Ещё один шанс (СИ) - "Miss Spring"
— Сыночек, Данечка, маленький мой! — она рыдала как ребенок, а потом, одернула простыню и стала обнимать холодное тело сына. — Не уходи, не оставляй меня, я прошу тебя… Я же так люблю тебя! Не уходи, малыш… Он жив! — закричала убитая горем мать, с последней надеждой смотря на врача и санитаров. Ей казалось, что в бездыханном тельце и в самом деле ещё теплится жизнь: — Посмотрите! Он же дышит! Он дышит! — окружающие лишь сочувственно смотрели, понимая, что для любой матери, нет ничего страшнее, чем смерть собственного ребенка. Санитары молча повезли каталку дальше, когда Александра, столько раз прокричавшая о том, что Даня жив, вдруг, в ужасе ошатнулась, закрыв лицо руками, и облокотившись о стену, сползла вниз на пол, рыдая.
— Вот, выпейте! — к ней подбежала медсестра, протягивая стакан с успокоительным. Но Арсеньева, отстранила его рукой и, с трудом поднявшись, молча пошла в пустоту коридора. В какой-то момент, она упала у окна на колени и смотря в темное, бездонное небо, освещённое лишь серебряным светом луны, закричала:
— Господи, ну за что? — слезы хлынули из ее глаз ещё более мощным потоком и она просто завыла, подобно волчице.
Медсёстры пытались поднять её, но Саша снова оттолкнула всех, кто пытался оказать помощь и вновь встав на ноги, шатаясь, побрела прочь из больницы.
Подальше от смерти. Подальше от разодранного в клочья сердца, которое осталось там, с сыном.
— Знаешь, в тот момент, я осознала, что медицина не всесильна, а супергерои в белых халатах-обычные люди, которые могут только то, что могут.
— Господи, ты же сама была ещё ребёнком… — сказал ошеломлённый тем, что услышал, Алексей: — Сколько тебе было? Двадцать?
— Девятнадцать. Только после смерти сына я стала безвозвратно взрослой. Наша учитель литературы в школе, когда мы проходили Тургенева «Отцы и дети», после заключения, где говорилось, что Базарова похоронили его родители, сказала нам о том, что нет большего горя, чем хоронить своих детей. Тогда я подумала, что это весьма субъективно, потому что у человека может произойти столько бед в жизни… А теперь, я точно могу сказать-она была права. Знаешь, — севшим от непролитых слёз голосом, произнесла Александра: — я этой вины с себя никогда не сниму.
— Сашенька, в чём ты виновата? — он взял её за руку: — Это… Сила обстоятельств. — Мещерский и сам с трудом сдерживал эмоции.
— Нет. — замотала головой она: — Нет. Я виновата перед этим человечком больше, чем за все свои грехи перед Богом. Я обязана была придумать что-то, чтобы он не жил в этом подвальном холоде, в этом бардаке, чтобы у него всё было… Обязана была тогда не оставаться в больнице, а сразу идти к нему. И когда он заболел! Ну почему я думала, что это обычная простуда и потеряла столько времени?
— Где он похоронен?
— В общей могиле. После тех лекарств и лечения… У меня совсем не осталось денег. Даже на похороны. — слёзы, которые Саша столько времени пыталась сдержать, всё же вырвались наружу, оставляя на её щеках мокрые следы. — Видишь, даже прийти некуда и не к кому… — с горечью произнесла она, а бизнесмен лишь сильнее сжал её руку, которую держал в своей.
Ту ночь Арсеньева провела просто скитаясь по улицам Москвы. Она бесцельно брела куда глаза глядят и уже, казалось, ничего не чувствовала: ни боли из которой она состояла вся, целиком, ни февральского холода, царившего на улицах.
Столица как всегда не спала, освещённая сотнями огней. Из ресторанов, баров и клубов выходили весёлые, пьяные, беззаботные люди, мимо шли счастливые влюблённые парочки, кто-то запустил салют, видимо, в честь своего праздника. Но всё это было каким-то далёким, чужим, пустым… Саша не понимала, в какой реальности она находится.
Перед глазами стоял образ сына: маленького крошки с бездонным взглядом. Ум постоянно твердил о том, что теперь его нет и не будет, а сердце отказывалось верить, набатным грохотом звуча в висках.
В какой-то момент, когда она осознала, что ноги уже не несут, девушка остановилась. Осмотревшись, она обнаружила себя в каком-то, неизвестном ей районе города, на мосту.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Александра подошла к ограждению. Воды реки, непокрытые льдом, мелькали своими бликами, переливаясь от света фонарей. Тёмные как смоль, они внезапно поманили к себе. Саша подумала о том, что вся её жизнь какая-то нелепая, ненужная… Да и зачем ей было жить теперь, когда её Данечка, единственный родной человек, умер?
Она, будто во сне, перелезла через ограду и вновь застыла, посмотрев вниз.
— Сашка, ну зачем? Зачем ты решила это сделать? — огорчённо спросил Алексей.
— Тот накал боли был для меня запредельным. Боль, тяжесть вины… С таким не живут, понимаешь? — объяснила Арсеньева. — Я стояла там, на этом мосту, и понимала, что один шаг может просто избавить меня от всего, что происходило на тот момент в моей жизни. Я понимала, что всё равно никому не нужна. Ни одной живой душе. Сыну была нужна, но его не стало. С ним не стало смысла в моей жизни.
Она уже собиралась было сделать этот решающий, последний шаг, но вдруг услышала голос сзади:
— Девушка, стойте! Не делайте этого! — и чьи-то сильные руки быстро и крепко схватили её за плечи.
— Отпустите меня, я не хочу жить! — закричала в ответ она, даже не оглядываясь на неожиданно помешавшего спасителя. Однако, тот не стал слушать её дальше, а попросту ухватил, каким-то невероятным движением и вернул за ограждение.
Тогда Александра, подняв голову, взглянула на него. Это был высокий парень, лет 26–28, обладавший вполне симпатичной внешностью: у него были большие серые глаза, прямой нос, мягкие черты лица, лёгкая щетина и выразительные губы.
— Девушка, никогда так больше не делайте! — выпалил он, смотря на неё.
— Вам то какое дело? Я, кажется, сказала, что не хочу жить! — Саша была разозлена этим его поступком и вообще тем, что он влез в самый неподходящий момент.
— Я вижу! Поэтому обязан был вас спасти. Что бы не случилось, всё можно пережить! Не берите грех на душу! — искренне произнёс спаситель.
— Вы священник? Или может Папа Римский? Что вы пристали ко мне? Что вы вообще можете понимать? Всё можно пережить… Да нельзя пережить! Нельзя! Когда твой ребёнок умирает! — в сердцах закричала девушка, выдав свою боль и тут же разрыдалась. Парень, слегка растерявшись поначалу, просто прижал её к себе, обняв.
Потом, он увёл её подальше от моста, в ближайшее круглосуточное кафе, где заставил всё ему рассказать.
— Я понимаю как вам плохо, больно… Но поверьте, Саша, не стоит сводить счёты с жизнью. Тысячи людей в мире борются за то, чтобы продлить себе жизнь хотя бы на день, хотят жить, но не могут. Поймите, мы рождаемся не для того, чтобы по собственному желанию умирать. У каждого свой крест, каждому нести свою боль и свои горести, но нельзя выбирать смерть. Знаете, я за три года похоронил всю семью. У меня убили отца, сестра погибла вскоре в автокатастрофе, а потом мать скоропостижно скончалась от рака на моих руках. Я понимаю, о чём говорю. С этим трудно, но можно жить дальше.
— Как же вы…
— Сжав зубы, поначалу. Потом попускает. Не забывается, не стирается из памяти, но попускает, правда. А если появится новый смысл-вообще повезёт. Просто теперь на небе есть ангел, который будет хранить вас от бед на Земле.
— А у вас есть такой смысл? — спросила Арсеньева.
— Пока нет, но может быть появится. — ответил парень.
Он проводил Сашу до больницы, куда она, с наступлением утра, направлялась, чтобы забрать документы сына, свидетельство о смерти и поговорить нормально с врачами.
— Саш, обещайте мне, что будете жить. — произнёс спаситель, не отпуская её руки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— Обещаю. Я буду жить. — грустно и обречённо ответила Александра: — Спасибо вам. — и развернувшись, ушла.
Только лишь через время она поняла, что даже не выяснила как зовут этого парня, так внезапно вытащившего её, почти что с того света.
* РЭУ — Ремонтно-эксплуатационное управление. Тоже самое, что и ЖЭК (территориальный исполнительный орган Жилищно-коммунального хозяйства).