Алина Кускова - Свекруха.ru

– Дань, ты говорил маме, что я беременна?

Он отрицательно машет головой, все еще продолжая ласкать меня взглядом.

– И Лизавета пообещала не говорить. Значит, Фиона узнала от меня. И Фиона это Нонна. Правильно, – обрадовалась я. – Фиона – Филимонова Нонна. Как все просто! Надо же, она оказалась права, я молодое дерево и прогнулась, и у меня все получилось!

– Ты не дерево, – притягивает меня к себе муж, – ты мое сокровище. А я дурак.

– Очень приятно от тебя это слышать, – смеюсь я.

– Вот ты какая, – игриво прищуривается Данила и выхватывает меня из-за стола.

– Чай прольешь, – неохотно отбиваюсь я.

– Прекрати думать о пустяках, – он тащит меня обратно в свою комнату. – Мы сейчас займемся важным делом! Столько времени потеряно! Нам придется его наверстать.

– Кто только в этом виноват, – вздыхаю я.

– Судьба, – размышляет Данила, – она дала нам второй шанс, теперь мы все поняли и больше не повторим ошибок.

– Не повторим, – вторю ему и иду следом. Я готова идти за ним следом куда угодно.

Нонна решительно настояла на том, чтобы я рожала в нашем роддоме, потому что у нее там работала приятельница. Свекровь все эти семь долгих месяцев носилась со мной как с писаной торбой. Мы стали если не лучшими подругами, то уж близкими родственницами точно. Я не знаю, почему этого между нами не было раньше. Складывалось такое впечатление, что поначалу на наши с Нонной глаза были надеты шоры, в один прекрасный миг кем-то скинутые долой. И оладьи у нее оказались сумасшедше вкусными, и сваренную мной гречневую кашу она ела с удовольствием. Даже требовала, чтобы к ее приходу я варила гречку. Далась ей эта крупа! Меня от нее первые месяцы беременности просто воротило.

Вместе с Нонной, а не с Данилой, который не стал отпрашиваться с работы, мы сходили на УЗИ. Большая толстая докторша в синем халате долго водила аппаратом по моему животу и рассказывала, что ребенок себя превосходно чувствует, давала слушать, как резво бьется его сердечко. А вот пол будущего младенца мы узнавать отказались. Зачем? Мы все будем рады и девочке, и мальчику. Какая разница, кто родится первым? Может, пол второго ребенка имеет значение. Но, в крайнем случае, можно родить и третьего. Мы с Данилой решили остановиться на троих детях. Нонна выразила мнение, что готова растить шестерых, но настаивать на этой цифре благоразумно не стала. Она вообще стала благоразумной, и я старалась быть на нее похожей. Мы обе любили одного и того же мужчину и желали ему добра. И все реже слышали от него:

– Мама, перестань! Элька, не начинай!

Мы не начинали, оттого и не переставали. И жили дружно, стараясь сдерживать негативные эмоции, возникающие по разным поводам. На сколько нас хватит? Не знаю, надеюсь, навсегда, если не обращать внимания на пустяки. Ведь действительно, главное не то, что женщина говорит, а то, что она держит в своем сердце. В моем сердце была любовь к Даниле и к Нонне, потому что прежде всего она его мать. Нонна любила меня за то, что меня любил ее сын, и за то, что я собираюсь стать матерью ее внука или внучки. А ведь это, согласитесь, немало. Может, мы были не идеальными свекровью и невесткой, но были вместе. Нет, раньше тоже были вместе, но как-то получалось порознь.

К концу моей беременности приехала Виолетта, так что съемную квартиру пришлось освободить. Нонна кинулась искать размен своего огромного трехкомнатного жилья, но Лизавета сказала «нет!». И на семейном совете мы решили пока жить вместе. Что из этого получится, я тоже не знаю. Но почему-то верю в хорошее. Кто-то, может, посмеется надо мной и скажет, что она верит в чудо. Ну и пусть. Если это будет чудом, то это чудо наше, рукотворное, и других чудес нам не надо.

Я поймала себя на мысли, что стала говорить за всех, за всю нашу большую дружную семью. Это такое счастье, девочки, когда есть большая дружная семья! Так я написала на форуме. И еще написала, что у меня начались схватки.

Один болезненный спазм сжал живот внизу, за ним, словно опасливо прокладывая дорогу тяжелым приступам, последовал второй, третий стал наиболее настойчивым. Потом все прекратилось, чтобы повториться вновь. Но за этот короткий промежуток я успела сбегать в ванную и принять душ. Еще вымыла и уложила волосы, немного подкрасила тушью ресницы. На большее меня не хватило, схватки продолжились с уже пугающей периодичностью. Я позвонила Даниле, он пообещал бросить все и приехать. Но я отказалась принимать его жертву, ведь в соседней комнате у меня была Лизавета, и скоро должна была вернуться из магазина Нонна, еще я могла позвонить Капитолине. Оказалось, у меня много хороших людей, готовых помочь. Я объяснила мужу, что схватки при первой беременности могут длиться днями, так что свободное время ему еще пригодится, и сейчас отпрашиваться не имеет смысла.

Когда пришла Нонна, мы вызвали такси и отправились в роддом под встревоженное кудахтанье Лизаветы, рвущейся вместе с нами. Но Даниле нужно было приготовить ужин, так что Лизавету пришлось оставить на хозяйстве.

В родильном отделении меня, к огромному удивлению, приняли как самого дорого клиента. По рассказам подруг я знала, что им приходилось терпеть невнимание персонала, относящегося к первородящим как к осенним назойливым мухам. Со мной все было по-другому. Меня провели в отдельную палату, но я категорически отказалась лежать в гордом одиночестве. Она показалась мне чистым, стерильным карцером. Никто не стал со мной спорить, и тут же я оказалась в палате с еще двумя симпатичными толстушками. Я и сама была толстушкой, так что мы обрадовались друг другу. Нонна помогла мне устроиться и убежала разговаривать с врачом-приятельницей. Она потом зашла ко мне и познакомилась. Лидия Александровна собиралась сама принять у меня роды.

– Ой, а схватки прекратились, – расстроено призналась я, разводя руками.

– Ничего, – она мне подмигнула, – скоро опять начнутся, отдохни.

Это «скоро» началось глубокой ночью. Мне пришлось разбудить соседку Иру, чтобы та сходила за медсестрой. Смешной походкой уточки она отправилась в больничный коридор. А вот дальше мне уже было не смешно. Боль раздирала все тело, отпуская лишь на мгновения. Но я не кричала, боясь разбудить всю больницу. И, честно говоря, эта боль была намного терпимее, чем зубная. Так что я терпела и только постанывала.

– Теперь покричи, – улыбнулась мне медсестра, которая привезла меня на каталке, не пойму зачем, я сама могла дойти, в операционную. – Покричи, легче станет.

– Данила! – закричала я и прислушалась к эху.

– Данила! Данила! Данила! – тут же разнесло оно по залу.

– Муж? – подмигнула мне медсестра.