Предрассветные миражи - Ника Муратова
Матери этих детей занимались тем, что копошились в головах детей и друг друга, выискивая вшей. Были и взрослые больные, с травмами, переломами и еще бог знает с чем. Изможденные лица, лихорадочно блестящие глаза, пыльная одежда, прилипшая к потным телам… В этих узких коридорах все находились в одной куче. Время от времени пробегали люди в белых халатах. Они, привыкнув к этому зрелищу, не обращали внимания на лежащих на полу больных. Они торопились. И хотя успеть принять всех больных было все равно нереально, они делали, что могли.
Кристина ничего не говорила. Она шла впереди Андрея, засунув руки в карманы джинсов. Ее лицо не выражало ни отвращения, ни жалости. Оно было просто мрачным. Когда они наконец вышли на улицу, она остановилась и обернулась к нему:
— Ну как?
Ладынин хотел было ответить что-нибудь вразумительное, но, к своему ужасу, почувствовал непреодолимые позывы к рвоте. Он быстро отошел к ближайшим кустам с пышными розовыми цветами, и его буквально вывернуло наизнанку.
— Вижу, тебе там понравилось, — скривилась она, протягивая ему влажные салфетки. — У меня была такая же реакция когда-то. И не единожды. А теперь я хочу показать тебе моих подопечных.
Он откашлялся, утирая рот салфетками. Смотреть ей в глаза не хотелось.
— Мне, пожалуй, хватит на сегодня впечатлений.
— Не бойся. В детском отделении, куда мы сейчас отправимся, почище. Мы привели его в порядок.
Они под палящим лучами солнца пересекли почти всю территорию госпиталя. Посередине госпитального двора стояли несколько рядов деревянных бараков. Оказалось, что в них живут некоторые сотрудники, те, что приехали из провинций и не имеют в Морсби жилья. Хоть условия проживания были примитивными, это все равно устраивало сотрудников, так как плата за жилье в столице была непомерно высока.
Андрей с Кристиной дошли до следующего блока построек, внутри которых действительно было довольно чисто. Никакого ужасного запаха, никаких больных на полу. Их встретила девушка, кожа которой была настолько черной, что белый халат на ней казался светящимся.
— Кристина! — Радость в ее крике была искренней и нескрываемой. — Как поживаешь? Какие новости?
— Пока никаких. Ожидаю, что на следующей неделе мы соберем нужную сумму.
— Было бы хорошо. Помоги тебе Бог. Ты и так столько для нас сделала, не знаю даже, как тебя благодарить.
Медсестра уважительно посмотрела на Ладынина, ожидая, когда Кристина его представит. Обычно Кристина приводила сюда потенциальных доноров.
— Это мой соотечественник, Андрей. А это — сестра Рози.
Рози с нескрываемым восхищением уставилась на Андрея.
— Русский? Из самой России? Так далеко ехали?
— Как и Кристина, — смущенно ответил он.
— Ну, Кристи уже практически стала нашей. Она здесь так давно, что мы и не мыслим уже себя без нее. В этом отделении она иногда даже спит.
Видя полное недоумение на лице Андрея, Рози пояснила:
— Вы, видимо, не в курсе. Она не только выбивает для нас деньги и другую помощь. Она и помогает нам с детишками. Кормит, ухаживает. Некоторых ведь здесь оставляют надолго. Родителям некогда, а у нас рук катастрофически не хватает. Элементарно воды иногда некому поднести. Если бы не Кристи…
— Ну ладно тебе, Рози. Хватит тут дифирамбы петь…
Кристина обняла Рози и прижалась к ней щекой. Андрей вспомнил собственную брезгливость к местным жителям, и ему стало гадко на душе.
Кристина не стала долго мучить Ладынина. Они быстро обошли детей, многие из которых радостно улыбались при виде нее.
— Этот ребенок переболел малярийным менингитом, думали, не вытянем. Но он оказался сильным, молодец. Этот заболел как раз в тот момент, когда мать ушла от отца. Начались разборки, дележ детей, и он оказался никому не нужным, так как болел. По папуасским законам дети остаются у отца как рабочая сила для семьи в будущем. Но в данном случае семья отца не выплатила нужную сумму за мать при заключении брака, поэтому детей поделили. Сейчас вроде бы все вопросы решены, и малыша наконец заберут в одну из семей. Он выздоровел, и его теперь могут усыновить в клане. А вот этот, — она задержалась у постели одного из детишек, совершенно здорового на вид, погладила его по голове, поправила одеяло, — этот малыш болен СПИДом. Он тоже оказался никому не нужен в своей семье. Его мать умерла, а он — позор племени. Никто его не посещает, никому он не нужен. К нему боятся притронуться, боятся даже навестить.
— Но ведь здесь его не смогут держать вечно?
— Не смогут. Его надо отправить в дом для ВИЧ-инфицированных малюток. Но там пока нет мест. И нет денег создать дополнительные места. Так что пока он здесь. Он — мой особый подопечный.
— Кристи готова тут каждого усыновить, — вставила Рози.
— Только местные законы не позволяют это сделать так просто. Столько волокиты. Да еще и часто случается, что иностранцы усыновляют ребенка, а потом обнаруживаются родственники малыша, заявляют, что в документах что-то не в порядке, что мать официально не отказывалась от него, и начинают требовать деньги под угрозой, что иначе заставят вернуть ребенка обратно, даже если он им вовсе и не нужен. Я знаю одну семью, которая прожила со своим усыновленным младенцем полгода, а потом их заставили вернуть его родным. Представляешь? Привязаться, как к родному, и отдать. Ужас! Я бы не смогла пережить. Поэтому и не рискую. А без оформления усыновления куда я их дену, если придется уехать?
— Ты и здесь для них много делаешь, Кристи, — похлопала ее по плечу Рози. Видимо, этот разговор возникал уже не один раз…
Вскоре Кристина уже тянула Ладынина к машине, вновь нахмурившись. Андрей сидел на заднем сиденье и наблюдал в зеркало, как меняется выражение ее лица.
— Ты не против, если ко мне заедем? — Она спросила, даже не глядя на него.
— Н-нет. Кстати, мне тоже надо с тобой поговорить, Насчет твоих документов. Юристу надо собрать всю информацию по тебе.
— Зачем?
— А Глеб тебе разве не рассказал? Я же объяснил ему вчера…
— Глеб? Нет. Я его после вчерашнего вечера не видела. Рано утром он уехал на свою базу для аквалангистов. Теперь приедет не раньше пятницы.
Кристина жила в двухэтажном домике-коттедже, соединенном стеной еще с одним, точно таким же домиком.
