Когда она жаждет (ЛП) - Сэндс Габриэль

Когда я жил в Нью-Йорке — даже когда мне казалось, что я на вершине мира, — в моей груди глубоко сидело ноющее одиночество.

У женщин, с которыми я встречался, всегда были определенные ожидания.

Я был Неро де Лука. Консильери Мессеро. Могущественный, опасный, хитрый.

У меня была своя роль. Имя, которому нужно соответствовать.

Иногда мне казалось, что я свожусь только к имени и репутации.

Моя непробиваемая броня.

Я никогда не позволял женщинам видеть под ним мужчину.

Но в Даркуотер-Холлоу все изменилось. Тяга к прежней жизни ослабевает с каждым днем, потому что пребывание здесь больше не кажется мне приговором к смерти от медленно действующего яда.

Это уже похоже на начало новой жизни.

Мой отчим этого не одобрил бы, и эта мысль до сих пор ранит меня. Я любил этого упрямого старика.

Для Ренцо мафия была всем. Вне ее не было жизни.

Когда он женился на моей маме, он мог бы не обращать на меня внимания, но вместо этого взял меня под свое крыло. У них двоих не было детей, но я всегда был мальчиком Ренцо.

Он называл меня сыном. Я называл его отцом.

Он научил меня быть защитником и кормильцем — то, чего мой биологический отец никогда не умел. Он научил меня быть чертовски хорошим мафиози, таким, который поднимается по карьерной лестнице. Он научил меня понимать, что такое верность. Он был самым преданным человеком, которого я когда-либо встречал.

Отбросить все это по собственной воле — это в какой-то мере похоже на предательство, даже если я здесь из преданности Рафу. Но если я хочу приспособиться к новой обстановке, это то, что я должен сделать.

Смогу ли я это сделать?

Не знаю. Отказаться от некоторых старых привычек было непросто. Но я буду продолжать пытаться, потому что знаю одно со стопроцентной уверенностью.

Я хочу, чтобы Блейк стала частью этой новой жизни. Наши отношения могут быть ненастоящими, но в том, как меня тянет к ней, никогда не было ничего ненастоящего.

Я хочу сделать эту женщину своей. Даже если это означает, что мне придется запереть Неро и больше никогда не выпускать его на волю. Мое прошлое темнее безлунной ночи, но то, чего Блейк не знает, не может причинить ей вреда.

Мой язык проникает внутрь, ища входа. Она раскрывается и позволяет мне глубоко проникнуть в нее. Ее вкус захлестывает мои чувства. Боже, она такая чертовски сладкая, что я мог бы жить, целуя ее одну.

И тут я вспоминаю, что этот сукин сын все еще наблюдает за нами.

Я отстраняюсь с низким рычанием.

Блейк смотрит на меня с ошеломленным видом. Затем она бросает взгляд вправо.

— Он ушел, — шепчет она на выдохе.

Она права. Бретт ушел.

Хорошее, черт возьми, избавление.

Я застал ее здесь как раз вовремя, чтобы услышать, как Бретт рассказывает, что его семья думает об их отношениях.

Это было достаточно плохо, но то, что последовало дальше, было еще хуже.

Неужели именно такой ерундой он кормил ее все те годы, что они встречались? Неужели он заставлял ее чувствовать себя неполноценной по отношению к нему?

Она тяжело дышит, ее грудь вздымается и опускается. В ее глазах мелькает беспокойство. — Я не уверена, что дразнить Бретта было разумной идеей.

— Мне ни хрена не жаль. Он прикасался к тебе. Он не имеет права, блять, трогать тебя, Солнышко.

Если я запер Неро, значит, мне не стоит убивать этого ублюдка. Но мне не нужно заходить так далеко, чтобы заставить его оставить ее в покое.

Если мне придется сидеть в "Frostbite" весь день и присматривать за ней, когда она вернется на работу, пусть будет так.

Блейк сглатывает. — Тебе не нужно было делать это ради сделки.

Я глажу ее по щеке. — Дело не в сделке.

— Тогда в чем же?

Ее голос — не более чем хриплый шепот, и она вдруг выглядит испуганной, как будто знает, что следующие слова из моих уст, скорее всего, отправят нас прямо на край обрыва.

Я понимаю. Какая-то часть меня тоже боится. Но я никогда не позволял страху помешать мне получить то, чего я хочу.

— Каждое слово, которое он тебе говорил, было ложью. Ты намного лучше его. Ты красивая, добрая и умная, и ты заслуживаешь всего этого гребаного мира, Солнышко.

Ее глаза начинают блестеть. — Роуэн…

Я убираю ее волосы с лица.

— Я могу быть засранцем и эгоистичным мудаком, но даже в самые худшие моменты я никогда бы так тебя не унизил. — Я снова целую ее. — Я знаю свое место, детка. Оно на коленях у твоих ног.

Она делает шаг ко мне и прижимается лбом к моей груди, ее тело сотрясается от беззвучных рыданий.

Я провожу ладонью по ее спине, пытаясь успокоить. Аукцион снова стартовал, и коридор пуст, но все равно он не кажется достаточно уединенным. Я больше не хочу, чтобы за нами кто-то наблюдал. Я просто хочу побыть с ней наедине.

Проходит несколько мгновений, прежде чем она поднимает на меня глаза, сверкающие, как прохладные озера.

Что она видит, глядя в мои глаза? Темную, мутную глубину?

— Давай уйдем отсюда, — шепчет она.

Я хватаю ее за руку и тащу к кассе. Голос Лотти отражается от стен вестибюля, когда она выкрикивает предложения, но когда мы выходим через главные двери, все стихает.

Густой снег мерцает в воздухе, когда мы пересекаем парковку и направляемся к моему грузовику. Я помогаю ей забраться внутрь, а потом стою, держа руку на открытой двери.

Она смотрит на меня, ее нос окрашен в розовый цвет, а губы слегка приоткрыты. Моя рука тянется к ней, мне нужно прикоснуться к ней, нужно убедиться, что она больше не расстроена. Я провожу костяшками пальцев по ее челюсти, а затем смахиваю снежинки с ее волос.

Она втягивает дрожащий воздух. — Ты бы поцеловал меня, если бы Бретта не было рядом?

Я прослеживаю изгиб ее щеки. — Я всю ночь мечтал поцеловать тебя.

Ее ресницы трепещут. — Я не знаю, что с тобой настоящее, а что притворное.

Я беру ее руку, просовываю ее под пиджак и кладу прямо на свое колотящееся сердце. — Это настоящее.

В ее глазах благоговение, но и страх. Мой большой палец проводит по пульсу на внутренней стороне ее запястья.

Я не хочу, чтобы она боялась. Я хочу, чтобы она чувствовала себя в безопасности. Желанной. Почитаемой. Я хочу, чтобы она забыла все слова, произнесенные сегодня вечером ее бывшим.

— У нас пятнадцать минут езды до дома, — говорю я низким голосом. — Я собираюсь провести эти пятнадцать минут, думая обо всех способах, которыми я заставлю тебя кончить сегодня вечером.

На ее щеках появляется розовый румянец.

— И я хочу, чтобы ты подумала о том, почему ты можешь не позволить мне сделать это. Составь один из своих списков в телефоне. Сделай его подробным.

— Почему?

— Потому что я собираюсь проработать каждое из твоих возражений. Если мы сделаем это, я не хочу, чтобы у тебя было хоть одно колебание. Я хочу, чтобы ты была согласна. Договорились?

Проходит секунда. — Договорились.

Мы выезжаем на дорогу. В тишине чувствуется напряжение, которое возникает из-за того, что мы оба знаем, что я планирую сорвать с нее одежду, как только мы войдем в дверь. Когда я смотрю на нее, профиль Блейк становится задумчивым, а ее рот сжимается в решительную линию. Она достает свой телефон и начинает что-то набирать.

Хорошая девочка.

И я делаю именно то, что обещал. Я думаю о том, как зароюсь лицом между ее ног и буду пожирать эту киску, пока с моего подбородка не потечет ее влага. Я думаю о том, как она будет извиваться подо мной, когда я буду трахать ее жестко и красиво. Я думаю обо всех звуках, которые она будет издавать для меня — хныканье, стоны и крики.

Может быть, я попрошу ее немного посидеть на моем лице. Сначала она будет стесняться, но потом ей это понравится. Это будет весело.

Мы подъезжаем к подъездной дорожке и вываливаемся из машины.

Внутри дома я прижимаю ее спиной к входной двери. Наши рты находят друг друга, голодные и отчаянные. Ее вкус вызывает у меня эйфорию, не менее сильную, чем наркотик.