Помню тебя наизусть (СИ) - Дюжева Маргарита
— С кем я, по-твоему, должен был отрываться?
Не просто же так она на меня набросилась!
— Просто проверяю. За тобой глаз, да глаз нужен!
— Ма-а-ам!
Она отмахнулась и пошла на кухню:
— Идем, накормлю. Спортсмен ты мой, горемычный.
Я ничего не понял, но напрягся. Она прекрасно знала, что я не подарок и у меня, что ни день, то новый косяк, но вот так на моей памяти набрасывалась впервые.
Расспрашивать ее было бесполезно, поэтому, теряясь в догадках, я молча поел и ушел к себе. Правда у Янкиной двери задержался. Из-под нее пробивался свет и доносилось тихое бормотание. Принцесса снова что-то наговаривала на диктофон. Что за мода такая?
Не знаю зачем, но я постучался. Бубнеж тут же затих, скрипнул стул, и раздались быстрые шаги.
— Кто?
— Это я, Красная шапочка, принес пирожков для бабушки. Пустите переночевать.
Блин, что за бред я несу. Янка, по-видимому, думала так же. Щелкнула замком, приоткрыла дверь и в образовавшуюся щель спросила:
— Макс, ты совсем дурак?
— Возможно, — смотрю на нее и улыбаюсь во весь рот. Само выходит.
— Чего тебе надо?
— Ничего, просто соскучился.
Она открыла дверь пошире, шагнула ко мне и положила прохладную ладонь на мой лоб:
— Странно, жара нет, а бредишь.
Мне приятно ее мимолетное прикосновение. Настолько, что хочется перехватить руку и прижать к себе, даже если будет сопротивляться, но снова сдерживаюсь. Мы только начинаем выходить из состояния холодной войны, если начну напирать, она точно меня пошлет. Поэтому включаю пай-мальчика и спрашиваю:
— Да, я просто насчет лекарства хотел узнать. Получила?
— Нет, — ее шипы тут же улеглись, — завтра перед школой заеду, заберу.
— Потом в приют?
— После уроков.
— Возьмешь с собой? — не то, чтобы я горел желанием снова работать уборщиком и грузчиком, но ради того, чтобы колючка оттаяла, был готов на любые жертвы.
— Ладно, — Белецкая немного удивленно кивнула, — возьму.
— Ну и славно, — я пошел к себе. Правда не удержался и ляпнул, — картинку кстати на твой звонок поставил. Так что звони, не стесняйся.
Подмигнул и скрылся в своей комнате, а когда вышел из душа, то обнаружил еще одно сообщение с очередным неприличным рисунком и подписью: «а это я на тебя поставлю».
Хулиганка. Но радует, что сама первая написала.
Глава 16
POV Макс
Когда я спускаюсь к завтраку, Яны дома уже нет.
Как и планировала, она с утра пораньше укатила за лекарством для Персика. Неугомонная девка. Другая бы в постели продолжала валяться, а эта уже на другом конце города, покупает собачью радость.
В школу я ехал в хорошем настроении. Во-первых, погода сегодня отличная, весна разгулялась во всю, уже можно без курток ходить. Во-вторых, сегодня ни одной контрольной, и я, в кой-то веке, сделал домашку по математике. Так что есть шанс не облажаться у доски. А, в-третьих, после уроков мы едем с Белецкой в приют.
Вот кто бы мне раньше сказал, что буду с таким восторгом ждать похода на псарню, я бы только у виска покрутил.
Первые два урока прошли совершенно без напряга. На литературе нам включили фильм о декабристах, под который очень хорошо дремалось на задней парте, а после перемены географичка сначала велела читать параграф, а потом раздала контурные карты, и весь урок мы рисовали стрелочки, галочки и прочую фигню. Художник я еще тот, но вроде даже что-то получилось.
На большой перемене я понял, что хочу жрать, и заскочил в столовую, столкнувшись там с Егором. Естественно, вместо еды мы обсуждали следующую тренировку, в итоге я опоздал на биологию. Но когда подошел к кабинету, выяснилось, что все толпятся возле закрытой двери — звонок прозвенел, а училки все еще нет. Не скажу, что кто-то по этому поводу расстроился. Наоборот, все веселые, бодрые, чего-то гогочут.
Левина смотрела на меня, не отрываясь, с укором. Наверное, ждала, что упаду на колени и начну вымаливать прощение. Ага, сейчас. Вместо этого повернулся к ней спиной и нашел взглядом Белецкую.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Она чуть в стороне от остальных. Стояла, прислонившись пятой точкой к подоконнику, и что-то увлеченно набирала в телефоне. Я с надеждой прислушался, а не загудит ли телефон в рюкзаке, но увы. Чтобы там Яна ни писала, это явно предназначено не для меня.
Прошло еще пару минут, а биологичка все так же не спешила на свое рабочее место.
— Сейчас она, как обычно, прискачет, вытаращив глаза, и начнет орать, — сокрушался Рыжий, которому регулярно попадало на ее уроках, за то, что много болтал.
— Она весной всегда на своих клумбах задвинута, — отмахнулась Катька, — ждите, скоро всех на огородные работы погонит.
— Вон пусть Белку заставляет, — ухмыльнулся Меньшов, — она у нас главная по лопатам. Ей что клумбы копать, что в говне барахтаться.
Придурок, блин.
Дальше все происходит, как в дурацком кино. Белецкая поднимает взгляд полный слез, растерянно смотрит на одноклассников, а потом убегает.
— О, за навозом побежала.
— Заткнулся на хер! — рявкаю так, что полкласса просто присело, а вторая половина еще и кирпичей наложила от испуга.
Глядя на мою перекошенную от бешенства морду, Ден пятится.
В гробовом молчании я проскочил мимо него, взглядом обещая жестокую расправу, и бросился за Белецкой, которая уже успела скрыться в переходе.
Я нашел ее на втором этаже, в «детском» крыле. Она стояла у окна и рыдала, уткнувшись лицом в свои ладони.
— Ян, ну ты чего? — я подошел к ней.
Услышав меня, она сжалась, судорожно вздохнула.
— Хватит, — попытался развернуть ее за плечи, но она дернулась, вырываясь из моих рук и старательно пряча зареванное лицо, — ну-ка прекрати!
Снова без толку. Только сильнее всхлипнула и головой замотала.
Я не особый мастер утешать, и вообще женские слезы воспринимаю исключительно, как раздражающий фактор, рычаг, к которому они прибегают, когда хотят чего-то добиться. Но Белецкая настолько искренне плакала, что внутри все перевернулось.
— Прекрати. Он просто дебил и не стоит ни одной твоей слезы, — мысленно подписываю Меньшову приговор. Я с него шкуру спущу, за то, что Янку довел, — ты же знаешь это. Не надо из-за него расстраиваться.
Она замирает, потом поднимает на меня покрасневшие от слез глаза:
— Это не из-за Дениса, — икая и судорожно хватая воздух, — мне плевать, что он там бредит.
Тогда я ничего не понимаю.
— Мне Игорь написал. Персику ночью совсем плохо стало. Его…его… усыпили. — и снова в слезы.
Эх, ты ж блин.
Стою рядом с ней, и не знаю, что сказать. Слова напрочь все отшибло, в голове только эхо и бестолковый звон.
— А ведь я лекарства ему купила, — всхлипывает Белецкая, — и не успела. Надо было экспресс доставку брать, чтобы быстрее привезли. Или другую аптеку… Или…
— Ян, ну не надо. Ну, что ты, —смущенный ее горем, я беспомощно мямлю и чувствую себя полным кретином.
— Это все я…
— Прекрати, ты сделала все, что могла. Просто…просто не всех можно спасти. Ему слишком сильно досталось.
Она отчаянно мотает головой:
— Я должна была не тянуть и заказать это лекарство сразу, как только он попал в приют. Тогда бы успела.
— Ты не знала, что так выйдет. Ты не врач.
— Я дурааа, — горько стонет она.
А-а-а, к черту все. Ей плохо!
Хватаю ее в охапку и прижимаю к себе несмотря на то, что сопротивляется.
— Отпусти меня! Максим!
— Не могу.
Не хочу.
Она дергается еще несколько раз, а потом сама цепляется за рубашку и утыкается мне в грудь, продолжая реветь.
Я глажу ее по спине, несу какую-то непонятную ласковую хрень, чувствую, как ткань промокает от ее слез. Они прожигают насквозь, оставляя за собой бушующий ураган. Ладони от прикосновений горят, кровь по венам бежит бешеным потоком.
Я продолжаю ее держать и порву любого, кто посмеет сунуться и забрать.