Наваждение - Хоружик

— Ты, — говорю я. Это единственное слово, которое я могу выговорить. Вот что я говорю человеку, которого люблю, после года, когда его не видела. Это то, что я говорю человеку, который смотрит на меня в реальной жизни, а не с моих рисунков.

— Придурок, — говорит он, многозначительно глядя на меня. Он не может не узнать наброски, ни на одном не видно его лица, но он знает, что это он.

— Это название выставки, — вмешивается жирналист, его голос звучит более гнусаво, чем казалось раньше.

Я оборачиваюсь, бросая на него взгляд, — Дайте нам минутку, пожалуйста. Я не смотрю, ушел ли он, прежде чем снова поворачиваюсь к Громову.

— Пиздец, — говорю я.

— Холодная сучка, — говорит он. Это и есть весь Громов, которого я любила. Громов, которого я до сих пор люблю. Ухмылка медленно расползается по его лицу, та самая улыбка, которая раньше заставляла мое сердце биться чаще.

Я ухмыляюсь, — Мудак.

— Принцесса.

Я знаю, что должна ему сказать. Логическая часть меня говорит: нет, прошел год, у него есть девушка или он спит со семи подряд.

К черту логическую часть меня.

Это часть меня, которая никогда ничего не принимала на веру. Это часть меня, которая всегда избегала рискованных действий. Это часть меня, которая всегда была послушной. Я больше не та девушка.

— Я чертовски люблю тебя, — говорю я. Я жду, пока время замедлится, а он смотрит на меня. Я не могу прочитать выражение его лица.

— Ну, очевидно, — говорит он, кивая на стены, — Я имею в виду, ты фактически создала чертов храм в мою честь.

— Приятно видеть, что ты все еще придурок, — говорю я, — По крайней мере, я точно назвала выставку.

Громов улыбается. Он скользит рукой по моей талии и крепко прижимая к себе. Мое сердце замирает, когда он смотрит на меня сверху вниз, — Я тоже чертовски люблю тебя, принцесса.

Эпилог

ТРИ ГОДА СПУСТЯ

— Ты собираешься сказать мне, куда мы едем? — спрашивает она, положив руку на бедро.

Я качаю головой, — Извини, но я ничего не скажу, — говорю я ей, — Ты мне доверяешь?

Она прикладывает палец к уголку рта и на минуту делает вид, что думает, — Хм. Это спорно.

Скользя руками по ее талии, я нежно целую ее в кончик носа, прежде чем перейти к ее полным губам. Ее рот приоткрывается, и я жадно целую ее.

Я с трудом могу поверить в свою удачу, теперь я с Катей. Когда я увидел ее три года назад, стоящую там в галерее, окруженную всеми моими набросками, я понял, что это все. Она должна быть со мной. Это звучит банально, но это так.

Я изменился, и все это из-за неё.

Я не верил в счастливую жизнь. Мама никогда не была примером счастливых отношений. Она ушла от мэра и стала встречаться со всеми подряд, я перестал за этим следить.

С моим послужным списком я больше чем кто-либо удивлен, что оказался здесь с Катей, девушкой, которую раньше любил и ненавидел. Три года назад я закончил играть с ней в игры.

Она игриво хлопает меня по груди, —Что? — спрашивает она, — У меня что-то в зубах? Ты смотришь на меня, и это пугает меня.

— Я просто думаю, что я счастлив, — говорю я.

Оказывается, у меня есть некоторое интуитивное деловое чутье. Я использую свой счет от мамы, для инвестиций в малый бизнес, начинающие компании, которые делают значимые вещи в мире. Поэтому я обеспечил нам будущее и твёрдо стою на ногах.

Она проводит руками по моей груди, разглаживая ткань моей футболки, —Чему ты так рад? Мы едем на Карибы?

Я смеюсь, — Хорошая попытка. Ты скоро узнаешь, — говорю я ей.

— Как именно ты собираешься провести меня через весь аэропорт так, чтобы я не знала, куда мы направляемся? — спрашивает она.

Я поднимаю брови, — Частный самолет, — говорю я.

Самолет — дело рук мамы. Возможно, она не самая традиционная или стабильная мать, но она знает, как выжить в трудную минуту. И это что-то значит.

— Милана дала тебе свой самолет? — ее руки скользят по моим рукам, и я притягиваю ее ближе к себе, глубоко вдыхая, мой нос касается ее шеи. Я люблю ее запах; это как быть дома.

— Она не дала мне его навсегда, — говорю я, — Но это особый случай.

— Этот самолет сможет подождать? — мягко спрашивает она. Она выгибает спину, упираясь в мою руку, когда я обхватываю ее грудь под рубашкой. Ее сосок твердеет, и она издает стон. Я не думаю, что когда-нибудь устану слушать этот стон.

— У нас есть несколько минут, — говорю я, стягивая ее рубашку через голову, обнажая ее идеальные груди. Расстегнув ее брюки и спустив джинсы, я на секунду смотрю на нее.

— Что? — спрашивает она, шлепая меня, — Ты снова пялишься.

—От тебя захватывает дух.

— Ладно, серьезно, — говорит она, — Частный самолет, поездка в экзотическое место, и теперь ты называешь меня умопомрачительной? Ты собираешься сообщить мне очень плохие новости?

Я провожу рукой вниз по ее животу и между ног и прислушиваюсь к ее резкому вдоху, — Заткнись и прими комплимент, — мягко говорю я, проводя пальцем по ее клитору круговыми движениями, — Разве тебя никто не учил быть любезной, принцесса?

Она смеется, но ее голова откинута назад, а глаза полузакрыты, — Если бы я была такой, я бы тебе не понравилась.

***

Мы на Бали.

Когда я думаю, что лучше уже быть не может, Громов идет и делает что-то вроде этого. Неожиданная поездка на Бали.

Это безумно и прекрасно. У меня есть жизнь, которая лучше, чем я могла когда-либо мечтать. Оказывается, выставка галереи трехлетней давности была только началом. Мои