Ты всё ещё моя (СИ) - Тодорова Елена

– Канеш, – вставляет Сашка.

– Я сразу сказал, – разводит руками Тоха.

– Ладно, – заключает Артем, прежде чем встать с дивана.

Выпрямившись, замирает. Упирая руки в бедра, вздыхает. В том, как именно он это делает, впервые отчетливо виден весь груз, который осел на его плечи. Мое сердце тотчас отзывается, стремясь разделить его ношу. И едва Артем поднимается, я, наплевав на все, бросаюсь к нему. Обнимаю, прекрасно понимая, что может оттолкнуть. Сейчас меня это не пугает. Я отдаю, не рассчитывая на ответ.

И… Он принимает.

Едва ощутив на спине его горячие ладони, вздрагиваю. А потом тянусь на носочках выше, стискиваю еще крепче и отрывисто выдыхаю ему в шею то, что весь вечер рвалось наружу:

– Я с тобой.

________

*История Кирилла Бойки и Вари: "Хочу тебя испортить/Хочу тебя любить"

*История Тохи и Маринки: "Запрет на тебя"

33

Хочешь со мной?

© Артем Чарушин

Трудно понять, когда именно я вступил в черную полосу. Только этим летом? Или все же в прошлом году? И где, блядь, положенная белая? Моя гребаная жизнь тупо на куски разваливается. Все, что я могу делать – это держать разорвавшуюся массу в одной чертовой куче и ждать до упора, что когда-то все это срастется обратно.

«Я с тобой…»

В очередной раз напоминаю себе, что это временно. Ничего не значит. Лиза слишком добрая. Даже с такими подонками, как я.

– Что сказали? Сегодня операция? – спрашивает, едва я захожу на кухню.

Крайне странно видеть ее здесь по утрам. Каждый раз сердце словно шар раздувается. Долбаный, огромный, горячий и колючий шар. Душит изнутри, моментально смещает центр равновесия и выбивает жгучей волной все мысли из головы.

– Да, сегодня, – глухо отзываюсь, прежде чем сесть за стол.

Зрительный контакт с ней не удается разорвать. Держит, будто цепями. И охвачены они пламенем.

– Я буду молиться, – обещает задушенно.

В другой день посмеялся бы, но сейчас… Сейчас я сам во что угодно готов верить, лишь бы проклятую опухоль получилось удалить.

– Спасибо, – сухо киваю.

Лиза почти сразу же отворачивается к плите. Я успеваю перевести дыхание. И тут же его задержать, когда она подходит к столу, чтобы опустить передо мной тарелку.

– Блинчики, – объявляет чересчур высоким взволнованным голосом. – Сегодня с шоколадной пастой и бананами.

Паруют и наверняка офигенно пахнут. Вот только мой, сука, избирательный нюх улавливает тонкий аромат Дикаркиной кожи.

По телу сходу несется ток.

– С мясом я не успела сделать. Начинка готова, пока ты будешь завтракать, я накручу, и ты сможешь взять с собой в офис, – тарабанит она, заставляя меня охренеть от своей чрезмерной услужливости.

Вскидываю взгляд, вероятно, слишком резко. Она вздрагивает и, вытаращив глаза, замирает.

– Послушай, – говорю как можно, мягче. – Не надо ничего делать, ладно? – выдерживая паузу, пытаюсь понять, как реагирует.

Кажется расстроенной.

– Лиза… – выдыхаю для самого себя неожиданно.

И замираю.

Глаза Дикарки резко приобретают влажный блеск. Не знаю, что именно вызывает у нее слезы. Но, блядь, самого резко и крепко скручивает.

Ловлю за руку. Одновременно переключаем внимание на наши кисти. Изучаем, как нечто неизведанное.

На контрасте с моими, пальцы Лизы выглядят еще тоньше и бледнее. От этой хрупкости внутри меня такая нежность поднимается, захлебываюсь ею.

– Достаточно, – хриплю я, не отрывая взгляда от подрагивающей в моей ладони руки. Держу ее с потрясающей меня самого осторожностью. – Прекрати так суетиться. Ты не обязана мне угождать, ладно? Ты же не прислуга. Ты… – выдыхаю и торможу, чтобы сглотнуть подступивший к горлу ком. Когда удается это сделать, поднимаю взгляд и смотрю Дикарке в глаза. – Ты и так много делаешь.

Видимо, я все-таки сволочь – именно ей спасибо сказать не способен. Да что там спасибо? С ней много слов теряют озвучку.

Блядь, я не бессердечный. Ни хрена. Как бы ни хотел таким быть, не стал. Просто заклинило, так сильно заржавело, что никак не раскачать. Вот и бомбит исключительно меня самого. Изнутри, не выбиваясь наружу. Впивается металлическими осколками и рвет. Мать вашу, так сильно рвет.

– Но я хочу тебе угождать, – шепчет Лиза. За гулом, с которым шманает мою плоть разыгравшаяся внутри меня война, с трудом слышу ее. – Мне нетрудно.

Отрывисто вздыхаю и слегка тяну ее за руку.

– Просто сядь.

Она подчиняется. Неловко замирает на соседнем стуле. Дышит так рвано и вместе с тем осторожно, словно у нее переломаны ребра.

Я не знаю, как все это облегчить. Я, блядь, просто не знаю.

– Ешь, – бросаю резковато.

Естественно, не потому, что обидеть хочу. Просто голосом не владею. Меня ведь тоже смертельно ломает.

Толкнув к Лизе тарелку, хватаю первый попавшийся шмат. Быстро закидываю в рот и тянусь к чашке с кофе. Она же с таким видом берет кусок чертового блинчика, словно считает это неминуемой пыткой. Как будто боится, что, посмей она воспротивиться, я приду в бешенство и начну на нее орать.

И как, мать вашу, это исправлять?

Впрочем, едва в кухне появляются кобры, Лиза, не успев толком прожевать, снова подскакивает на ноги и начинает уже вокруг них суетиться. Прижимая пальцы ко лбу, молча наблюдаю.

Пока в какой-то момент не срываюсь на Рину:

– Ты, блядь, кашу запарить не можешь?

– Мама всегда сама… – мямлит кобра растерянно.

Я стискиваю челюсти и закрываю ладонью глаза. Шумно тяну воздух, четко осознавая, что в повисшей тишине это единственный звук.

В моих легких вдруг вместо кислорода ощущается пыль. Она гуляет там, когда я пытаюсь запустить естественную вентиляцию, дико раздражает и заставляет задыхаться.

– Кому показать, как готовится овсянка? – разрывает, наконец, сгустившийся воздух дрожащий голос Лизы.

– Мне! – вызывается Рина.

– И нам, – подрываются, как обычно, вместе близняшки Анж и Ника.

Слышу, как все они усердно выстукивают пятками к плитке, и понимаю, что меня отпускает. Удается сделать нормальный вдох, вернуться в реальность и спокойно закончить завтрак.

Дальше все развивается по уже сложившемуся сценарию. Анж и Ника с этого года учатся в Одессе и добираются туда-обратно на своей тачке. Мне остается подбросить Рину в школу, а Лизу в академию. Задерживаться не планирую. Как и все последние дни, должен ехать в батин офис. Но на парковке вдруг не даю ей выйти – блокирую двери, когда уже подается к ручке.

Выпихнув локоть в открытое окно, типа на чиле, прохожусь пальцами по брови. Смотрю тупо в лобовое, пока Дикарка не поворачивается.

– Ты что-то хотел? – выступает с той самой решительностью, которая меня в ней все чаще удивляет.

Не показываю, конечно.

– Хотел, – бросаю и замолкаю.

Достаточно двусмысленно, но не намеренно. Подбираю слова.

– Что?

Ну и… Приходится посмотреть на нее. Организм тотчас, словно ветер самодельного бумажного воздушного змея, трепать начинает. Ломает каркас и разрывает крылья.

Я пьян, обкурен, одурманен… Ее красотой. Ею одной.

Блядь, неужели никогда это не пройдет?

– Так что? – переспрашивая, заметно нервничает.

Смущается, а мне резко жарко становится. Заливает снизу доверху горючей смесью эмоций.

– В субботу, – сиплю охрипшим голосом. Аж самому эта ржавчина прочесывает нервы. Прочищаю горло и выдвигаю дальше уже ровнее: – В субботу корпоратив в честь расширения. Отца нет, но сдвинуть никак. Давно готовились, заказано, уплачено, народ ждет – все дела... – выдаю-таки очередной бурный вздох. Собираюсь с силами, ощущая в этот момент такую весомую ответственность, будто бетонную плиту на плечах держу. – В общем, я должен там быть, – раскидываю по фактам. Глаза в глаза и прямой на мигающий «желтый»: – Хочешь со мной?

Лиза явно теряется. И все же первая реакция после изумления, которую выдает – это улыбка. Шикарная, яркая, башнесносящая улыбка.