Ты постучишься в дверь мою (СИ) - Акулова Мария

— Ну жди…

И ее так злит, что не спросили, а перед фактом поставили, что она… Минут пять убеждает себя, что не сдвинется с места, а на шестую… Набрасывает на плечи пальто, берет сумку, спускается на паркинг…

— А я уже думал, придется возвращаться за тобой, — дарит Бродяге очередной тяжелый взгляд, молча в его машину садится… И незаметно, насколько это возможно, делает вдох воздухом, пахнущим кожей и мужчиной… Ее любимым мужчиной…

— Как дела? — Иван же, кажется, дискомфорта не чувствовал. Наоборот — сегодня был подозрительно весел, игрив даже. Вел машину, иногда поглядывал на еще жену, молчал преимущественно. И правильно делал, как думала Ксюша. Жаль, не сдержался.

Задал такой будничный вопрос, что у Тихомировой свело от злости скулы. Хреново дела, Ванечка. Тебе ли не знать?

— Отлично. Только от работы отвлекают. А так…

— Это я попросил Данилова тебе не звонить. Хотел, чтобы была возможность немного времени вместе провести, — Бродяга ответил, не пытаясь скрыть свою «вину» в том, что ее отвлекли так внезапно. — Встреча будет неформальной. Не допрос, просто беседа…

— Ты считаешь, мне есть о чем беседовать с тобой и Даниловым?

— Насчет Данилова не знаю, а со мной… Как дела, Ксюш? Как родители? — ухмыльнулся на втором вопросе. — Очень рады, что я «ожил»?

Вспомнил, как Игорь не хотел его в палату дочери пускать, что за шкирки пытался оттащить, когда понял, что не мерещится… Как звонил потом и угрожал… В прямом смысле угрожал, что попытайся Иван сделать что-то его дочери… Дорога у него точно только одна.

Тихомиров тогда привычно огрызнулся. Напомнил, что Игорева дочь по совместительству его жена… И они уж как-то сами разберутся. На замечание Веремеева: «пока жена… Это очень легко исправить», отчеканил, что Игоря это касается в последнюю очередь… Потом же долго и очень сильно злился, получив повестку. Не сомневался — дочь советовалась с родителями по поводу своего решения, не сомневался — получила одобрение.

— Не лепи из них монстров… Никто не знал, что ты можешь оказаться жив. Никто не плясал на твоей могиле. Все учились как-то жить. А они… Да вы друг друга никогда не могли терпеть, все делили меня… Неужели ты ожидал какой-то другой реакции?

Он не ожидал. Вообще старался не анализировать, кто как вел себя после его смерти и возвращения.

В поведении окружающих Ивана интересовала только возможная причастность к совершенным покушениям, а отношение к нему… Он знал, как сложно все далось Ксюше. Это был его крест и его благословение. Самое сильное в мире доказательство искренней и беззаветной любви.

— Нет. Другой реакции не ожидал.

— Вот и правильно…

В салоне снова повисла тишина. К сожалению для Ксюши, ненадолго…

— Макс говорил с тобой о Краст?

Ксюша хмыкнула, отвечая далеко не сразу. Отчего-то не сомневалась, что об их с Максимом разговоре Тихомиров непременно узнает…

— То есть это все же была твоя просьба, настроить меня против человека? — она с вызовом на его профиль посмотрела, в ответ получила короткий, но тяжелый взгляд.

— Нет. Это не была просьба. Если хочу — могу и сам с тобой о ней поговорить.

— Но есть проблема, Тихомиров… Я не хочу с тобой говорить… О ней… И не о ней тоже.

— Ты не хочешь со мной говорить, поэтому садишься в машину. Ты не хочешь со мной спать, поэтому делаешь первый шаг. Ты не хочешь, чтобы тебе было больно на меня смотреть, поэтому смотришь во все глаза… Ты очень последовательна, родная…

Он умел бить правдой наотмашь, как никто другой… Чтобы дыхание спирало — от возмущения и отсутствия аргументов.

— А что касается Краст… Это ведь ее видела Альбина.

И снова сперло… Глаза округлились, его последние слова на время из головы вылетели…

— Она с Киром? — Ксюша спросила, Ваня кивнул, не отвлекаясь от дороги.

— Пришла к тебе как-то с кофе, он заприметил… Думаю, вот как-то так все и закрутилось…

— Откуда ты знаешь?

— Кир признался…

Ксюша кивнула, к окну отвернулась…

Почему-то для нее это стало ударом. И все сказанное Кристиной раньше тоже новыми красками заиграло. Конечно, ей не жалко Альбину… Когда это любовницы жалели жен?

— Удивила подруга? — и пусть Ксюша могла себе сто миллионов раз сказать: да, удивила. Ужасно удивила. Противно удивила, но Тихомирову…

Попыталась взять себя в руки, глянула легкомысленно…

— Они взрослые люди… И это их личное дело… — повторила слово в слово то, что сказала вроде бы подруга. Увидела на лице Вани ту же реакцию, которую испытала сама — отвращение.

— Это она тебе в голову подобную чушь закладывает, Принцесса? Пошли ее нахрен.

— Я сама решу, кого мне нахрен слать.

— Не пошлешь ты — пошлю я…

— С какой стати?

— Потому что мне не нравится, что я вижу, как из твоего рта вылетают ее слова. Тебе не с кого больше брать пример?

— Мне все равно, что тебе нравится, а что нет…

Вот и поговорили, кажется.

Ксюша от Ивана отвернулась, он же продолжал периодически бросать на нее тяжелые взгляды, но молчал… Почему-то молчал, хотя хотелось машину остановить, встряхнуть ее хорошенько, до слез довести, в себя привести, вытащить из ее головы этого клеща, который заставляет говорить фразами подружки-идиотки…

— Приехали…

Но первичной была встреча с Даниловым. Тот почему-то очень настаивал на необходимости разговора…

— Здравствуйте…

Николай Данилов был человеком не слишком эмоциональным, о своих решениях редко жалел, поэтому начинать разговор с того, чтобы рассыпаться перед Тихомировой в извинениях, не стал.

Да и она в его извинениях явно не нуждалась. Выглядела хорошо, бросала на мужа настолько красноречиво любящие (пусть и злые) взгляды, что Данилов получал реальные доказательства — если, чтобы спасти, его надо было «убить» — они все сделали правильно.

— Добрый день. Вы хотели со мной поговорить или… с нами?

Тихомировы зашли в кабинет вместе.

Иван по сложившейся уже привычке остался у двери, прислонился к стене, Ксения же прошла вглубь кабинета… Сегодня не так резко и яростно, как в не очень далеком прошлом…

Данилов кивнул на стул, она присела.

— Я хотел поговорить с вами, но Иван Николаевич… На ваше усмотрение…

Ксюша оглянулась…

Понимала, что взрослые девочки разговаривают со следователем наедине.

И если вспомнить, как все было «после его смерти»… Она умудрялась как-то справляться с участью взрослой девочки, но…

— Это ведь касается его жизни. Я не против.

Смалодушничала. Не призналась бы, что ей спокойней, когда он стоит за спиной. Но главное, что он остался.

— Вы, вероятно, будете удивлены, но я хотел бы задать вам несколько вопросов касательно вашей семьи…

— А Иван не смог на них ответить? Он тоже вроде бы «часть нашей семьи».

— Позвольте уточнить, Ксения Игоревна… Касательно вашей семьи… Семьи Веремеевых.

Ксюша снова непроизвольно оглянулась, уловила еле заметный кивок Тихомирова, разозлилась немного — на себя, что ведет себя так, на него — что подыгрывает, на Данилова, что нервничать заставляет…

— Вы знали, что ваша мать проходила лечение в психиатрической клинике?



— Да. Знала. Это было давно. У нее… Были проблемы… Ей было сложно пережить… Некоторые вещи… Это сказалось на состоянии… Если не ошибаюсь, речь шла о депрессивном расстройстве.

— Да. Все верно. Вы не ошибаетесь. Только отвечаете обтекаемо. А я хотел бы конкретики.

— Зачем вам конкретика? Вы подозреваете в чем-то мою мать? Она никогда не питала к Ивану нежных чувств, но… Она точно не могла его «заказать», она даже мухи не обидела бы, — Ксюша говорила искренне. Даже не злилась сейчас — ее так ошарашил вопрос Данилова, что она просто удивлялась…

— Мы не подозреваем, Ксения Игоревна. Мы пока просто проверяем кое-какую информацию, и… Я понимаю, что лучше спрошу у вас, чем буду тревожить вашу маму.