Белва Плейн - Благословение
– Подумай, как же она должна была любить тебя, чтобы сделать то, что она сделала, – сказал папа. – Подумай об этом. И потом постарайся не думать об этом больше, если сможешь. У тебя впереди целая жизнь, большая и прекрасная, и тебе так много предстоит сделать. – Он положил руку на колено Джилл, рука тяжело давила, словно Джилл была его собственностью, и это был так приятно. Она хотела принадлежать им. Когда она положила свою руку поверх отцовской, у нее как будто комок растаял в горле, и слезы покатились из глаз.
– Ты хочешь что-то еще сказать, дорогая?
– Ну, я должна закончить рисовать генеалогическое древо.
– Давай посмотрим. – Отец взглянул на лист бумаги. – У тебя есть два выхода. Ты можешь сказать учителю, почему ты не хочешь делать это, или…
Мама перебила его:
– Я могу написать объяснительную записку вместо этого.
– Да. Или ты можешь заполнить клеточки теми данными, которые у тебя есть. В любом случае ты поступишь правильно.
Они оба, улыбаясь, стояли возле нее, но их брови были вопрошающе приподняты. Она чувствовала, что они ждали ответной улыбки, и именно сейчас, видя их вместе, она поняла, как ей поступить.
– Уже поздно, – сказала мама, – так что заканчивай домашнюю работу. – Ее ровный голос тоже успокаивал. – Можешь сегодня не принимать душ. Тебе нужно выспаться.
Оставшись одна, Джилл взяла ручку. У нее было две возможности. Немного подумав, она сделала свой выбор. Один путь вел в никуда, терялся в темноте, как в тех сомкнувшихся каньонах, которые они когда-то видели, путешествуя по горам. Другой был прямой дорогой, ясной, как день.
Она взяла ручку и стала заполнять клеточки. Отец: Джонас Миллер, родился в 1930 г., в Финиксе. Мать: Айрин Стоун, родилась в 1940 г., в Альбукерке. Дедушка: Отто Д. Миллер, родился в 1908 г…
Нельзя сказать, чтобы Джилл по мере взросления все больше задумывалась о тайне своего рождения. Она была слишком энергичной, слишком удачливой для этого и чувствовала себя слишком хорошо в кругу своей семьи. Но нельзя также сказать, что сомнения больше не посещали ее.
Иногда эта мысль вдруг всплывала в ее сознании, тревожная и беспокойная, но она усилием воли отгоняла ее прочь. Но чем старше становилась Джилл, тем труднее было избавиться от мучивших ее мыслей.
Однажды в выходной они отдыхали с друзьями возле Таоса. День был пасмурный и ветреный, солнце скрыто за облаками, и все же погода оказалась обманчивой, Джилл обгорела так, что у нее появились волдыри.
– Людям с вашей кожей нужно беречься от солнца, – предостерегал ее доктор. – Если у вас есть братья и сестры, передайте им, чтобы они опасались рака кожи. Это цена, которую платят рыжеволосые семьи за свою красоту.
Ее волосы были как клеймо! Иногда она даже хотела, чтобы волосы у нее были другого цвета. Если бы у нее были каштановые волосы, как у всех остальных в их семье, разве бы она так много думала о себе? Сейчас, увидев какую-нибудь рыжеволосую женщину высокого роста лет тридцати, она думала: «Может, это она?» Ее сердце начинало учащенно биться, но затем успокаивалось, когда она вспоминала, что мама говорила ей о темных вьющихся волосах. Тогда, значит, отец?
Самое ужасное было то, что она начинала чувствовать не только постоянную тоску, ее охватывало и осознание своей вины. Почему она не может принять жизнь такой, какая она есть?
Летом, за год до окончания школы, бабушка, которая преподавала французский язык, взяла Джилл и Люсиль во Францию. Это было незабываемое путешествие; все трое старались не говорить на английском даже между собой. Они путешествовали на местных поездах и автобусах по деревням далеко от туристических маршрутов. Они шли пешком по дорогам Франции, завтракали в тени деревьев. Бабушка была еще достаточно молодой и бодрой, чтобы шагать вместе с девочками, девочки же быстро уставали и не очень интересовались музеями и соборами, которые хотела показать им бабушка.
Последние несколько дней они провели в роскошном отеле на берегу моря. В отеле было много немцев, англичан и американцев. Однажды вечером, после того как бабушка и Люсиль поднялись в свои комнаты, Джилл познакомилась с девочкой примерно своего возраста, которая также, как и она, рассматривала в центре зала огромную, с комнату, клетку с экзотическими птицами. Они заказали мороженое и сели поболтать на террасе.
Девочка, Гарриет, была дружелюбной и откровенной.
– Ты здесь со своей семьей?
– С бабушкой и сестрой.
– О, это твоя сестра? Ты совсем не похожа на нее, правда?
Джилл не могла объяснить, почему она так ответила:
– Я приемная дочь, – сказала она.
– Правда? И я тоже.
В какой-то момент обе девочки ничего не говорили. Потом Джилл сказала:
– Ты единственный человек из тех, кого я встречала, кто такой же, как и я.
– Ты, наверное, встречала достаточно, просто не знала этого. Люди не говорят об этом. Я это знаю, я тоже не говорю.
– Это правда. Я никогда не говорила об этом до сегодняшнего дня.
– Я думаю, ведь это никого не касается, правда?
– Да, верно, но я не думаю, что причина только в этом.
– Нет? Тогда в чем же?
– Я думаю, потому что мы, я, по крайней мере, не хотим об этом думать.
Гарриет придвинула свой стул поближе, и Джилл поняла, что эта незнакомка почувствовала то же, что и она: полное понимание, которого у нее не было ни с кем раньше.
– Я сказала, что не хочу, – но я думаю об этом, – сказала Джилл.
– А я нет. Больше нет.
– Ты не хочешь знать, кто была твоя мать? – тихо спросила Джилл.
– Я знаю, кто она была, точнее, есть. Я видела ее. Джилл была ошеломлена.
– Как это случилось? Расскажи мне, – попросила она.
– Я родилась в Коннектикуте. Это один из четырех штатов, который не хранит записи закрытыми.
– А Небраска один из них?
– Нет. И позволь мне сказать тебе: когда записи закрыты, то они закрыты. Ты ничего не узнаешь, поэтому лучше забудь об этом.
– Я не могу забыть. Чем старше я становлюсь, тем сильнее чувствую необходимость… – Голос у Джилл дрогнул, и она замолчала.
Другая девочка терпеливо ждала, пока Джилл смогла снова заговорить.
– Расскажи мне. Как все это было, когда ты увидела ее?
Гарриет посмотрела на поющих птиц, на море возле скал.
– Она была пьяной, – сказала она. Она выразительно взглянула на Джилл. – Я никогда никому не рассказывала, кроме моих мамы и папы, но я расскажу тебе, потому что никогда не увижу тебя снова и потому что… ну, я вижу, тебе нужно знать. Так вот как все было. Она была жуткой. Какой-то трагической и ужасной. Она замужем – он, похоже, любит выпить тоже. У них два мальчика, мои сводные братья. Они дрались, когда я пришла. В доме все было грязным. Я не знаю, где мой родной отец, и сомневаюсь, что она тоже это знает. Она повисла на мне и плакала, и умоляла меня приходить снова. Хотя я не думаю, что она действительно хотела видеть меня. Мне кажется, ей было просто стыдно. Нам нечего было сказать друг другу. – Гарриет помолчала. – Это был совсем другой мир.
