Анатолий Чупринский - Пингвин влюбленный
Татьяна не ответила. Даже не взглянула на него. Открыла дверь и направилась к лифту.
«За что ЕЙ это наказание!?» — мысленно восклицала Татьяна, опускаясь в скрипучем лифте на первый этаж. «За какие ЕЕ грехи!?».
Выйдя из подъезда, Татьяна решительно села в машину. Завела двигатель. Потом не выдержала, опустила боковое стекло и посмотрела наверх. С лоджии третьего этажа, как с трибуны Мавзолея, ей махал рукой писатель Леонид Чуприн. «Верной дорогой идете, товарищи!». Рядом маячила морда Челкаша. Он встал на задние лапы, передними оперся об ограждение лоджии и тоже глазел на Татьяну. Махал ли он хвостом, видно не было.
«Ноги моей здесь больше не будет!» — думала Татьяна. «Если первый не позвонит…»
«Бедный мой, „черный человечек“!» — думал Леонид Чуприн. «Я даже рад, что судьба столкнула нас нос к носу. Ты меня многому научила».
О чем думал меньший брат Челкаш не узнает никто никогда.
Валерий Суржик был пьян. Странно ведут себя молодые сорокатрехлетние люди, когда остаются в одиночестве. В тот день, вернее, уже был поздний вечер, он вошел в свою просторную пустую квартиру на Фрунзенской набережной. Распахнул окна, погасил все светильники. Затем отключил сотовый и выдернул из розетки шнур домашнего телефона. Затем, вне всякой логики, включил оба телефона. За последние два дня был только один звонок. Хотя, лучше бы и его не было.
— Да, я слушаю! — бодрым и решительным голосом отозвался тогда на пронзительную трель Валера. — Суржик у телефона! Мариночка-а! — тут же сменил он тональность. Поскольку звонила завучебной частью из института. — Как там мои пай-девочки? Да, да. Ты уверена? Понима-а-аю…. Приказ об увольнение, это не приказ о премировании, дураку ясно. Ты уверена? Ах, сама печатала…. Ошибок много сделала? Нет, это я так. Шучу. Юмор у меня такой. А как я должен реагировать? Плясать от радости, вроде, нет оснований. Как считаешь? Нет, нет. Хоть из пушки в меня пали, разговаривать с ним не буду. У нас разные группы крови и все такое. Хорош бы я был, заявился бы на занятия. Представлю физиономии моих пай-девочек. Ладно, Мариночка! Спасибо за информацию. Предупрежден, значит, вооружен. До зубов. Спасибо тебе. Целую. Во все места!
Теперь, один в пустой квартире, Суржик зажег две свечи в массивных подсвечниках, поставил их на круглый стол в гостиной. Достал из бара бутылку дорогого армянского коньяка. Налил до половины в фужер и подошел к огромному трюмо, главному украшению его квартиры. Его когда-то за большие деньги он отхватил в комиссионке.
Долго рассматривал свое отражение в зеркале. Сегодня он себе активно не нравился.
— Ну, что! — глухо сказал он своему отражению. — С днем рождения тебя, мальчик! Желаю здоровья, успехов в работе! И счастья в личной жизни!
Суржик вытянул вперед руку с бокалом, чокнулся с отражением. Вопреки ожиданию бокалы звякнули очень глухо. Никакого мелодичного звона не получилось.
Валера подошел к окну и долго вдыхал ночной московский воздух. Он не чувствовал, что дышит. Чистый воздух теперь бывает лишь за городом.
«Может, стоит обратиться к психиатру?» — спокойно размышлял Суржик. «А что, в самом деле! Выпишет горсть каких-нибудь таблеток и… все кончится?! Ведь это, всего-навсего какие-то микроэлектрические импульсы в голове! Ими можно управлять!».
Двор был пуст. Только справа, в свете тусклого фонаря от второго подъезда, на детской площадке мерно покачивались качели. Они почему-то всегда раскачивались сами по себе. Без посторонней помощи. Даже если к ним никто не прикасался целый день.
В тот день Суржику стукнуло сорок три года.
Обычно Валера отмечал свой день рождения с большой помпой. На сорокалетие закатил такой банкет, у администраторов и гардеробщиков челюсти отвисли. Целиком снял ресторан Дома литераторов и обзвонил всех друзей-приятелей. По записной книжке. От А до Я. Народу набежало как на московский международный кинофестиваль. И все смешалось в тот вечер в Доме на Никитской улице. Почвенники и западники, распри позабыв, за одними столами пили, ели и завлекали заумными разговорами длинноногих манекенок, коих Валера привез целый автобус.
— Во мне уже сидит стакан! — с озабоченным видом, переходя от столика к столику, докладывал поэт-парадист Александр Иванов. Чем, естественно, никого не мог удивить. Во многих уже сидело и по два. В иных и более.
На минуту объявился Евгений Евтушенко. Выставил на стол четыре бутылки какого-то экзотического вина для именника. Пообещал прочесть, написанные в его честь стихи и исчез. И больше почему-то не появился.
Кто-то врубил на всю катушку портативный магнитофон, и множество пар затопталось, затолкалось на всем пространстве буфета и между столиками ресторана. Низкорослый детективщик Билл Белов обнял обеими руками за талию длинную манекенщицу, выше его на две головы, и качался, склонив ей голову на грудь в узком проходе из буфета в зал ресторана. В том же проходе переводчик Валя Крымко что-то шептал на ухо маленькой и толстой редакторше из «Вечерних новостей». Гейдар Занзибаров чинно и торжественно вертел в разные стороны в центре ресторана длинную девицу, со знакомым и злым лицом. Кажется, ведущую молодежного развлекательного шоу на телевидении.
Танцевали все! Ну, или почти все. Кто хотел и кто мог.
Финалом торжества, эдакого литературно-ностальгического идиотизма, явился хор цыган из московского театра «Ромэн». В то время Валера и в нем ухитрялся преподавать актерское мастерство. По приглашению главного цыгана СССР Николая Сличенко.
«К на-ам… прие-ехал… к на-ам прие-е-ехал… Валер-р-р Владимыч да-ара-агой!!!», под неистовые переборы гитар пели черноокие красавицы, ученицы Суржика. И трясли всеми местами. Кстати, приехал не он, а они. Причем, с большим опозданием.
Короче, в тот вечер по залам и коридорам Дома литераторов гулял материализовавшийся дух великого булгаковского романа.
С утра Валера Суржик попал в аварию. Неплохое начало для дня рождения. Хотя, авария — сильно сказано. Так, слегка помяли друг друга с «четверкой» жигулевского разлива. За рулем оказался тот самый бородатый мужик в темных очках, с которым они один раз вместе ехали в лифте на Кронштадтском бульваре. Суржик тогда никак не мог вспомнить, где его видел? Лицо, вроде, знакомое. Если бы не темные очки и борода, возможно.… Нет, тогда Суржик не мог вспомнить, где виделись. Теперь вспомнил…
Виноват явно был бородатый. Слишком резко тормознул. И тут же подал назад. «Нива» и «четверка» встали на узком перекрестке где-то в районе Мещанских улиц. Заднее сидение «четверки» было забито огромными клетчатыми сумками. В таких челноки возят товары. Суржик и бородатый одновременно тяжело вздохнули. Одновременно вылезли из машин. Хмуро поглядывая друг на друга, начали мысленно прикидывать ущерб.
