалыми щеками, широкие брови, невероятно стеклянные глаза и чувственно-крупные губы, которые что-то говорят и говорят дальше… Только я уже не слышу. Потому что в моей голове треск и грохот всех этих гребаных воздушных замков, которые я успела настроить себе за столь короткий срок.
– Дань, но ведь я с пяти лет жила музыкой. Это был мой единственный шанс, – перебиваю его поток слов дрожащим шепотом.
– Алечка, милая моя, любимая… – не переставая тараторить еще какие-то нежности, Данил снова опускается прямо передо мной на пол и упирается в мои колени торсом. Тянется ладонями к моему лицу, обхватывает его и большими пальцами вырисовывает на щеках линии. Он заставляет смотреть в свои глаза. И в его дико расширенных зрачках плещется тот самый азарт. – Какое сейчас уже это имеет значение? Шанс не вернуть. Но мы можем начать новую жизнь… Вместе… Понимаешь?
К моему горлу подкатывает приступ тошноты. Стискивает его так, что я крепко зажмуриваюсь:
– Замолчи, – цежу сквозь зубы.
Не в силах больше слушать этот бред я отмахиваюсь от рук Данила и подрываюсь с кровати. Сейчас я очень хочу спрятаться от него, потому что слишком больно. Но он снова преграждает мне путь из комнаты.
– Аль, – Данил тянется ко мне, а я буквально шарахаюсь от него в сторону.
Его взгляд, наконец-таки, оживает. В нем искрится паника.
– Скажи честно. Прямо в глаза, – я пячусь к стене, а Даня медленно пытается приблизиться ко мне. – Скажи, что у тебя не было и мысли вернуться за стол с этими же деньгами и снова взять карты в руки.
