Татьяна Тронина - О голубка моя
Мужчина лишь краем глаза видел это мутное сияние, лежа на животе, щекой на шершавой деревянной поверхности.
Откуда-то снизу из щелей тянуло сырым подвальным запахом, затхлостью. Где-то неподалеку капала вода.
Какой скучный, противный, раздражающий звук. Кап-кап. Кап-кап…
Мужчина застонал, хотел повернуть голову – чтобы переменить позу и, возможно, тем самым хоть немного избавиться от навязчивых запахов и звуков, но сил у него не было. И голова такая тяжелая, словно свинцом налитая.
Главное, совершенно непонятно, что он тут делает. Зачем лежит в столь неприятном месте, на грязных досках.
Кап-кап. Кап-кап. Кап-кап.
Тянет сыростью не столько снизу, а сбоку, именно с той стороны, куда повернута голова. Там тьма совсем сгущается, превращается в черноту, именно оттуда и несет подвалом. Наверное, если не совсем ловко повернуться, то можно скатиться с досок вниз, провалиться в эту щель. А там что? А там тот самый подвал и есть, что в каждом доме.
Скатиться в подвал мужчине совсем не хотелось. Если он туда попадет, то его уже точно не найдут. Ну кому в голову придет лезть в столь мрачное место? Люди не догадаются, что он там.
Он будет лежать в этом подвале, лежать… год, сто лет, тысячу. О нем все забудут. А это так скучно и противно – тысячу лет лежать в темном вонючем подвале.
Не найдут. Люди. Люди? Какие люди, кто именно? Кто должен его искать, почему? И кто он сам? И почему он тут, главное?
Тусклый, временами мигающий свет от лампочки чуть успокаивал мужчину. Вроде как можно отличить свет от тьмы. Уже хорошо. Хотя, смутно помнится, есть какой-то другой свет, сильный и приятный. Когда все видно, все окружающее, до мелочей… Вот только не вспомнить, что именно. Но точно что-то хорошее.
Мужчина изо всех сил напряг память, но у него ничего не получилось. Лишь смутные обрывки воспоминаний крутились в голове – какие-то цветовые пятна, чьи-то глаза, губы мелькали… И чей-то смех отдаленно слышался. И чьи-то теплые ладони. На щеках тоже расползались теплые островки – это отголоски чьих-то поцелуев.
Как бы все это изменить, как вернуться к свету, к тем самым ладоням, как вновь почувствовать эти поцелуи на щеках, от которых даже сейчас приятно щемит сердце?..
Мужчина лежал и пытался вспомнить. Ну, или хотя бы понять, как изменить эту ситуацию. Что, что именно ему надо сделать, чтобы вернуться… туда. Назад? Да, да, туда, где его ждали.
Только вот кто именно? Кто его ждал?
Мужчина опять застонал, чувствуя, что это единственное, что в силах сейчас сделать. А вдруг кто услышит, правда, и придет?
Опять застонал. И прислушался. Вроде какой-то шум?
Хотел сказать – я здесь, но не получилось, только стон очередной вырвался из груди.
Шум извне усилился. Точно, и доски под грудью как-то завибрировали, что ли. Словно кто-то шел сюда по деревянному настилу.
Шаги. Точно, шаги!
Мужчина опять застонал.
– Ой, кто здесь? – раздался рядом испуганный женский голос. – Милая, отойди пока, не надо подходить. Вроде лежит кто-то здесь.
Детский голос зашептал рядом.
– Что? – отозвалась женщина. – Нет, не знаю. Но это нехорошо. Ты только не бойся, милая.
Опять детский шепот – слов не различить. Какая-то женщина и испуганный ребенок переговариваются тут, неподалеку. Женщина с ребенком шли мимо по этому темному туннелю и наткнулись на него. На кого? Кто он сам?
– Вставайте! – сердито произнесла женщина. – Нечего тут валяться. Тоже мне, нашли место!
Мужчина хотел сказать, что не может встать, но вместо этого застонал. И, сделав над собой невероятное усилие, повернул голову. С другой стороны, как раз под лампой, стояли двое. Молодая женщина в светлом коротком пальто, с высокой прической из черных волос, и девочка-школьница – потому что с ранцем за спиной. Еще маленькая совсем, наверное, первоклашка.
Девочка смотрела на мужчину испуганно и вместе с тем с любопытством. Одной рукой она держала руку женщины, а другой крутила прядь волос.
– Вставайте, – уже не сердито, а властно произнесла женщина. – Немедленно вставайте, кому сказала!
«Как же я встану, если я и пошевелиться с трудом могу?» – хотел возразить мужчина.
– Вставайте! – опять хлестнул по ушам властный крик.
И лишь затем, чтобы возразить этой женщине (вот видите, я же не могу сделать то, что вы от меня требуете!), мужчина попытался опереться на руки. Но у него неожиданно – получилось.
Да, да, получилось! Он оперся руками, чувствуя ладонями шершавую занозистую поверхность. Напряг колени.
Девочка вдруг шагнула вперед, протянула руку – словно желая ему помочь. Но женщина оттолкнула ее назад и произнесла ласково, но строго:
– Милая, нельзя. Ты же знаешь, что нельзя. Не давай ему руки. Пусть он сам, все сам. Ну вот видишь, он справился.
Мужчина встал на ноги, держась за деревянный столб.
– Ку… куда идти-то? – хриплым голосом спросил он.
Женщина вдруг как-то странно улыбнулась и потянула девочку за собой.
– Пошли, милая… Пора.
Мужчина сделал шаг, но пошатнулся, едва не упал, вновь схватившись за столб. Потом заставил себя оторваться от спасительной опоры и сделал еще шаг.
Куда они ушли, эти двое, эта женщина и девочка? Вот же слышно, как они где-то там идут – цоканье каблучков и быстрый шорох детских ножек.
Мужчина шел за ними следом, желая поблагодарить их.
Шел и шел по этому темному туннелю. Потом, наконец, увидел впереди два смутных силуэта – женский и детский – на фоне ослепительно-яркого белого сияния, в котором они и растворились вскоре.
Мужчина побежал – не уходите! Куда? – и вдруг сам оказался в центре этого ослепительного, торжествующего сияния.
Его закружило, словно в вихре, и он вспомнил все. Кто он и что произошло. И кто ждет его в этом мире.
– Егор. Очнулся, – сказал знакомый голос рядом. – Слышишь, он очнулся!
Это был Юркин голос. Только откуда тут Юрка, они рассорились навек? С кем Юрка говорит?
Затем – теплые прикосновения чьих-то губ на щеках, запах сирени. Какая-то женщина целует его. Еще что-то горячее, мокрое капнуло. Собственно, к этим поцелуям он и стремился. К этой женщине он хотел вернуться.
– Тая… Тая, ты даже не представляешь, что сейчас было! – прошептал Егор. Открыл глаза и увидел милое лицо рядом. «Милое» – это любимое мамино словечко, кстати. Она всегда обращалась к сыну – «милый».
* * *Юрий, что называется, наладил с докторами контакт. Нет, они и так делали все возможное, чтобы спасти Егора, но зато теперь и Юрий, и Тая могли свободно попасть в палату реанимации в любое время.
Доктор, который наблюдал друга, сказал: либо ортексин поможет Егору в течение строго определенного времени – двух-трех недель, – либо нет. И тогда уже ничего не поможет.
