Клоун. История одной любви (СИ) - Монакова Юлия

47

Все воскресенье — с утра до позднего вечера — Макар посвятил цирку. Отдался любимому делу без остатка, до донышка, до чувства оглушающего опустошения, чтобы на тревожные мысли не осталось ни сил, ни времени, ни желания.

Вообще-то полетчики[14] практически никогда не халтурили, не работали вполноги даже на тренировках — любая оплошность могла им слишком дорого стоить. Но все равно редко кто выкладывался во время репетиций сверх нормы, предпочитая беречь силы для выступления. Макар же словно сошел с ума: он творил такое, что пооткрывали рты даже видавшие виды старейшие артисты цирка. Он действительно летал, оттачивая новый номер, и казалось, что воздушные полотна тут совершенно ни при чем, а за спиной у него снова выросли огромные невидимые крылья — как всегда случалось во время особенно удачных тренировок.

— Не растрачивай себя, — предупредила его мать, когда он спустился из-под купола на манеж и принялся высвобождать болезненно ноющее левое запястье из шелковой обмотки.

Вообще-то из всех материалов для воздушных полотен Макар предпочитал стрейч-габардин — достаточно грубый, чтобы руки не скользили, и достаточно тянущийся, чтобы амортизировать «обрывы». Еще лучше — трикотаж «масло», пружинистый и идеально подходящий для номеров с большим количеством падений, но, к сожалению, на нем было сложнее отрабатывать чисто силовые элементы. Именно поэтому для их с Яной номера были заказаны шелковые полотна, которые Макар не очень любил, несмотря на их легкость и красоту. Бесспорно, на шелке приятно было заниматься босиком, с открытыми участками тела, но он совершенно не тянулся. Это было неплохо для таких новичков, как Яна, но для профессионалов вроде Макара представлялось сущим мучением.

Мать как всегда придирчиво наблюдала за его тренировкой со стороны и давала затем пару дельных советов.

— Слышишь, что я говорю? Не растрачивайся, а то к премьере перегоришь… Ты что-то слишком уж неистово включился в подготовку, — докончила она свою мысль, протягивая ему бутылку воды.

Макар кивнул, все еще тяжело дыша, но и этого ему казалось мало — хотелось ощутить полное изнеможение, чтобы невозможно было пошевелить ни рукой, ни ногой. Сделав жадный глоток из горлышка, он кивнул маленькой Яночке, приглашая ее на отработку их совместных трюков.

Радостная девчушка вскочила и вприпрыжку подбежала к нему.

— Передохни немного, Макар, — всплеснула руками мать, но он отрицательно мотнул головой, давая понять, что отдыхать сейчас точно не собирается.

Началась отработка «обрывов». С Яной было очень и очень нелегко в силу ее возраста и неопытности. И не потому, что она плохо выполняла те или иные элементы — а потому, что как и всем детям, ей был практически неведом страх. Она не боялась высоты, не боялась падений, не могла рассчитать в уме возможные последствия опасных трюков и смело кидалась в омут с головой, всецело доверяя Макару. Несомненно, ему где-то даже льстило подобное безоговорочное доверие «снизу вверх», но он осознавал и его побочные эффекты: кажется, Яночка совершенно уверилась в том, что Макар — бог воздушной гимнастики. Она была убеждена в том, что он способен моментально среагировать и вытащить ее из любой передряги целой и невредимой.

Иногда Яна разжимала руки и срывалась в свободное падение раньше или позже, чем должна была — на секунду-другую, не более, но этого могло оказаться вполне достаточно для серьезной травмы. Несколько раз Макар кидался к ней и успевал подхватить в самый последний момент, но при этом душа у него уходила в пятки.

— П-почему ты меня не слушаешь? — не выдержав, отругал он ее в конце концов. — Я же велел т-тебе падать только после моей к-команды.

Яночка легкомысленно пожала плечами и хихикнула.

— Ну ты зе меня все йавно поймал!

— Сейчас поймал, — разозлился он, — а если в следующий раз не п-поймаю?

Малышка посмотрела на него незамутненным чистым взором, в котором явственно читалось: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда!»

Макар схватился за голову.

— Нет, так не п-пойдет. Либо ты делаешь то, что я тебе г-говорю, либо я ищу себе более сговорчивую и послушную п-партнершу.

Яночка ревниво насупилась и помрачнела. Некоторое время он тщетно пытался разговорить ее, подступаясь то так, то этак, и в конце концов выпытал, почему она раньше времени выпустила полотно — больно натерла ладошку. Что ж, против этого Макар был бессилен — боль сопровождала воздушных гимнастов всю их жизнь. Нужно было просто научиться ее терпеть…

Отец вечно шутил, что его тело — это своеобразный «календарь» выполняемых трюков. «Если с утра ничего не болит, — смеялся он, — значит, накануне выложился не на сто процентов!» Замотки пережимали ноги до жутких кровоподтеков, резкие обрывы ударной волной отзывались в суставах, запястья и ладони были стерты просто в хлам.

— Да пойми ты! — попытался Макар достучаться до детского сознания. — Т-то, что мы с тобой делаем — не шутки, не игра. Сейчас мы репетируем на небольшой высоте, но на выступлениях п-придется подняться намного выше! Если по твоей вине кто-нибудь из нас не успеет сделать трюк вовремя… это может закончиться очень п-плохо для нас обоих. П-понимаешь?

— Мозно сломать ноги? — серьезно спросила Яна.

— Хорошо, если т-только ноги… — вздохнул Макар. — Я не хочу тебя запугивать, но… т-то, чем мы занимаемся — опасно для жизни.

— Тогда потему мы этим занимаемся? — искренне удивилась она.

Хороший вопрос… если бы Макар мог дать на него четкий и точный ответ!

«Потому, что не можем иначе»?

«Потому, что когда взлетаем под самый купол цирка, подобно ангелам — весь остальной мир перестает для нас существовать»?

А может, просто потому, что… чертовы чокнутые фанатики?

Он хмыкнул и потрепал ее по макушке.

— Это сложно объяснить словами. П-потому что это… красиво, наверное.

Яночка, к счастью, вполне удовлетворилась этим объяснением: самым важным в ее четырехлетней жизни казалось именно то, что несло в этот несовершенный мир красоту.

— А если ты не б-будешь меня слушаться, — моментально считав перемену в ее настроении, коварно добавил Макар, — наш номер п-получится совершенно некрасивым. Над нами все смеяться станут! Ты этого хочешь?

— Нет, — малышка серьезно распахнула глаза и замотала головой в непритворном испуге. — Нет!

— Значит, заруби себе на носу, — он легонько щелкнул ее по носу-кнопочке. — Ты д-должна выполнять все, что я тебе говорю — беспрекословно!

— Сто это такое? — удивилась девочка.

— Это значит — в точности т-так, как я тебе скажу. Никакой самодеятельности, поняла? Если заболит ручка или ножка — п-просто предупреди меня. Не вздумай самостоятельно прерывать номер, к-когда тебе в голову взбредет. Ты п-поняла?

Яночка глубоко, как-то совершенно не по-детски, вздохнула и тихо отозвалась:

— Поняла.

48

Странно, но Динка как будто даже не удивилась, когда узнала, что Макар переходит в другую школу — словно подспудно ожидала чего-то подобного.

Ему вообще не понравились перемены, произошедшие с ней за эти пару дней: она как будто погасла. В глазах не осталось и следа былого огня, они стали тусклыми и безразличными ко всему… в том числе и к Макару.

Он подкараулил ее на перемене — уже после того, как забрал документы, и отвел в сторонку для разговора.

— Что он с т-тобой сделал? — спросил Макар, имея в виду, конечно же, Динкиного отца.

Однако она равнодушно покачала головой:

— Ничего.

— За что он т-тебя ударил? Что его так разозлило? — продолжал допытываться Макар.

— Ничего нового — наши с тобой отношения, — она пожала плечами. — То, что мы с тобой, оказывается, не просто целомудренно гуляем за ручку…

— Откуда он узнал? Соня п-проболталась?

Динка безучастно отвела взгляд и посмотрела в окно.