Нелюбимый (ЛП) - Регнери Кэти

Она выдыхает, произнося моё имя вместе с выдохом:

— Кэсс. Пожалуйста, ответь.

Моё сердце колотится.

Я втягиваю воздух и задерживаю его, как мне кажется, на целую вечность.

— Да, — слышу я свой ответ, позволяя своему лбу опуститься на её затылок в знак капитуляции. — Я тоже этого хочу.

Глава 23

Бринн

Я тоже этого хочу.

В одно мгновение мой мир обрёл такой цвет, которого у него никогда не было раньше.

Я не знаю, откуда пришло моё предложение, но моё стремление к нему — моё низменное желание к нему — бурлило в течение многих дней и оно больше не будет отвергнуто — свершившийся факт.

Я солгала ему, когда сказала, что мы вычеркнем чувства из уравнения, потому что я уже влюбляюсь в него. Но я готова держать эти чувства при себе, если это означает, что мы будем принадлежать друг другу физически в течение следующих двух недель. Я буду любить его, прикасаясь к нему, целуя его, разговаривая с ним. Но я заставлю себя не говорить о своих чувствах, как бы сильны они не были.

И как я оставлю его в конце? После того, как я узнаю тепло его тела, накрывающее моё? Его жар между моих бёдер? То, как у него перехватит дыхание, когда я выгнусь ему навстречу, как мои внутренние мышцы обхватят его член, словно перчатка, в самый первый раз в его жизни?

Я не знаю.

Но я сделаю это. Сделаю, потому что обещала. Сделаю это, потому что хочу этого больше, чем боюсь нашего неизбежного прощания. И я сделаю это, потому что у меня есть чувство, что он будет настаивать на этом.

Я тоже этого хочу.

Я понятия не имею, как это будет работать, когда действительно всё начнётся.

Что, если он сию же секунду потянется ко мне и отнесёт в свою постель? Скажет мне раздеться, чтобы он мог похоронить себя внутри меня? Готова ли я? Потому что в тот момент я говорила о довольно большой долбанной игре, и он согласился играть.

Я так нервничаю, когда он сидит позади меня, что едва могу дышать. Я чувствую его силу — тепло его лба на моей шее, когда опускаю край футболки и позволяю ей упасть на мои заклеенные раны. Я осознаю каждый свой вздох, как поднимается и опускается моя грудь, следуя за наполненностью и пустотой моих лёгких. Я также ощущаю его дыхание на шее — оно короткое, поверхностное и прерывистое, от него у меня кружится голова.

Он хочет меня так же сильно, как и я его.

Пожалуйста, пусть этого будет достаточно.

— Мы могли бы… — его голос скрипучий, хриплый и низкий, и я закрываю глаза, ожидая услышать его предложение, часть меня боится, хотя я сделаю всё, что он попросит — …посмотреть этот фильм сейчас… если ты хочешь.

Короткий смешок срывается с моих губ. Это звук облегчения и радости. Как бы сильно я не хотела Кэссиди, возможно, я не готова прыгнуть с ним в постель сегодня вечером. Оказывается, мне нужно немного ухаживаний, несмотря на мои смелые слова.

— Д-да! — говорю я, снова смеясь, когда он поднимает голову, и смотрю на него через плечо.

Его глаза темнеют, и он облизывает губы, но, если я не ошибаюсь, уголки рта растягивает лёгкая улыбка.

— «Площадка», верно?

Я киваю.

— Угу. Да. Звучит хорошо.

— Как насчёт того, эм, чтобы ты приготовила нам попкорн, пока я всё устанавливаю?

— Попкорн? В самом деле?

— Разве люди до сих пор не едят попкорн, когда смотрят кино?

— Конечно, — говорю я, понимая, что это то, что он, вероятно, помнит из своей короткой жизни в городе.

Движением подбородка он указывает на шкафчик над раковиной.

— Там есть зёрна, масло и соль.

— Окей.

Его глаза задерживаются на моих губах ещё на секунду, прежде чем он встаёт, наклоняется над столом, чтобы привести в порядок свои аптечные принадлежности и собрать оставшиеся от швов нитки в кучу, которые отправляются в мусорку.

Всё ещё не придя в себя от нашего разговора и гадая, как будет разыгрываться наше соглашение, я достаю кастрюлю и покрываю дно тонким слоем оливкового масла. Я ставлю её на плиту, зажигаю конфорку и бросаю два зернышка на дно кастрюли, ожидая, когда они лопнут. Позади меня, в гостиной, Кэссиди сидит на диване, вставляя батарейки в видеомагнитофон для нашего вечера кино.

Обычно я позволяла мужчинам в моей жизни добиваться меня, так что сегодня я нахожусь на неизведанной территории. Наверное, я знала или чувствовала, что если не начну разговор, то этого может и не случиться. От отсутствия физической близости с Кэссиди я чувствовала себя такой отчаявшейся, такой пустой, что было ясно — я буду сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. В последующие десятилетия, без него, я бы помнила эти дни с ним, и я была бы огорчена, если бы не прожила их в полной мере.

Зёрна лопаются, и я добавляю ещё две горсти кукурузы в потрескивающее масло, накрывая кастрюлю крышкой и прислушиваясь к там-тра-та-там кукурузы.

— Готово, жду тебя, — зовёт Кэссиди, сидя на диване, сгорбившись над нашим импровизированным кинотеатром.

— Ещё две минуты, — говорю я, чувствуя прилив возбуждения и волнения, что заставляет мой желудок трепетать в предвкушении, как если бы я была подростком на первом свидании.

И тут мне приходит в голову, что для Кэссиди сегодняшний вечер — его первое свидание. Когда лопаются последние зёрна, я поражаюсь этому факту, принимаю его, молча обещая сделать его лучшим первым свиданием, которое когда-либо было у любого двадцатисемилетнего парня.

Я высыпаю попкорн в миску, выключаю верхний свет на кухне, иду в гостиную и сажусь на диван рядом с Кэссом. Я ставлю миску между нами, потому что считаю, что независимо от того, в подростковом ли возрасте парень или разменял третий десяток, он должен сделать первый шаг. Ещё не стемнело, но небо за Катадин испещрено лавандовыми и пурпурными полосами, никаких других источников света, никаких других огней, поэтому сияние от маленького экрана телевизора яркое и ясное даже при том, что фильм старый и есть немного помех, без сомнения, от сотен просмотров.

— Готова? — спрашивает он.

— Ага.

— Ладно, тогда начнем.

Он наклоняется вперёд и нажимает кнопку воспроизведения на проигрывателе, и логотип «20th Century Fox» размораживается, в то время как музыка синтезатора в стиле девяностых сопровождает голос за кадром о Мировой серии 1932 года и о броске, названным в честь Бейба Рута.

Я смотрела этот фильм несколько раз в своей жизни. Это один из самых любимых фильмов моего отца, и поскольку у него не было сына, с которым можно было бы смотреть его любимые спортивные фильмы, эта обязанность выпала на мою долю. По правде говоря, мне нравилось дождливым днём смотреть фильмы вместе с отцом, и я расслабляюсь на диване Кэссиди, когда фильм возвращается в 1960-е годы, показывая окрестности бейсбольной арены на маленьком экране.

Первые пятнадцать-двадцать минут я так увлечена фильмом, что фактически, беру горсти попкорна на автопилоте, поэтому, когда моя рука касается руки Кэссиди в миске, я резко возвращаюсь к реальности того, где нахожусь… и с кем.

Моё сердце трепещет, когда я отдёргиваю руку.

— Прости.

— Всё в порядке, — говорит он, и когда я смотрю на него, его губы дрожат в голубоватом свете телевизора, как будто он пытается не рассмеяться.

— Что?

— Ты нервничаешь?

— Немного, — признаю я.

Он бросает на меня косой взгляд.

— Кто из нас никогда не был на свидании в кино? Ты или я?

— Не переоценивай меня, — говорю я. — Прямо сейчас всё это кажется мне довольно новым.

— Хорошо, — отвечает он, поднимая миску и ставя её с левой стороны, чтобы между нами больше не было препятствий. — Потому что я понятия не имею, что делаю.

Он подвигается ближе ко мне, пока наши бёдра не соприкасаются.

— Знаешь, я видел движение «зевок-вытягивание руки вокруг плеча» в других фильмах. Думаю, я мог бы попробовать.

— Если ты действительно не устал, — говорю я, ухмыляясь ему, — ты можешь пропустить зевок.