(не)жена для бандита (СИ) - Колесникова Вероника

Вдруг что-то происходит, и в мою грудь резко входит кислород, и становится светлее и легче. Распахиваю глаза и в шоке наблюдаю за тем, как тело Хана откатывается вбок, еще левее и вдруг с глухим грохотом падает на пол возле дивана.

Поворачиваю голову и вижу, своими глазами вижу, что да, он теперь не помешает мне дышать. Все его лицо в крови, глаза закрыты, голова повернута в сторону. Пиджака уже нет, рубашка полурасстегнута, без пуговиц, открывает массивную грудь с черными волосками и закрывает приспущенные брюки, которые он успел стянуть за время нашей нелегкой борьбы.

— Оххх, — воздух толчком выходит из груди и подкатывает тошнота, которая узлом крутит все внутренности, оседает кислым привкусом на языке.

— Вставай, — слышу я голос сбоку и резко поднимаюсь на диване.

Господи.

Как я сразу не поняла, не осознала, ослепшая от своей неожиданной и долгожданной свободы, что нахожусь в доме не одна? От резкого движения перед глазами все плывет, и я сглатываю подступивший спазм, чтобы не выплеснуть содержимое своего завтрака прямо здесь и сейчас.

Лица мужчины сразу не видно — он стоит прямо напротив окна, которое овевает его теплым светом, слепит глаза, туманит сознание. Мне требуется не так много времени, чтобы проморгаться и понять, кто стоит рядом. Кто помог мне в это раз, стянув тело бездыханного Хана на пол. Кто убирает пистолет, который и произвел выстрел, за спину, под ремень брюк.

Дамир Рустамович. Мой бывший начальник — руководитель клиники современной медицины, где я прежде работала и дядя Амира. Чертов крестный отец чертовой крестной мафии.

Тут же вскидываю руку с пистолетом, который держу дрожащими пальцами, в его сторону и всеми силами стараюсь сфокусироваться на его темной фигуре, облаченной в черный приличный костюм.

— Вставай, — командует он мне сухо.

Я отрицательно качаю головой. Жму на курок. ЧПОК. Черт. Ничего не происходит, пистолет, словно пластиковая тяжелая игрушка, не подает признаков жизни. Чпок.

Господи.

В два счета Дамир Рустамович оказывается рядом, и я больше не узнаю в нем того ухоженного богатого сноба, с которым беседовала про операцию мальчишки. Сейчас это — дикий, необузданный человек, внутри которого беснуется и рвется наружу зверь. Я вижу щетину и узкие зрачки разъяренного животного, почуявшего кровь и запах пороха в мужских темных глазах.

Дамир Рустамович без долгих разговоров сжимает кулак и бьет ровно и четко — мне в нос.

— Аа-а-ай-й-й, — нереально сильная боль простреливает лицо, голову, тело, прокатывается тысячами игл по всем нервным окончаниям. Кровь тут же начинает хлестать из носа, голова кружится.

— С предохранителя нужно было снять, дура, — говорит он и я слышу, как пистолет падает на пол. — Вставай.

Он резко поднимает меня за плечо, пребольно сжав большой и указательный пальцы, а после мертвой хваткой цепляется за локоть. Я ничего не вижу, полная дезориентация в пространстве, и потому случайно запинаюсь о что-то, с опозданием понимая, что мягкая теплая преграда — тело упавшего на пол Хана.

Мужчина оглядывает меня с ног до головы, и вдруг в его лице проскальзывает узнавание. Непонимание, а после он хмурится, осененный догадкой.

— А ну-ка, стой! — командует мне. Достает сотовый телефон из кармана, делает фотографию и отправляет ее.

Через секунду получает сообщение, открывает его, увеличивает, и чертыхается. Краем глаза я успеваю разглядеть, что на экране и ничего не понимаю. Это рука Амира, он держит какой-то жёсткий диск, а на заднем плане на компьютере или ноутбуке открыты какие-то документы.

— Вот значит, как…

Он задумчиво оглядывает пространство.

— Тут для разговоров будет очень мало места… — говорит он скорее себе, чем мне. — Поехали.

Он усиливает хватку на плече и тащит меня за собой.

— Пусти-и-и-и! — кричу я сорванным голосом, но слышу лишь кряхтенье бездомного пса, лишенного голосовых связок. Таким не напугать и кошку, забравшуюся на кухонный стол.

— Давай, давай, шевелись.

Он тащит меня за собой, я по пути ударяюсь об угол, и это не делает дорогу проще и наше движение к выходу — быстрее. Мужчина торопится, спешит, но все равно тянет меня за собой, и я прозреваю только в автомобиле, когда он стягивает меня ремнем безопасности на переднем сиденье своей машины.

— Дернешься — убью.

Он быстро оббегает машину и садится за руль. Выжимает сцепление, дергает коробку передач, нервно оглядывается назад, когда сдает в сторону, чтобы выехать со двора дома. Во всем его облике — нетерпение, злость и яростная спешка. Куда? Зачем?

Оглядываюсь вокруг и вижу, что во дворе дома стоит черный БМВ с открытой дверью со стороны водителя — это явно машина того, кто остался недвижимым в доме. От одной только мысли об этом, ярко-красном, кровавом воспоминании мне снова становится не по себе и тошнота снова охватывает горло жесткой рукой.

Я молчу, потому что понимаю, что еще одно слово, одно действие — и случится непоправимое, страшное. Мужчина, несмотря на то, что выглядит стальным и уверенным снаружи, слишком мельтешит руками, делает нервные движения, и они могут привести к трагедии. Особенно сейчас, когда мы выехали на автостраду и спустя какое-то время влились в поток машин.

Он резко смотрит то в заднее зеркало, то в боковые, явно оценивая варианты движения быстрее, но не только это заставляет его действовать так споро и нервно. Он кого-то боится, кого-то ждет, мне кажется, даже губы его, немного дрожащие от усердия, шепчут, кроме коротких ругательств, какое-то имя.

И, если честно, то взаперти с этим человеком, вдвоем в машине, мчащейся в никуда, во мне словно открывается шестое чувство, и мне кажется, что я знаю, что за имя шепчет убийца.

Потому что я тоже мысленно, как молитву, повторяю его, надеясь, что законы мироздания сжалятся надо мной и вложат в его уши мою просьбу о помощи, мой призыв.

Амир.

Вот кого призываю я и на кого явно зло ругается Дамир Рустамович.

Запрокинув голову назад, уперевшись макушкой о сиденье, чтобы кровь из разбухшего носа больше не лилась потоком, безразлично слежу за машинами, понимая, что не смогу подать сигнал о помощи проезжающим мимо водителям — они скользят пустым взором по моему явно избитому лицу, по моей покрытой кровью одежде, запинаются о представительный вид мужчины за рулем и тут же пропадают.

Не знаю, что меня ждет дальше, но эта передышка в пути дает возможность собраться с силами, потому что так просто сдаваться я не собираюсь.

— Алло? Ну что, нужно поговорить, — он говорит в трубку телефона и кидает на меня короткий взгляд. — Есть одно дело…Приезжай в свой охотничий дом. В лесу. Да, — хмыкает он, будто бы кто-то пошутил на том конце провода. — Так быстро доехал. Там и поговорим.

Туман от боли и затяжного страха понемногу рассеивается, тугой узел внутри живота становится не таким плотным, и я снова могу дышать. И потому внимательно слежу за всем, что может мне помочь, понадобится для того, чтобы сбежать.

Я понимаю, что от уже от этого паука, самого главного в иерархии этой бандитской группировки мне уже не удастся сбежать так просто, и мой ангел-хранитель вряд ли сможет помочь, а потому я напрягаю все свои силы, зрение, внутренние мольбы о помощи.

Не знаю как, но я спасусь. Выживу. Выйду победителем из этой западни.

И, как только машина немного притормаживает, чтобы выехать на небольшую дорожку по направлению к коттеджам, встречные авто пропадают, я быстро жму на карабин, чтобы отстегнуть ремень безопасности, как комета лечу вперед, повисаю на руле, выворачивая его всем своим телом, и опираюсь спиной о мужскую грудь, не давая ему мне помешать.

Автомобиль тут же несет вправо, Дамир Рустамович, ругаясь сквозь зубы, пытается вывернуть руль, чтобы направить колеса верной дорогой, прямо, но я не сдаюсь: моя цель — свобода. И я понимаю, что лучшая попытка сбежать — во время пути, а не тогда, когда я окажусь запертой в мышеловке.