Лиза Клейпас - Сладкий папочка
Однако когда рядом была Каррингтон, все это теряло свое значение. Всякий раз, как я приходила за ней в садик или к мисс Марве, а она бежала мне навстречу, раскинув руки, жизнь не могла быть прекраснее. Каррингтон начала схватывать все новые и новые слова. Она делала это быстрее, чем проповедник по телевизору раздает благословения, и мы все время болтали. Мы по-прежнему по ночам спали вместе, переплетя ноги, а Каррингтон без умолку рассказывала о друзьях в саду, о том, что у кого-то рисунок – «одни каляки-маляки», и отчитывалась, кто был за маму, когда они играли в дочки-матери в перерыве между занятиями.
– У тебя ноги колючие, – пожаловалась она как-то раз. – А я люблю, когда они гладкие.
Мне стало смешно. Я была совершенно вымотана, волновалась из-за предстоявшего мне на следующий день экзамена, у меня на счете оставалось что-то около десяти долларов, а тут еще приходилось выслушивать критику от ребенка по поводу моих гигиенических недоработок.
– Одно из преимуществ отсутствия бойфренда, Каррингтон, в том, что несколько дней можно не брить ноги.
– Как это?
– А так: придется тебе потерпеть, – ответила я.
– Ладно. – Она поглубже зарылась в подушку. – Либерти?
– Что?
– А когда у тебя будет бойфренд?
– Не знаю, малыш. Может, и не скоро.
– А может, если ты побреешь ноги, он у тебя появится?
Я прыснула со смеху:
– Хорошая мысль. Спи давай.
Зимой Каррингтон подхватила простуду, которая никак не проходила и в конце концов перешла в сухой кашель, сотрясавший ее, казалось, до самых костей. Мы выпили целый пузырек микстуры из тех, что отпускаются без рецепта, и все без толку. Однажды ночью я проснулась от звуков, напоминавших собачий лай, и поняла: горло у Каррингтон распухло так, что она вот-вот задохнется. Охваченная ужасом, какого я раньше никогда не испытывала, я отвезла ее в больницу, где нас приняли без медицинской страховки.
Моей сестре диагностировали круп и принесли пластмассовую дыхательную маску, присоединенную к аппарату-распылителю, который подавал лекарство, превращенное в серовато-белый пар. Напуганная шумом машины, а тем более самой маской, сидевшая у меня на коленях Каррингтон не давала ее на себя надеть и горестно плакала. Никакие мои уговоры и уверения, что это не больно, что ей от этого станет только лучше, не действовали, пока Каррингтон не зашлась в судорогах мучительного кашля.
– Можно, я надену ее на себя? – в отчаянии спросила я у медбрата. – Я только покажу ей, что это не страшно? Прошу вас.
Глядя на меня как на полоумную, мужчина отрицательно покачал головой.
Я повернула воющую сестру к себе лицом.
– Карринггон, послушай меня, Каррингтон. Это вроде игры. Давай представим, будто ты астронавт. Я всего на минуточку надену тебе маску. Ты астронавт... Ну-ка, на какую планету ты хочешь полететь?
– На планету Д-д-дом, – прорыдала она.
После нескольких минут ее слез и моих уговоров мы все же начали играть в астронавтов и играли до тех пор, пока она, по оценке медбрата, не вдохнула достаточное количество вапонефрина.
В холодном мраке ночи я несла сестру обратно в машину. К тому времени она совсем измучилась и спала как мертвая, уронив голову мне на плечо и обхватив меня ногами за талию. Ощущая в своих руках это увесистое, но беззащитное тельце, я испытывала наслаждение.
В машине по пути домой Карринггон спала в своем детском креслице на заднем сиденье, а я всю дорогу ревела, чувствуя свою беспомощность, боль, любовь, облегчение и тревогу.
Чувствуя себя так, как чувствуют себя родители.
Со временем мисс Марва и мистер Фергусон стали проявлять по отношению друг к другу какую-то замысловатую нежность. Два свободных, ничем не обремененных человека, вовсе не собиравшихся влюбляться, тем не менее полюбили. Они как нельзя лучше подходили друг другу: горячий, вспыльчивый нрав мисс Марвы уравновешивался упрямым спокойствием мистера Фергусона.
Мисс Марва всем подряд объявляла, что выходить замуж не намерена. Ей никто не верил. Думаю, дело в конце концов решило то обстоятельство, что Артуру Фергусону явно требовалась женская забота. На манжетах его рубашки вечно не хватало пуговиц. Он нерегулярно питался просто потому, что часто забывал поесть. Случалось, что он ходил в разных носках. Некоторые мужчины просто расцветают, когда рядом с ними есть кто-то, кто мог бы на них немного поворчать, а мисс Марва, в свою очередь, признала, что ей, вероятно, нужен именно тот, на кого можно поворчать.
И вот месяцев через восемь после того, как они начали встречаться, мисс Марва состряпала Артуру Фергусону его любимое блюдо – тушенное в пиве мясо с зеленой фасолью и большую сковороду кукурузного хлеба. Плюс к тому она приготовила на десерт торт «Красный бархат», после которого он – иначе и быть не могло – сделал ей предложение.
Кроткая, словно ягненок, мисс Марва робко сообщила мне эту новость, заявив, что Артур, как видно, использовал какую-то хитрую уловку, чтобы завлечь ее, поскольку такой женщине, как она, имеющей свой бизнес, незачем выходить замуж. Но я-то видела, как она счастлива. Я радовалась, что после стольких жизненных взлетов и падений мисс Марва нашла себе наконец хорошего, достойного мужчину. Они собирались в Лас-Вегас, сказала она, чтобы их поженил Элвис[13], а после посмотреть шоу Уэйна Ньютона и еще, быть может, парней с гиграми. По возвращении мисс Марва намеревалась переехать с ранчо Блубоннет к мистеру Фергусону в его кирпичный дом в городе, который он позволил ей оформить заново сверху донизу.
От четырнадцатифутового прицепа мисс Марвы до ее нового места жительства не было и пяти миль. Однако от нас она отдалялась так далеко, что расстояние это нельзя было измерить обычным способом. Она переселялась в другой мир, приобретала новый статус. Мысль о том, что я не смогу больше, пробежав по улице, заглянуть к ней, расстраивала и приводила меня в уныние.
С переездом мисс Марвы нас с Каррингтон на ранчо Блубоннет уже ничто не удерживало. Старый дом на колесах, в котором мы жили, ничего не стоил, а участок земли, на котором он стоял, был взят в аренду. Сестра на будущий год должна была пойти в подготовительный класс, а потому следовало подыскать квартиру в хорошем школьном округе. Если удачно сдам выпускные экзамены, устроюсь на работу в Хьюстоне, решила я.
Мне хотелось вырваться со стоянки жилых прицепов. Мне хотелось этого даже в большей степени из-за сестры, чем из-за себя. Однако это оборвало бы последнюю связь с мамой. И с Харди.
Мамино отсутствие чувствовалось тогда, когда хотелось поделиться чем-то, что случилось со мной или с Каррингтон. Уже спустя много времени после того, как ее не стало, бывали минуты, когда ребенок, который еще жил во мне, жаждал утешения и тосковал по ней. Но со временем горе изживалось, мама ускользала куда-то все дальше и дальше. И я уже не могла вспомнить звук ее голоса, форму ее передних зубов, цвет кожи. Я тщетно силилась удержать в памяти ее черты, как воду, которая просачивается сквозь пальцы в сложенных чашечкой ладонях.
