Враг моего мужа (СИ) - Манило Лина
— Короче, — выдыхает и смотрит куда угодно, только не на меня. — Моя мать умерла в родах. Родни у неё никакой не было, она и сама была детдомовская. Папашу найти не смогли, меня, ясен хрен, отдали в дом малютки. Сколько я там был? В общей сложности меня года четыре мотыляло по всем этим госучреждениям, уже почти не помню ничего, малой был. А потом… потом меня нашёл отец. Аркадий Романов.
Клац! Это моя челюсть упала на пол, разбилась вдребезги, а глаза, кажется, вылезли из орбит. Хорошо хоть зефир прожевать успела, а то точно подавилась бы.
— То есть…
— Колька меня на два года старше. Уже совсем большой был — целых шесть лет. Его мать тогда сильно болела, а вскоре и умерла. Рак. Хорошая была баба, ласковая. А Коля… он так обозлился тогда. На весь мир разозлился.
Одним глотком опустошаю свой бокал и тянусь за бутылкой. Мне нужно ещё выпить. Боюсь, на трезвую мне всё это не переварить.
Артур ушёл куда-то в самую глубину своих воспоминаний. Мрачный, бледный, а на лбу несколько морщин глубоких. В глазах туман клубится, а плечи мурашками покрыты, хотя в комнате и тепло очень.
Мне хочется коснуться его. Просто дотронуться, чтобы понимал: он не один сейчас. Я ведь сильная. Моей силы на нас двоих хватит. Иначе зачем всё это нужно было, если я сейчас не сумею поддержать Артура?
Я поступаю так как велит мне сердце, а Артур вздрагивает, берёт меня в фокус своих грозовых глаз. Впервые вижу его таким… беспомощным.
Продолжает.
— Коле плохо было. И ему показалось, что теперь, когда его мать умерла, а у отца появился второй сын, о нём вообще все забудут. Оставят одного.
— А отец?
— Отец? — невесёлая улыбка на мертвенно бледных губах, а взгляд такой, что у меня мороз по коже. — Знаешь, если бы я мог выбирать свою судьбу, если бы мне дали шанс на один момент вернуться в прошлое, я бы сделал всё, чтобы отец не смог меня забрать.
— Так было плохо?
— Очень. Отец… он был псих и манипулятор. Иногда мне кажется, что из-за него Колина мать на тот свет раньше времени отправилась. Доконал он её, хоть у меня и нет никаких доказательств, да и не ищу их, не нужно это ворошить сейчас.
На время затихает и снова наполняет бокал виски. На этот раз льёт себе меньше, но сразу выпивает. Закрывает глаза, надавливает пальцами на переносицу, словно ищет потерянный самоконтроль. Сейчас это не тот Крымский, которого я увидела впервые. Все маски сброшены, и передо мной сидит разбитый человек с содранной кожей. Голый и беззащитный.
Сердце сжимается, я ловлю губами воздух в глупой надежде взять хоть немного боли себе.
— Отцу почему-то было по кайфу наблюдать за нашими ссорами, драками. За растущей ненавистью. Я не знаю, что было в его башке, но он говорил, что растит из нас мужиков. А ещё учил лить кровь друг друга. Вот такие у нашего старика были забавы.
Снова ем зефир, хотя совсем не чувствую его вкуса — словно вату жую. Невкусно, но мне просто необходимо хоть чем-то растворить тугой комок, застрявший в горле.
— Я сбежал от него в другой город, как только смог. Не хотел ни минуты лишней с ним оставаться.
— А Коля?
— Коля? Ха! Он остался при старике. Стал полной его копией: такой же хитрый, расчётливый садист. Манипулятор и ловец чужих душ. Ему всегда важно было доказать, что он — единственный сын нашего отца. Он когда-то вбил себе в голову, что с моим появлением в их доме все его беды и начались. Вбил и до самого конца в это верил.
Артур замолкает и закрывает глаза. Больше похожий сейчас на статую чем на живого человека, он совсем далеко в этот момент. Невыносимо далеко.
Ставлю бокал на тумбочку, придвигаюсь ближе к Артуру и обнимаю его за плечи. Глажу по голове, путаясь пальцами в светлых волосах, глажу по спине. Пусть знает, что не один сейчас. Что я рядом. И буду, если не прогонит.
Я оказываюсь на спине, а в моё бедро упирается эрекция. Напротив абсолютно больные глаза, полные каких-то странных и очень мрачных эмоций. Глаза сканируют меня, ищут что-то во мне, проникают в самые потаённые уголки души. Мне не привыкать, я умею бороться со стихией, владеющей Крымским.
— Как только смог, я сменил фамилию. Эта — мамина. Всё это дерьмо оставил в прошлом, а теперь оно ушло вместе с Колей в могилу, — толчок, и Артур врывается в меня до упора.
Нависает, его глаза так близко, а губы почти касаются моих. Не могу сдержаться и едва слышно стону. Мои пятки упираются в поясницу Крымского, а из его груди вырывается сдавленный хрип. Но он ещё не всё сказал:
— Я не убивал его. Веришь мне?
— Да.
— Будешь со мной? Останешься?
— Ты хочешь этого?
— Тебя хочу.
— Только тело?
— Всю тебя. Такую… чёрт, хорошо-то как, охуенно быть в тебе… Такую сильную, гордую ведьму рыжую. Останешься? Не сбежишь больше?
— Нет.
— Никогда? А то у меня ещё много спортивных костюмов в шкафу.
— Не сбегу.
Темп нарастает и уже не до слов. Когда оргазм ослепляет меня, на задний план уходят все тревоги, всё ужасное прошлое. Пусть. Что было, то и было — этого я уже не смогу исправить.
Но сейчас, когда Артур так жарко целует меня, а в душе невыразимый покой, хочется плакать от счастья.
Впервые только от счастья.
28 глава
Артур
В третьем ангаре темно, несмотря на ясный летний день. Я ступаю в раскрытую дверь, прячу ключи в карман и щёлкаю выключателем. Лампы гудят, мерцают, и вскоре яркий свет заливает помещение.
Проворачиваю замок, делаю несколько шагов к центру и останавливаюсь. Потому что впервые не знаю, как себя вести. Тяжело, даже ноги не слушаются.
Меня часто предавали, я тоже совершил за жизнь много нехорошего. Никогда не был примерным мальчиком, часто играл грязно, преследовал выгоду. Но именно поступок Саши вогнал острую занозу под ребро. Теперь она нарывает и гниёт, мучает.
Сашка сидит на полу, спиной опирается на грубо оштукатуренную стену. Длинные ноги в кожаных брюках согнуты в коленях, глаза закрыты, на щеках густая тёмная щетина. За пару дней бывший друг осунулся, похудел — на редких харчах да взаперти сложно сохранять цветущий вид.
На моё появление не реагирует. То ли спит, то ли всем своим видом показать хочет, как мало его задевает моё отношение к нему. Не знаю, и разбираться не очень интересно, что в его башке творится.
Иду к стене, беру один из стульев и, повернув спинкой к Сашке, седлаю. Опираюсь на деревянную перекладину руками, кладу подбородок на предплечье, смотрю внимательно. Жду. Вот чего только? Что Сашка очухается, упадёт мне в ноги, начнёт лизать ботинки и слёзно просить прощения? Нет, конечно. Он не из таких, а мне и не нужны его сопли и рыдания. Я не для этого к нему пришёл.
А для чего?
Чтобы просто в глаза посмотреть? Увидеть в них то, чего не видел раньше? Понять наконец-то — окончательно разобраться, — зачем мой друг пошёл на такое? Зачем предал?
Не знаю. Я впервые не знаю, что и для какой цели делаю. Просто слушаю свой внутренний голос, плыву по течению.
Я боюсь признаться самому себе, что где-то на самом дне не самой чистой души живёт надежда: всё это было частью какого-то плана, Сашка не предатель, он всё объяснит.
Только чудес не бывает — это я понял ещё в четыре, когда на минуту поверилось, что папа любит меня. Хера с два. Тогда во мне сдохла вера в человечество, если самые родные и близкие могут оказаться таким дерьмом.
Но сейчас не об этом. Просто… всколыхнулось, что ли. То, что так долго хоронил в себе, ожило, меня не спрашивая.
— Долго будешь так сидеть и делать вид, что никого рядом нет? — спрашиваю и с оттяжкой, размашисто задеваю носком ботинка ногу Саши.
Он медленно открывает глаза, смотрит куда-то в сторону и трёт пальцем тёмную бровь. Рядом с ним на полу железная миска с остатками еды. Сидеть и жрать с пола нет никакого смысла, но Саша иногда жуткий позёр.
— Крым… зачем ты пришёл?
— Удивительно дело. Ты не спрашиваешь, когда выпущу тебя, но тебе интересно, зачем я пришёл.
