Сандра Браун - Бесценный дар

— Да, — безжизненно сказала она. Ей было все равно. Даже если бы ей предложили идти до Хьюстона пешком.

— А теперь, лапочка, позволь мне отнести это в машину. — Он захлопотал вокруг вещей, оставив ее в холле с Лансом и Майком.

— До свидания, Майк, — сказала она, вдруг осознав, что не знает его фамилии.

— Мисс О'Ши, — он склонил голову в вежливом кивке.

Ланс с ленивой грацией шагнул к ней и взял ее руку. Он улыбался одной стороной рта, отчего выражение лица у пего было двусмысленное.

— Мисс О'Ши, не могу найти слов, чтобы сказать, какое удовольствие доставило мне… знакомство с вами.

При этом он ощупывал глазами интимные места ее тела, так хорошо знакомые его рукам и губам.

Это оскорбление стало последней каплей. Она вырвала свою руку, бросила на него взгляд, полный поистине змеиной злобы, резко повернулась на каблуках и промаршировала к ожидавшей машине.

Ланс не закрыл за ней дверь, а смотрел вслед белому «мерседесу», пока тот не скрылся за углом. И тогда Ланс прислонился к стене и стал сползать по ней. В его душе был ад. Из этой адской бездны несся неслышимый крик: «Нет! Господи, нет! Умоляю: нет!! Господи, как мне устоять?!»

Майк взглянул на него в этот момент и увидел на лице шефа отчаяние: зажмуренные глаза, оскаленные зубы. Кулаки сжаты так, что вспухли вены. Но он отнес это на счет появления в дверях родителей Мелани.

Зажглась лампочка внутренней связи, и тут же зажужжал зуммер. Сняв трубку, Эрин сказала:

— Да, Бетти?

— Эта девица из Туслы, из «Бутик-4», снова звонит. Уже в четвертый раз на этой неделе. Опять спрашивает, возможно ли организовать шоу «Собираемся в отпуск» с показом коллекции Билла Блэсса.

Эрин сердито наморщила лоб.

— Так скажи ей уже в четвертый раз на этой педеле, что мистер Блэк в Европе и что я не буду с ней разговаривать на эту тему, пока он не вернется. — И тут же пожалела о своей грубости и, сделав глубокий вздох, извинилась:

— Прости, Бетти.

— Нет нужды извиняться. Вы неважно себя чувствуете?

— Какая — то слабость.

— Почему бы вам не полежать немножко?

— Нет. Слишком много дел.

— Ну, хорошо, — сказала Бетти, — Раз уж мы с вами разговариваем о делах, то вот еще. Позвонил Лестер и попросил разрешения взять с собой кое-кого на шоу в Альбукерк. Это поездка с ночевкой, и он сказал, что покончит с собой, если с ним не полетит его любовь.

Лестер был мужчина — модель. Эрин часто приглашала его на свои показы.

— А какого пола эта его любовь?

— Вы же знаете Лестера, — хихикнув ответила Бетти.

— Так скажи ему, пусть покончит с собой. Наши клиенты в Альбукерке весьма консервативные, простые и очень богатые люди, и нужно это учитывать. Мы не можем рисковать такими клиентами. Таким образом, любовь — неважно какого пола — остается дома.

— Да я уже сказала ему: заряжай пистолет, а спросила у вас только потому, что обещала спросить.

Эрин засмеялась, без слов благодаря Бетти за то, что она внесла немножко легкомыслия в этот грустный день.

— Спасибо, Бетти, ты настоящий друг.

— Конечно, настоящий. А теперь простите — я должна связаться с этой бабой в Тусле. Будет что-нибудь нужно — звоните.

Она положила трубку, и Эрин откинулась в глубоком кожаном кресле. Однако мягкие подушки душили ее — она поднялась, подошла к окну и стала смотреть на панораму Хьюстона, купающуюся в горячих испарениях влажного неба. Ужасный климат, в июле здесь невозможно жить. Жара подавляет, влажность чудовищная, совершенно нечем дышать.

Особенно если ты на шестом месяце беременности.

Эрин бессознательно положила руку на живот, все еще плоский согласно большинству стандартов. Только ей, никогда не имевшей ни грамма лишнего веса, он казался большим. Она могла носить почти всю обычную одежду, но в последнее время стала отдавать предпочтение широким свободным платьям.

В такие дни, как сегодня, она была безразлична ко всему, что ее окружает, в том числе и к красоте своего офиса. Здесь преобладали пастельные тона: светло — серый, персиковый, слоновая кость. Изящество и вкус должны были поражать воображение клиентов и задачу эту выполняли успешно.

Как нарочно, сегодня ее платье, соответствовало гамме. Альберт Нипон, создавая его, не имел в виду «платье для будущей мамы», но оно годилось и для этой цели. С одной стороны шла сквозная застежка, лиф заложен складками, которые, расходясь, перетекали в широкую юбку, скрывавшую линию талии.

Она считала, что легко переносит беременность. Почти не испытывала дискомфорта, если не считать постоянного неприятного чувства какой-то переполненности, даже когда голодна. Врач сказал, что причина этому — ее привычная нормальная худоба. Какое-то время она страдала от тошноты по утрам, но крошечные желтые таблетки перед завтраком помогли — все прошло. Теперь она была очень осторожна с лекарствами, которые принимала. Со времен Сан-Франциско…

О чем бы она ни думала, ее мысли всегда к этому возвращались. К Сан-Франциско. К Лансу Баррету. К жестокому, издевательскому выражению его лица, когда они прощались, перед тем как она уехала с Бартом.

Барт. Милый Барт! За что ему все это? Она вспомнила день, когда спокойно и тихо вернула ему обручальное кольцо.

— Что это? — глупо спросил он, недоуменно глядя на кольцо.

— Барт, я не могу выйти за тебя замуж, — просто сказала она.

Он встряхнул своей массивной головой, словно пытаясь понять.

— Что ты имеешь в виду, Эрин? Почему?

— Потому что я беременна.

Он уставился на нее совершенно непонимающими глазами, словно она говорила на языке, которого он не знал. Наконец, моргнув, закрыл рот — поначалу челюсть у него отвисла — и переспросил:

— Беременна?

— Да.

Его растерянность постепенно уступала пониманию сказанного и, в свою очередь, сменилась гневом.

— Беременна? — Теперь он выкрикнул это слово, как обвинение. — Как?! От кого?!! — И не успела она открыть рот, чтобы начать объяснения, он закричал опять:

— Отвечай же, черт тебя подери!

Она спокойно встретила его обвиняющий взгляд. Только руки, напряженно стиснутые на коленях, выдавали ее страх перед этим медведем, гнев которого она разбудила.

— Это не имеет значения, Барт. Это будет мой ребенок. И больше ничей.

— Не надо делать из меня дурака, ты, сучка! В одиночку ребенка не сделаешь. Даже такой тупой старый хрен, каким ты меня считаешь, и то это знает. — Он схватил ее за руки и больно сжал их. — Кто это мужик, потому что, видит Бог, я точно знаю, что это но я! И не потому, что я не хотел!

— Барт, прошу тебя, — взмолилась она. — Мне больно!

Он посмотрел на побелевшие костяшки своих пальцев — так сильно он сжал ее тонкие руки.