Сводные. Дилогия (СИ) - Майер Жасмин

— Я не ослышалась? Ты хочешь попасть ко мне в спальню?

— Говори все-таки тише, ладно? — улыбается он.

Я оглядываю столовую, не веря в то, что слышу.

— Но как, Кай?

— А как ты попала на чердак? Точно так же. Просто мне надо знать, куда идти.

— Я могу провести.

— Это опасно. Пусть меня застукают одного, чем я сдам заодно и тебя, — он снова смотрит мимо камеры телефона, в экран компьютера. — Поэтому ты будешь ждать меня, хорошо? И никакой самодеятельности, балеринка.

— И как ты пытаешься понять, куда идти?

— Гружу чертежи твоей Академии. О, наконец-то… Итак, я спускаюсь по лестнице с чердака, а потом мне нужно попасть в твое спальное крыло… Какой самый короткий и безопасный путь? — перевод стальной взгляд в камеру.

— А откуда ты взял чертежи Академии? Разве они есть в свободном доступе?

Снисходительно улыбается.

— Ну, Юль. А как я взломал фэйсбук твоей подруги? Или перевел деньги с карты Розенберга? Именно за это мне и платит Бестужев, чтобы я находил дыры в безопасности.

— Но только в моем отеле, а не в Академии Балета! — вдруг раздается резкое.

Кай аж бледнеет.

Вскакивает из-за стола и опрокидывает телефон экраном вниз. Хоть я ничего и не вижу, мне прекрасно слышно, как его отчитывает босс, Марк Бестужев.

— Сейчас обеденный перерыв! — говорит Кай.

— Только это тебя и спасает. С кем говоришь?

— С девушкой.

Я не знаю, этого человека, но почему-то уверена, что в этот момент он вскидывает бровь точно так же, как мой отец, когда я пытаюсь провести его, но все сшито белыми нитками.

— Твоей девушкой? — подчеркивает голосом Бестужев.

Жутко интересно, что ответит Кай. 

Ведь я так и не дала свой ответ, но, конечно, его босс не знает об этом. А сам Кай обещал больше не врать.

— Она еще не решила, хочет ли она быть моей девушкой, — ворчит Кай. — Сказала, что подумает.

— А ты, смотрю, аж работать не можешь, как хочешь убедить ее, что надо сказать «Да». В курсе, что это противозаконно? То, что ты собираешься сделать?

— Я не могу ждать, пока ее выпустят из Академии.

— Вряд ли твоему стояку посочувствует полиция, если тебя поймают.

— Не поймают.

— Что ж… Дело твое. Раз ты готов рисковать свободой ради нее, тогда я удивлен, что твоя девушка так долго думает. 

— Она все слышит, — замечает Кай.

— На то и расчет, — смеется Бестужев. — Отчет по сегодняшним лекциям мне на стол, когда будешь уходить. Не явишься на работу в понедельник, вытаскивать еще раз не буду!

Когда Кай снова поднимает экран, замечаю, что он весь пунцовый. Не могу сдержать смеха, глядя на него. 

Еще полчаса назад я хотела убежать из Академии сама, но теперь я понимаю, что поступаю эгоистично, ставя под угрозу не только себя, но и остальных. И в большей мере самого Кая. Он готов на многое ради меня, но я тоже. 

— Я буду твоей девушкой, — произношу. — Но с одним условием — больше не появляйся в Академии. Не рискуй ради меня. Давай подождем… Я больше не хочу терять тебя. Осталось немного. Обещаю, больше не целовать Розенберга, а ты обещай, что больше не будешь прыгать по крышам. Даже за это тебя по голове не погладят, Кай. Ведь в городе еще и комендантский час.

Кай ерошит волосы с несчастным видом. Вижу, как сильно он рвется ко мне, невзирая на все опасности. Он взбирался на дерево, чтобы только взглянуть на мою спальню. Он пробрался по крышам и следил за мной. 

Сердце стучит в груди так сильно, что еще чуть-чуть и я начну целовать экран собственного телефона.

— Хорошо, балеринка… — тихо отвечает он. — Я буду скучать.

— Я тоже. А почему у тебя там столько медведей?

Кай оборачивается с улыбкой, берет одного и ставит перед собой.

— Это моя мотивация работать лучше. Что тебе приготовить, когда ты приедешь в гости?

— Это будет воскресенье? — улыбаюсь.

— Да, — улыбается он в ответ.

— Тогда ты знаешь, что.

Глава 6

Две следующие недели я упахиваюсь на работе так, что Бестужеву приходится выгонять меня домой силой. Напутствует меня Марк, как всегда, прямо: «Пожалуйста, не надо сублимировать и трахаться с моей безопасностью, если больше не с кем».

И я ухожу, а чаще он все-таки подбрасывает меня до нужной улицы, пока я под вой карет медицинской помощи дохожу пешком по обледенелым и пустым мостовым.

Домой.

Громкое слово для пустой квартиры, с которой съехала мать, оставив то, что ей не понадобилось бы в хоромах Платона. Большая часть моих вещей по-прежнему находится в квартире Дмитриева, и теперь не понятно, где же он.

Мой, тот самый дом. Здесь, в пустой темной квартире, где меня никто не ждет. Или там, откуда меня выставили, не дав даже шанса объясниться.

Мать звонила, когда меня выпустили. Похоже, узнала случайно, от Морозова. Вроде по голосу была рада в том, что я на свободе, хотя и заподозрила Бестужева в корыстных целях. В программировании мама понимала мало, а мои достижения всегда предпочитала преуменьшать.

Убедить ее, что он дал мне работу за мои заслуги, я не смог. Как и избавиться от осадка, что мать предпочла бы, чтобы на этот раз наказание настигло меня по полной.

Единственный живой звук запертого на карантин города становится медицинская сирена. Нескончаемый вон не дает забыть, ради чего пришлось отказаться от ресторанов, клубов, походов по кинотеатрам и, кажется, не хватает даже толкотни в метро. Всего, что считалось обычной жизнью, а теперь пришлось возложить на алтарь солидарности с медиками.

В больницах теперь постоянный час-пик, двихужа и ночные афтерпати, которым не позавидуешь. Но еще, глядя на пустые дороги, я не могу не думать о том, каково носиться по ним, глотая ледяной колючий воздух. Я не должен скучать по гонкам, не должен сжимать руки так, будто держу воображаемый руль, но при виде перекрестка, по которому ветер гонит поземку, я только и могу думать о том, как удачно, что никто не припаркован на поребриках. Можно было бы выкрутить руль и в самый последний момент, разбавляя многоголосые сирены, с визгом шин вписаться в поворот, а потом мчаться даже по набережной, где раньше тащились сонные клерки и офисный планктон, а сейчас нет никого.

Две недели.

Но за это время, на пустой кухне, в пустой, будто ограбленной квартире, я словно Маугли. И хотя я вижу Бестужева, но он мой босс, у него своя жизнь, семья, дети, жена, которые не дают скучать. Я слышу, как дети визжат в трубку, когда он спрашивает, что купить по дороге домой. И меня каждый раз подмывает спросить: боялся ли он, когда узнал о беременности своей жены? Хотелось ли ему все бросить и смотаться на другой конец города, чтобы потом делать вид, что это не он забыл о защите?

Но спрашивать Бестужева о таком бесполезно. У него двое детей. И если он не сбежал после первого, значит, и на второй его уже не испугал.

Не знаю откуда в моей голове эти вопросы. Как будто что-то изменилось бы в моей нынешней жизни, если бы девятнадцать лет назад мой отец взялся за ум и сказал матери, что останется вместе с ней. И почему-то кажется, что обязательно изменилось бы.

Как минимум, она не срывала бы на мне злость и обиду за то, что я вообще родился.

Может, даже сильнее любила бы.

А может, я уже хочу невозможного.

Это все пустой город, ужин на одного, который я готовлю каждый вечер, потому что совершенно нечем заняться.

Каждый вечер мы переписываемся с Юлей из-под фэйкового аккаунта на фэйсбуке. Говорим о чем угодно, обсуждая все на свете. Каждый вечер привязывает меня к ней еще сильнее. Только ее голос скрашивает пустую квартиру, а улыбка светит так ярко, как солнце, которое уже не заглядывало в Питер недели четыре.

У Юли строгий режим. Тренировки выматывают ее, и она засыпает часам к одиннадцати. Держать ее дольше только потому, что мне кажется, что в целом мире я один, эгоистично. У нее есть планы, будущее, карьера и главное — в ней нуждаются и ею искренне гордятся другие люди.