Беременна в расплату (СИ) - Шарм Кира

Мчусь и реву. Ору во всю глотку.

Это ведь убьет. Убьет, на хрен, нас обоих!

Отшатывается, когда вхожу в ее комнату.

Чувствую, вижу, под кожей ощущаю, как дрожит всем телом.

— Тебе надо поесть, Мари, — мрачно бросаю, окидывая ее озверелым, до боли в костях изголодавшимся взглядом, выкладывая еду на стол.

Прячется. Прячет от меня то, что принадлежит мне!

В простыню закуталась вся с ног до головы!

Неееет! Там мое! Все мое! Каждая клеточка ее тела! И нутро! Оно тоже мое! Пусть и о другом смеет думать! Каждая ее мысль все равно! Моя! Вся она! Вся она мне принадлежит! Каждой каплей своей крови!

— Перестань закутываться, — резко дергаю простыю вниз.

Обхватывает себя обеими руками, а меня раздирает. Мозги взрывает на части.

— Ты передо мной не закрывалась, Мари. С каких пор вдруг решила начать?

А сам отступаю.

Боюсь. Сам себя сейчас боюсь. Страшно прикоснуться!

Ведь могу не остановиться! Могу….

Твою мать!

Лучше даже и не думать! Не представлять!

— А с ним? С ним, Мари?

Скрещиваю руки на груди. Изо всех сил их сжимаю. Чтобы сами не вырвались. На горло снова не легли.

— С ним ты тоже? Вот так? Прикрывалась? Или встречала его, сбрасывая с себя на ходу тряпки? И так и неслась к нему навстречу?

— Зачем ты принес мне еду? Зачем, Бадрид?

Заламывает руки. И мне самому больно. Когда в глазах ее целый омут боли вдруг всколыхнулся.

— Зачем держишь здесь и тянешь эту пытку? Зачем? Ты ведь не веришь. Ни одному моему слову не веришь! Если решил убить, то убивай! Зачем тянуть? К чему? Или хочешь поиграться? Загнать меня, как кот мышку? И смотреть, как она будет корчится от страха и от боли?

— Убью, если решу, — не выдерживаю.

Обхватываю горло рукой.

Но второй в волосы зарываюсь.

Дергаю на себя и внутри все выть и стонать от боли начинает.

Рядом. До мяса. Почти без кожи.

А так далеко! Так далеко. Что рвет на части!

— Ешь, Мари.

Отталкиваю от себя, а сам на пределе.

— Пока я решил. Что тебе нужно есть и жить, будешь жива.

__________________________

36 глава 36

* * *

Мари.

— Поднимайся, Мари.

С удивлением замечаю, что за окном уже ярко светит солнце.

Ну, как за окном.

За небольшим узким окошком под самым потолком.

И то. Даже на этих узеньких просветах решетки!

Этот подвал совсем не такой, как тот, в который меня забросила Наина вместе с Динаром.

По сути, здесь все, как в обыкновенной комнате. Даже очень хорошей комнате.

Огромная и довольно мягкая кровать. Глубокие кресла. Небольшой столик и абсолютно полноценная ванная комната.

И все же я здесь пленница. Пусть эта тюрьма намного чище, лучше и светлее, чем прежняя!

Шок.

Первый момент, когда увидела.

Когда его глаза сверкнули привычной чернотой.

Когда поняла. Я не ошиблась!

Он!

Это был он, в том разрушенном замке-призраке, в той пустыне, на том ринге! Он!

И внутри все заорало от счастья!

От бешеной дикой потребности броситься к нему на шею.

Вести руками по его телу. Прижать обе ладони. К лицу. К груди. Слушать его дыхание. Чувствовать, как бьется его сердце под руками.

Понимать сквозь всю пелену прожитого горя и отчаяния, что он жив! Жив!

Но его ярость полоснула хуже самого острого ножа.

Бадрид. Ему и говорить ничего не надо. Не нужно произносить всех своих жестоких слов. Дергать за волосы и сдавливать шею.

Все. Все в его глазах. Огромных. Бездонных. Полных яростной пучины.

И я боюсь дышать рядом с ним. Боюсь сказать лишнее слово. Не так шевельнуться!

Потому что вижу. Вижу. Чувствую. И пробирает до мурашек.

Один неверный жест, и этот вулкан сорвется. Нас накроет расплавленной лавой. Испепелит так, что даже ошметок не останется!

И я чувствую. Я знаю. Его ярость, его ненависть — одна сплошная боль.

Он же не меня. Он нас обоих уничтожит, если сорвется!

И ничего. Ничего уже нельзя будет исправить! Ничего не изменить!

Если Бадрид сейчас НАС раскурочит, то ничего не останется. Ничего уже мы больше не сложим. Ничего не соберем.

И его боль я чувствую так явно, будто мне в сердце засадили множество острых ножей. А они заставляют кровоточить. Они колют снова и снова, вонзаясь все глубже. И проворачиваются миллионы раз!

Это не больно.

Это будто сдирает кожу с самой души. Оглушает дикой болью так, что дышать невозможно!

И я понимаю.

Понимаю его. Все то, что он видел…

Он не услышит сейчас ни единого моего слова!

Лучше молчать. Не пытаться. Не срывать то, что и так сдерживается диким усилием его воли.

Впервые я понимаю, что нужно быть мудрой.

Просто замереть рядом с ним. Просто переждать.

Только когда он успокоится. Когда эта дикая лава бурлить перестанет.

Только тогда будет шанс. Единственный шанс на то, что он что-то услышит!

Я ведь знаю. Я помню, как это было. Что я чувствовала, когда видела его с другой. Когда он другую вел под венец. Прекрасно помню, как меня раздирало на куски, на рваные части.

А он?

Что чувствует он, когда видел меня с Динаром?

Это стократно хуже. Ведь выглядит все именно так, что я его предала!

Поэтому только молчу.

Улыбаюсь, но лишь внутри.

Радуюсь, что удалось пережить эту ночь. Ведь именно первое время самое трудное!

И он сдержался. Вчера еще сдержался, хотя я видела, чего ему это стоило! Меня саму чуть не взорвало его дикой стихией!

Но он принес еду. Сам!

А, значит, в его сердце еще есть. Есть маленький ход. Может, просто самый незаметный закоулок. Через который я смогу донести ему правду. Через который я смогу возродить нас и нашу любовь! И это единственное, что дает мне надежду! Ведь, если бы все было кончено, он отослал бы меня подальше. Не приходил бы. Поручил надзирать за мной своим людям!

— Куда?

Стараюсь не смотреть на него. А сама жадно вбираю каждую клеточку. Лица. Мощной фигуры. Каждый оттенок, что плещется в черных глазах.

Распаковываю принесенный им пакет.

В руки не дает. Оставляет на кресле, просто кивнув на него головой.

И даже не подходжит. Так и остается стоять в проеме, широко расставив ноги и скрестив руки на груди.

А мышцы вздымаются. Жилы дико набухли. Кулаки сжаты почти в камень.

Так лучше. Держаться сейчас подальше. И побольше молчать.

Белье. Платье. И еще одно. Домашнее.

— Мы едем в клинику, — обрывочно бросает, прожигая меня взглядом.

Явно уходить и дать мне возможность одеться не собирается.

Что ж. Я просто молча беру пакет и отправляюсь в ванную. Надеюсь, этим я его не разъярю и он не вышибет дверь, как дикий зверь?

Но мне все же удается спокойно одеться.

Он даже не торопит, хоть я слишком много времени трачу на сборы.

Руки дрожат. Просто трясутся, как в лихорадке.

Несколько раз приходится умыть лицо ледяной водой.

А внутри разливается ликование!

Вот оно! То, о чем я так мечтала!

Мы вместе едем в клинику! С ним! С отцом моего малыша!

— Ну, разве это не чудо?

Шепчу ему сквозь слезы, поглаживая живот.

Еще ничего не видно, но вся моя жизнь давно перешла туда. К нему.

Только сейчас понимаю. Ведь это именно то, что казалось мне просто нереальным счастьем!

Даже прислоняюсь к стене, чувствуя, как кружится голова.

А еще…

Кажется, я даже здесь ощущаю, как раздуваются ноздри Бадрида. И как нетерпеливо он дышит!

— Не волнуйся, малыш, — шепчу, водя рукой на животе по кругу.

— Он все поймет. Он тебя примет. Все будет хорошо!

Но выходя, натыкаюсь на ледяной, непробиваемый взгляд.

Его глаза опасно вспыхиваюст, когда Бадрид хищно оглядывает меня с ног до головы.

А после просто разворачивается и идет вперед.

И мне не остается ничего, как просто следовать за ним.