Ты меня предал (СИ) - Шнайдер Анна

Я провела дома около недели, но потом вновь загремела в больницу по той же причине: давление. Павел в тот день был на работе, поэтому я была вынуждена ходить по квартире не только в туалет, и вот… доходилась. К вечеру давление вновь подскочило, и я, отзвонившись Наталье Вячеславовне, вызвала скорую. Павлу написала в мессенджер, и он тут же ответил, что сейчас приедет, но на этот раз не успел и в роддом меня увезли без него.

Павел

Дома без Динь было неуютно. Да, Павел давно и искренне считал её квартиру своим домом, несмотря на то, что пока не имел на это права. Но ни в каком другом месте, даже в квартире матери, он не чувствовал себя так комфортно и спокойно, как там. Хотя дело было, разумеется, не в самой квартире, а в присутствии Динь рядом.

Но сейчас жены не было, и Павел скучал по ней до боли. И Кнопа скучала, через каждые пару часов заходила в маленькую комнату, смотрела на кровать и начинала поскуливать. Павел гладил её по голове и успокаивал, обещая, что хозяйка скоро вернётся.

— В отличие от меня, она ни за что не бросила бы тебя, Кноп, — говорил он тихо и серьёзно, ощущая, как в груди что-то нервно сжимается от волнения. Ведь чем больше проходило времени, тем ближе становился день, когда Павлу всё-таки придётся объяснять случившееся три года назад.

Жена писала из роддома постоянно, рассказывая и о своём состоянии, и просто о том, что происходило рядом — о врачах, соседках по палате, разговорах в коридоре. Спрашивала, как у него дела. Непринуждённо, свободно… как раньше. Павел отвечал, искренне считая, что Динь переписывается не только с ним, пока ему не написала Алиса. Вот тогда и оказалось, что жена никому не сообщила о своей госпитализации, даже ближайшей подруге — знал только он. И Алиса, и ещё несколько девчонок из числа бывших коллег или однокурсниц Динь, узнав от него, что она лежит на сохранении и её лучше не трогать, стали периодически писать ему, интересоваться, как дела и не нужна ли какая-то помощь. И Павел с удивлением понял, что не только Алиса хочет, чтобы Динь его простила и приняла, но и все остальные — тоже. Он не спрашивал, почему так, да и подруги жены ничего не говорили, но это стало понятно по дружелюбной манере общения. Вряд ли с ним стали бы любезничать, если бы относились плохо.

Павлу было любопытно, откуда растут ноги, и он решил спросить об этом у Алисы. И получил исчерпывающий и обезоруживающий в своей искренности ответ:

«Слушай, ты Динку почти девять месяцев обхаживаешь, как Золушка трудишься — и собаку выгуливаешь, и квартиру драишь, и готовишь еду, и по магазинам шманаешься. Подробности твоего похода налево никто не знает, но девчонки уже не сомневаются, что тебя надо брать назад. Это чисто прагматичный взгляд на вещи — Динке одной будет тяжело, а ты ей помогаешь. Поэтому все надеются, что она забудет прошлые обиды».

Слова Алисы были и приятны, и неприятны одновременно. Да, он действительно старался делать всё, но… не для того, чтобы получить от Динь прощение вкупе с «прагматичным взглядом на вещи». Он просто хотел, чтобы она родила здорового ребёнка, желал облегчить ей жизнь. Прощение — это хорошо, однако… Павел отчаянно хотел, чтобы Динь не просто простила и позволила быть рядом, а чтобы она поняла его. Только настоящее понимание даёт возможность отпустить обиду и двигаться дальше… вместе.

Наверное, он хочет слишком многого. Но Павел, каждый день отвечая на сообщения Динь в мессенджерах, не мог не таить в сердце надежду и веру в лучшее.

Вторая госпитализация Динь в отделение патологии беременности проходила для Павла тревожнее, чем первая. Во-первых, из-за того, что её увезли в роддом в его отсутствие. А во-вторых, срок был уже большой — почти 38 недель — давление с трудом сбивалось, от вездесущей магнезии, которую литрами вливали в Динь, её раздувало, как воздушный шарик, и кровотоки в матке ухудшались. Пуповина пока была в порядке, но жена волновалась и жаловалась — не хотела, чтобы врачи ждали, пока и там станет плохо. Тем более, что врач на УЗИ заявил: «Плацента у вас такая, будто вы вот-вот родите». У Динь давно периодически случались тренировочные схватки, но это ничего не значило, и она боялась, что её в итоге дотянут до гипоксии у ребёнка.

Всё это Динь написала, когда Павел находился на рабочем месте, и как только пациент ушёл, он тут же позвонил Ирине Сергеевне и вывалил на неё все свои тревоги по поводу состояния жены.

— Не волнуйтесь, — спокойно сказала врач, и он почему-то услышал в её голосе улыбку. — Наталья Вячеславовна в курсе состояния Дины, мы с ней сегодня говорили. До 38 недели осталось два дня, она как раз будет на дежурстве и в этот же день примет решение — либо рожать, либо кесарить. Посмотрим по состоянию вашей жены.

— Спасибо, — искренне поблагодарил Павел, и только потом, положив трубку, удивился, что Ирина Сергеевна сказала именно «жены», а не «бывшей жены»…

Около девяти часов вечера, когда Павел уже собирался отчаливать из клиники, к нему в кабинет заглянул Горбовский.

— Закончил приём? Зайди-ка ко мне, — буркнул Виктор, кивнув, и Павел, быстро стянув перчатки, пошёл за начальником.

В кабинете главврач сел за стол и, махнув Павлу рукой на один из стульев для посетителей, подождал, пока собеседник на него опустится, чтобы потом резко произнести:

— Видел я эту Настю.

Павел вздрогнул от неожиданности. Мгновение хотел спросить: «Какую Настю?», но потом вспомнил.

— Б**, Андреич, ты на х** мне это говоришь?

— Не выражайся, — погрозил пальцем Горбовский. — Я так, на всякий случай, чтоб ты знал. Тебя же «Импланта» который год пытается переманить на работу, верно? Вот эта шлюха, пардон, Настя, сидит у них администратором на ресепшн.

— Да мне плевать, — поморщился Павел. — Я туда не пойду работать, говорил уже тебе. А ты что там делал?

— Купить их хочу, — расплылся в улыбке Виктор. — Дела у них не очень, продаваться собираются, но пока думают, кому. Приезжал пообщаться, а тут она. Только я бы её и не узнал, если бы не бейдж с фамилией. Смотрю и думаю — а ведь у нас была администратор с такой фамилией: Залюбовина. Поднимаю глаза — ну точно, она. Только три года назад эта Настя была девкой яркой, а сейчас — ничего особенного, и поправилась килограмм на двадцать, не тростиночка больше.

— Андреич, — Павел укоризненно покачал головой, — мне пох**, честно. Ты думаешь, я сейчас к ней побегу, что ли?

— Ты — нет, — хмыкнул Виктор. — А вот что ей придёт в её дурную голову, лично я понятия не имею. Она меня как увидела, позеленела вся, а потом спрашивает: «Виктор Андреевич, а как поживает Гордеев?»

Павла аж передёрнуло. Не дай бог эта девка к нему явится!

— А ты что?

— Я сказал, что ты поживаешь хорошо, — ответил Горбовский почти ласковым тоном. — Женат, жена ребёнка ждёт, родит скоро. Ну и пригрозил так аккуратненько: если, мол, возьмёшься за старое, мигом без работы останешься, и не только здесь, а вообще. Могу, говорю, устроить. Она головой помотала, выпалила: «Нет, нет, я просто!» и заткнулась. Так что имей в виду, Гордеев — если Настя появится на твоём горизонте, говори, я разберусь.

— Надеюсь, не появится, — вздохнул Павел. — Судя по твоему описанию, её всё-таки жизнь хоть чему-то научила.

— Похоже на то, — кивнул Виктор. — Жаль, что перед тем, как чему-то научиться в собственной жизни, эта шалава хорошенько потопталась по твоей.

Дина

В тот день, когда я, не выдержав, нажаловалась Павлу на своё беспокойство по поводу затянутости нынешней ситуации с родами, я дважды говорила с Ириной Сергеевной. Сначала — до того, как написала бывшему мужу в мессенджер, потом — после. Она позвонила мне сама, чтобы ещё раз успокоить, а заодно сообщила, что несколько минут назад общалась с Павлом. Я удивилась, поначалу не поняв, почему он вообще мог звонить Ирине Сергеевне, а потом поняла.

Ну конечно. У него же не было телефонов ни Натальи Вячеславовны, ни Игоря Евгеньевича. Поэтому он решил воздействовать на того единственного врача, к которому имелся доступ.