Пепел и Дым. Я (не) вернусь - Алиса Ковалевская
– Ни к чему это. – Я показал на фарфоровые чашки. Она бы ещё праздничную скатерть постелила! Изнутри поднимался холодный гнев.
– Что это за мальчик? – подал голос отец.
Я встретился с ним взглядом.
– Это мой сын.
Кухню наполнил звон разбившейся посуды. Осколок ударился о ногу, но на выронившую чашку мать я не посмотрел: не сводил взгляда с отца. Ничего не сказав, вернулся в комнату. Как раз вовремя : Тимоха держал одну из первых моих медалей. Увидев меня, виновато попытался вернуть её на место. Я остановил сына. Взял подложку, на которой лежала медаль.
– У тебя их так много… – Тим отдал мне медальку.
Я вернул её на место и закрыл крышку.
– У тебя тоже будет много.
Тим отрицательно помотал головой.
– Будет, – сказал уверенно. – Если ты, конечно, этого захочешь.
– Я очень хочу.
– Значит, всё будет. Я сделаю всё, чтобы твои желания воплотились в жизнь. – Протянул ему коробку. – Возьми. Это моя первая золотая медаль. Пусть она принесёт тебе удачу.
Глава 19
Ангелина
Не зная, что делать, я металась по квартире. Отец сказал, что Егор приезжал к нему. Но главным было не это, а то, что он забрал Тима! Без разрешения, без предупреждения! Проклятый сукин сын! Нужно было сразу понять, что он это сделает! Нужно было предупредить отца, чтобы не отвозил Тима в школу, а вернул мне. И… И что дальше, я не знала. Уехать? Увезти?
Набрала Дымова – ничего. Как всегда – длинные гудки, как крик в тишину. Каждый гудок – ступень ведущей на эшафот лестницы. Когда-то я уже прошла эту лестницу ступень за ступенью. Давно, десять лет назад. Когда-то я поднялась до самого верха.
«Ты не имеешь права забирать моего сына», – написала и отправила сообщение.
Сообщение он прочитал, но в ответ ничего. Отправила ещё несколько – снова ничего. С каждым новым руки дрожали сильнее, пальцы переставали слушаться. Я захлёбывалась яростью, а глаза затягивало слезами.
Телефон вдруг зазвонил сам. На дисплее высветилось фото Егора. Я схватила телефон и тут же поняла: не Егора. Сына. Русые волосы, голубые глаза, упрямый взгляд… Он только мой! Только мой! И в этом виноват Дымов.
– Тим… – выдавила, пытаясь не разреветься.
– Мне дядя Егор сказал, чтобы я позвонил тебе и сказал, что у нас всё хорошо.
Голос сына был жизнерадостным. Я опустилась на стул. По дверце шкафа тянулась полоса огоньков. Сын говорил, а полоса становилась всё бледнее, потом исчезла совсем.
Слушая рассказ Тима о многочисленных кубках и медалях Дымова, я с силой сжимала телефон. Точкой стало упоминание о купленном и съеденном под чай с родителями Дымова «Наполеоне». Его мать, оказывается, любит «Наполеон»…
Закончив разговор с сыном, я долго смотрела в одну точку. Егор, само собой, трубку не взял. Прислал только сообщение, что сам привезёт Тима. Я долго ждала этого – момента, когда смогу отплатить ему, разрушить его карьеру, может быть, даже жизнь. Вынашивала идеи, копила злость. А вместо этого Егор снова рушил всё выстроенное мной.
Взяла телефон и набрала сообщение.
«Если она прикоснётся к моему сыну, я…» – Пальцы зависли в воздухе. Я стёрла текст и опять положила мобильный.
Что я? Оболью её кислотой? Подсыплю в чай мышьяка? Что я сделаю?! Да я даже не узнаю, что произошло за эти несколько часов, которые Тим провёл рядом с женщиной, виноватой в смерти Ангела не меньше Егора? Высокомерной сукой, посчитавшей девочку из детского дома недостойной своего сына-чемпиона?
– Пусть она только попробует, Егор, – прошипела сквозь зубы. И снова уставилась в точку на стене, из которой постепенно начинали вырываться язычки видимого только мне пламени.
Прошлое
Ангелина
Долепив последний сырник, положила его на сковородку и сполоснула руки.
– Сегодня попробуем ещё раз написать твоему папе, – сказала тихо, дотронувшись до живота.
Данное себе позавчера слово дождаться, когда Егор позвонит или напишет сам, продержалось недолго. Настроение с самого утра было так себе. Чтобы отвлечься, я убралась в квартире, занялась готовкой. Но это не помогло. Стоило на минуту остановиться, подкатывали слёзы.
К ногам упало полотенце.
Только я нагнулась, чтобы поднять его, в дверь позвонили. Кто на этот раз? Выпрямилась и сразу же схватилась за край столешницы. Голова поплыла так, что потемнело перед глазами.
– Тихо, – сказала то ли себе, то ли малышу. – Тихо-тихо…
Сквозь пелену услышала ещё один нетерпеливый звонок. Открывать почему-то не хотелось. Сырники на сковородке зашкворчали, запахло творогом и ванилью. Не проходящая с утра тошнота усилилась.
– Пожалуйста, не надо! – Я погладила плоский живот. – Ты чего разошёлся? Если папа возьмёт трубку, скажем ему про тебя. Обещаю.
Третий звонок проигнорировать я не смогла. А что, если это касается Егора? Господи… Бросив полотенце, чуть ли не подбежала к двери. Какая же я бестолковая! Просто так Михаил Васильевич не приехал бы, тем более что продуктов он привёз недели на две. А кроме него…
Я запоздало посмотрела в глазок. Но замки были уже открыты. Дверь открылась сама. Я отступила.
Мама Егора осмотрела меня с головы до ног. Её длинные тёмные волосы были убраны в аккуратную причёску, аристократичные черты лица подчёркнуты лёгким макияжем. В руках – дизайнерская сумка.
Я стояла перед ней в домашней растянутой футболке и дешёвых леггинсах. Непричёсанная с самого утра, босая… И не знала, что делать.
– Здравствуйте, Валентина Константиновна, – только и смогла сказать. – Простите, я не…
– Собирайся, – сказала она в ответ, не дав мне договорить.
– Куда?
– Туда, откуда пришла.
Я так и остолбенела. С каждым ударом сердце билось быстрее и быстрее, тошнота усиливалась.
– Мой сын пожалел тебя. Но слава богу, мозги у него встали на место.
– Что вы хотите сказать? – выдавила я, тщетно пытаясь бороться с замелькавшими перед глазами тёмными точками. – Что…
Мать Егора поставила сумку на тумбочку. Стянула с шеи шарф и бросила рядом.
– Ты считаешь, он просто так не хочет с тобой разговаривать? Ты правда ничего не понимаешь?
Я понимала. И понимала очень хорошо. Тайные страхи вырвались наружу. Но Егор… Он не поступил бы так. Сколько раз он говорил мне, что я нужна ему? Все его поступки, слова, предложение, сделанное перед отлётом…
– Нет… – Придерживаясь за стену, мотнула головой. – Он бы так не поступил. И тем более не стал бы передавать это через кого-то.
– Я – его мать, а не кто-то.
– Нет, – упрямо повторила я. – Я вам не верю.
Она молчала. В глазах были высокомерие и жалость.
Я снова
