Мой психолог. Научи меня любить (СИ) - Лазарева Вик

— Твоего любовника так и говори, — он снова мерзко ухмыляется, а я сглатываю. — Никогда бы не подумал… тихоня на деле оказалась шлюхой…

Я снова сглатываю и закрываю на секунду глаза. Оскорбительные слова мужа ударяют словно хлыст. Чувствую, как щеки заливает румянец. Альберт добился чего хотел — унизил меня, заставил испытывать стыд. — Прошу вас без оскорблений, — твёрдым голосом останавливает его гер Минце. — У вас будет возможность высказаться, когда я спрошу. Продолжайте, фрау Штайн.

Стараюсь успокоиться и игнорировать Альберта. Не смотрю в его сторону, только на следователя полиции. Сжимаю руки на коленях и продолжаю:

— Когда я приехала, то не обнаружила пса ни в доме, ни во дворе. И это мне показалось странным. Ведь фрау Мюллер сказала, что он громко лаял. Я поискала его в саду, в доме, но нигде…

— И что же дальше?

— А дальше, я вернулась в дом. Зайдя в спальню, услышала, как захлопнулась дверь, а обернувшись, увидела… — перевожу дыхание и смотрю на Альберта. Тот напрягается, ожидая моего ответа. — Я увидела Ханну. Она закрыла дверь и смотрела на меня. Сначала, возникла пауза, потому что я была в растерянности и недоумении, что она там делает, но потом мне зажали рот крепкой рукой, не давая издать никакого звука, и шею обожгло иглой. Когда же через несколько секунд меня опустили на пол и убрали хватку, я не смогла уже ни говорить, ни кричать. Даже больше, все мышцы моего тела, отказывались подчиняться мне. Я видела только, как Альберт, — от своего имени мужчина кривится, а я сглотнув подошедший ком к горлу, продолжаю свой рассказ: — Альберт и Ханна… Они… Ханна что-то вылила на кровать и шторы… не знаю какую-то жидкость, — от воспоминаний меня снова трясёт, ладошки покрываются испариной. Мне бы было гораздо легче рядом с Маркусом. Я тереблю край своей блузки, жалея, что Маркус сейчас не рядом. Это немного успокаивает, но не приносит должного эффекта.

— Может воды? — вежливо предлагает капитан Минце.

— Нет. Спасибо, — набираю в лёгкие воздуха и продолжаю: — А мой муж… он что-то сделал с проводами из розетки, и произошла вспышка. Я увидела искры, которые на покрывале кровати моментально стали разгораться в пламя. Но потом… потом силы меня стали покидать. Я стала терять сознание. Когда усилием воли, снова смогла разлепить глаза, то дым уже застилал комнату. Возле меня остановились мужские туфли. Альберт… он… он только поднял мою голову за волосы и… ухмыльнулся и так… так посмотрел… с ненавистью… и…и… — горло уже сдавливало от подступающих слёз, — и сказал: «Спокойной ночи, дорогая.» А потом… этот смех, — я нервно облизываю губы, — женский смех… такой злобный… издевательский…

Глаза уже застилают слёзы. Не могу сдержать их. Меня снова всю трясёт озноб ужаса. Я словно вновь оказалась там… в дыму… одна… страх и обречённость… а ещё ужасное разочарование и боль… боль, что я жила с этим страшным человеком, называла его мужем, любила… самое ужасное разочарование — понять, что ты совсем не знал человека, который был тебе самым близким.

— Ложь! — неожиданно выкрикивает Альберт. — Ты сама устроила пожар, чтобы избавиться от меня, обвинить и засадить в тюрьму.

— Ты ненормальный?! — ошеломленно говорю я.

— Потому что я не давал тебе развод! Шлюха! Притащила в дом любовника!

— Гер Майер, успокойтесь, — пытается его утихомирить капитан, усаживая на место, потому что Альберт вскочил со стула, выплёвывая мне все эти слова в лицо.

— Нет-нет. Капитан, вы должны меня выслушать! Она изменяла мне, гуляла со своим психологом, меня выгнала из дома, а я … я хотел все вернуть, наладить нашу жизнь, поэтому не давал развод, думал поймет, одумается, и мы снова станем семьей, как раньше…

Его ложь звучала так наигранно, что мне казалось, вот-вот сама споткнется о себя же, но Альберт продолжает. Он все говорит и говорит, какая я ужасная, а он такой прекрасный и правильный, пытался вразумить нерадивую жену. Хочется дать ему чем-то по голове, лишь бы замолчал. Капитан Минце что-то записывает себе в блокнот и никак не комментирует происходящее.

— Это ложь… Я подала на развод после твоей измены, твоего предательства, которое стоило нашего брака и компании. Ты чуть не разорил её из-за своей жадности! Теперь я понимаю. Тебе всего было мало. Ты хотел всё. Страховка! Вот что тебе нужно было! — выкрикиваю я, наконец понимая в чём причина его ужасного поступка. — Скажи… признайся… это не только страховка на дом так ведь? Ты знал, что отец застраховал мою жизнь!  К н и г о е д . н е т

Меня пробирает омерзительный холод от осознания, что я жила с таким человеком, который готов был убить меня ради денег. Альберт смотрит на меня с ненавистью, а я замечаю заинтересованный взгляд следователя полиции.

— Страховка жизни?

— Да, Гер Минце, на очень большую сумму. Не так ли, Альберт?

— О чем ты? Я не знаю ни о каких страховках. Ты все врешь, обвиняя меня в поджоге и каком-то там уколе. Спросите Ханну, я не виноват, меня вообще там не было…

— А вы не волнуйтесь, гер Майер, мы уже всё у всех спросили. И Ханна Лерке уже все нам рассказала. Даже больше, она обвинила вас в принуждении её ко всем преступным действиям.

— Что?.. — тон мужа мгновенно падает. Он сильно удивлён.

— Да, фрау Лерке уже дала свои показания, и они практически совпадают с показаниями вашей жены.

— Не может быть. Ханна? Чушь. Она не могла… мы… я…Его поникшее выражение лица и бегающие глаза, выдавали в нем страх и неуверенность. Мне даже стало его немного жаль. Значит, его любовница предала его.

Допрос длится долго, и я уже полностью выбиваюсь из сил. Воспоминания совсем не радуют меня, заставляя вновь чувствовать себя беспомощной и жалкой. Альберт сидит молча и после новости о Ханне не пытается возражать. Его энтузиазма поубавилось, как только следователь озвучил, что Ханна сдала его с потрохами. Нелепые вопросы, уточнение тяжелых для меня последствий и, наконец, разрешено сделать перерыв. Почти дойдя до двери, меня окликает Альберт и просит пару минут наедине. Следователь не решается и задает вопрос мне:

— Что вы думаете об этом, фрау Штайн? Я могу дать вам пару минут.

— Нет, я не готова оставаться с ним наедине, — еще бы, после всего, что он сделал, мне просто страшно. И говорю уже бывшему мужу: — Говори так, если есть что.

Скривившись и выражая свое недовольство, Альберт поджимает губы, задумывается и, придя к своим собственным выводам, соглашается.

— Лика, я хочу попросить прощение, за все что натворил, — очень странно слышать такое от Альберта. Сначала мне даже показалось, что он действительно раскаивается, но видя, как он переводит взгляд со следователя на меня, я понимаю, что игра никуда не делась, что все это напускное, и верить Альберту не стоит.

— Вспомни всё хорошее, что у нас было. Ведь я любил тебя. Я оступился с Ханной, потом… когда увидел тебя с этим… я просто пришёл в бешенство… я отчаялся, что потерял тебя, — его лицо принимает жалостливое, молящее выражение, в голосе отчаянье и мольба. — Мне было очень больно осознавать, что потерял тебя. Лика… любимая, прости меня…

Альберт неожиданно падает на колени передо мной. Он тянет ко мне руки в наручниках, хочет коснуться моих ног, и я в изумлении вздрагиваю. Даже, зная теперь какой он искусный притворщик, такого от него не ожидала. Становится неимоверно противно, видеть его таким. Неужели он всегда действовал именно так, неприкрыто, мерзко, но только сейчас мои глаза открылись, и я вижу истинность его поведения? Да, пожалуй, так и есть. Я встаю со стула, и его руки соскальзывают с моих коленей.

— Если ты хочешь тем самым вынудить меня забрать заявление и простить твои поступки, то можешь забыть об этом, Альберт.

— Хочу вам сообщить, гер Майер, что можете на это не надеяться, — в разговор вступает капитан Минце. — Даже если ваша жена заберёт заявление, то дело о поджоге и покушении на убийство — это уголовное преступление, которое расследуется вне зависимости от заявления потерпевшего.