Однажды ты пожалеешь (СИ) - Шолохова Елена

– И что ты будешь с ним делать? – холодея, спросил я.

– От тебя зависит. Если бы мы были с тобой друзьями… лучшими друзьями, то, разумеется, никто и никогда о нем бы не узнал. Ну, сам подумай, как я могу предать своего друга? Другу надо помогать, друга надо поддерживать… с другом надо отмечать его день рождения…

Я молчал. В ушах долбил пулеметной очередью пульс. В голову лезли самые дикие мысли, одна хуже другой. Что делать нахрен? Самому выпилиться или его прибить? Что, черт возьми, делать?

Яр видел, как меня всего внутри ломает, и спокойно ждал, хотя наверняка знал наперед, что я отвечу.

– Завтра в семь вечера у нас на даче, – наконец смог выдавить я, не глядя на него.

Он снова усмехнулся.

– Вот видишь, как всё может быть легко и просто.

32.

На лето предки повезли меня в Доминикану. Типа солнце, море, смена обстановки, релакс – всё это должно помочь.

Я никуда не хотел, но спорить не стал. Мне было без разницы. Даже если б отец придумал отправиться не на Гаити, а в какой-нибудь Мухосранск на всё лето – пофиг.

Но на самом деле там и правда оказалось здорово. А главный плюс в том, что там не было Ярика. Ни рядом, ни по телефону, нигде.

Даже дышать стало легче. Если раньше я к нему действительно относился хорошо, то теперь ненавидел его с каждом днем все сильнее. Но там я старался про него не думать. Просто жить моментом. Ну и надеялся, наивный, что как-нибудь само всё рассосётся. Ну, там Яр найдет себе другую забаву, потеряет ко мне интерес.

Как бы не так. Никуда Яр не делся, и как только мы вернулись домой в конце августа, один из первых к нам примчался. Признался потом, что отслеживал меня по инсте и контакту.

Все последние дни лета он торчал у нас дома, не давая расслабиться.

Я думал, начнется школа, он поубавит пыл. Ну, там уроки надо будет делать, шахматы опять же. Но нет, Яр как на привязи ходил со мной в школу и из школы. Слава богу – у нас была тепличка.

Кому как, а я там попросту скрывался от Ярика. Он-то туда не ходил, брезговал. И мне всю плешь проел:

– Зачем ты туда ходишь? Зачем сидишь в этой затхлой каморке, как бездомный? С этими тупыми дегенератами?

– Хочу, – отвечал я. – Мне там нравится.

– Да что там может нравиться?

Да то, что тебя там нет, отвечал ему я. Мысленно, конечно. И видя, как он злится, что я там пропадаю, вообще всё свободное время торчал в тепличке. Хотя и ждал, что рано или поздно он расскажет о ней матери и тепличку прикроют.

Про видео Ярик речи больше не заводил, только намеками. Однако само его существование висело угрозой в воздухе постоянно.

Мне кажется, Ярик тоже это чувствовал, но если меня такое ощущение убивало, то он, наоборот, медленно и верно расправлял крылья. Это проявлялось во всем – в манере держаться, в походке, в тоне, в выражении лица.

Это и в классе заметили. Хотя его уже давно не трогали, но еще в прошлом году над ним между собой посмеивались и называли лошпетом. А сейчас сторонились. Причем не как лошка, с которым скучно, а как странного чела, с которым рядом не по себе. Даже тупой Чепа высказал:

– Лиддерман, как к Андрюхе прибился, такой гордый стал. Смотрит на всех, как на говно. И навалять ему охота, и почему-то очково.

Если раньше Ярик таращился на меня как восторженный дурачок, каждое слово ловил, заискивал, то теперь всё чаще и отчетливее демонстрировал свое превосходство. Смотрел и разговаривал снисходительно. Иногда изображал из себя заботливую мамочку, иногда – читал морали, но всегда, так или иначе, по-хорошему или по-плохому, старался прогнуть. Казалось, что быть другом ему уже мало. Он как будто норовил стать хозяином. Моим.

Я, конечно, эти нюансы просек и, как мог, противился. Мог вспылить, послать его, но он лишь свысока усмехался. А если слишком быковал, двусмысленно намекал на это проклятое видео.

Такое редко случалось. За месяц – всего один раз, когда я отказался послать Рыжего.

С Рыжим, Игорем Потаниным, мы дружили с самой началки. Добродушнее человека я в жизни не видел.

Жил он с бабкой вдвоем. Мать Рыжего завела себе новую семью, а на Гарика болт забила, скинув на пожилую бабку. Хотя теперь уже, скорее, бабку на Гарика.

Так вот Рыжий на мать не злился вообще, не обижался, не считал ее финт предательством. Еще и сидел иногда в качестве няньки с ее новым ребенком, пакостным пацаном-шестилеткой. Вот это, по-моему, особенно показательно.

Однажды Гарик взял с собой мелкого ко мне. Полдня – и я возненавидел детей. А Рыжий – ничего, даже голос на него не повысил ни разу. Хотя избалованный говнюк сильно выпрашивал – делал всё назло, всюду лез, всё хватал. В какой-то момент успел сломать отцовский барометр, соль высыпать в сахар, а пачку стирального порошка – в унитаз. Самого Гарика крыл чуть ли не матом и грозил пожаловаться маме, если он ему что-то там немедленно не даст.

Я даже спросил у Рыжего:

– Он, вообще, нормальный?

Рыжий только благодушно улыбался.

– Да ты чё, он же ребенок, ну разбалованный немного. Ему просто нужно внимание.

– Люлей ему нужно.

Когда мелкий швырнул из окна материн кактус, я всё-таки влупил ему под зад. За что потом мать Гарика устроила Рыжему истерику, обозвала всячески, заявила, что он ей больше не сын, но через месяц снова позвонила: «Игоречек, посиди с Мишенькой. Нам надо…».

Гарик даже не припомнил ей, что он больше не сын. Поплелся исполнять. Вот такой он безотказный человеколюб и пацифист. Он мог, конечно, под настроение поприкалываться, но беззлобно. Разборки вообще ненавидел. У него аж репа скисала, если вдруг предстояло что-то такое. И уж Ярик от него точно ничего плохого не видел.

Поэтому с чего вдруг он на него взъелся – я так и не догнал. Я понимал, например, за что он не любит Чепу. Чепов его чморил в свое время. Да и остальные пацаны с ним не церемонились. Но Рыжий… Когда Ярика наши подкалывали и игнорили, он один обращался с ним нормально, по-человечески.

Как-то раз, в сентябре, они с Гариком притащились ко мне оба, почти одновременно. Только Рыжего я к себе сам позвал, зарубиться в плойку[4], ну а Ярик явился без приглашения.

Пока мы с Рыжим играли, он тихо сидел, помалкивал, листал какой-то журнал. Тогда нам было весело, я даже забыл, что рядом Ярик. В какой-то момент, помню, случайно наткнулся на его пристальный взгляд и чуть смехом не подавился.

После того дня Яр и стал выносить мне мозг по поводу Рыжего. Поначалу заходил издалека. Нудил, что Потанин ему не нравится, что он тупой и ограниченный, и всё в таком духе. Дальше – больше: отсядь от него, не зови к себе, не ходи к нему.

Вот тогда я сильно взбесился, наговорил ему всякого. Ярик невозмутимо выслушал все комплименты в свой адрес и ненавязчиво напомнил про видео. Не прямо, но вполне однозначно.

– Я как-то читал лекции Выготского по возрастной психологии, – как бы ни с того ни с сего сообщил он. – Так вот он утверждает, что для подростка суперважно то, как к нему относятся сверстники. По его мысли, уважение стаи – прямо основная потребность в старших классах. И особенно больно тем, кого по какой-то причине перестают уважать. Я тогда подумал, ну какая чушь. Мне вот абсолютно плевать, уважает меня тот же Чепов, да и все остальные, или нет. А ты как думаешь, Андрей? Ты бы сильно расстроился, если бы тебя вдруг перестали уважать? А если бы презирать начали? Осмеивать? Или как вы говорите – чморить?

Как бы я ни психовал, сколько бы ни злился на него и на себя, но от перспективы, что все увидят это, у меня всё стыло внутри.

Рыжему я ничего объяснять не стал – как тут скажешь, не говоря про главное? Просто позвал к себе за парту Черемисину. Он не обиделся, решил, что я хочу замутить с Катрин. Даже понимающе подмигнул украдкой и улыбнулся.

Она, по ходу, решила то же самое, но мне вообще было не до нее. Я ненавидел Ярика и презирал себя. И с ума сходил оттого, что не могу ничего сделать.