Анита Шрив - Их последняя встреча

— Твое появление на рынке стало для меня шоком, — сказал он. — У меня было такое ощущение, будто я вижу призрак.

— Ты не веришь в призраки.

— Пробыв в этой стране год, я, кажется, уже во все могу поверить.

Они стояли на расстоянии не более фута, глядя друг на друга. Он чувствовал запах ее мыла или шампуня.

— У тебя дрожали руки, — самоуверенно заявил он и увидел, что это утверждение застало ее врасплох. Она на шаг отступила от него.

— Просто шок мало что значит сам по себе, — ответила она, не желая верить его словам. — Наши отношения закончились так внезапно, что с тобой всегда будет ассоциироваться какой-то шок, независимо от обстоятельств.

Адекватная оборона. Они прошли дальше в комнату. На книжном шкафу стояла фотография, и Томас украдкой посмотрел на нее. Он узнал двоюродных братьев и сестер Линды, вместе с которыми она выросла: Эйлин, Майкл, Томми, Джек и все остальные. Групповая семейная фотография. И еще одно фото, на котором Линда была с каким-то мужчиной. «Должно быть, это Питер», — подумал Томас. Все-таки не ученый и не анемичный, а высокий, темноволосый, по-мальчишески симпатичный. Улыбается. Рука по-хозяйски обнимает стройную талию Линды. Ее улыбка — не такая задорная и радостная. Увидев это, он непонятно почему воспрянул духом.

— Можно предложить тебе чего-нибудь выпить?

— Вода будет в самый раз.

За окнами птицы по-воскресному радостно пели в ансамбле. Они сообщали и о приближении грозы, которая уже затемнила кухонное окно, в то время как фасад дома заливал солнечный свет. Прохладный порывистый ветер трепал занавески в синюю клетку. Он смотрел, как Линда взяла в холодильнике кувшин с водой и налила ему стакан.

— Вода очищенная, — сообщила она, подавая ему.

Он выпил ледяной воды и только теперь почувствовал ужасную жажду.

— Как ты? — спросил он.

— Как я?

Приехав сюда — вопреки всему, снова найдя ее, — Томас теперь не мог говорить. Он отчаянно пытался найти какую-то точку опоры.

— Ты что-нибудь помнишь об аварии? — спросил он.

Она молчала, удивленная этим вопросом, заданным слишком рано.

— У меня какой-то провал в памяти, — произнес он. — Он начинается с того момента, когда я увидел девочку на трехколесном велосипеде, и заканчивается тем, как вода заполняет мой нос. Когда я перестал тебя видеть, меня охватила такая ужасная паника, что до сих пор в пот бросает.

Она улыбнулась и покачала головой.

— Ты никогда не был силен в светской беседе.

Она села за стол, пригласив и его. Пот катил по нему градом, и он сбросил куртку.

— Что произошло с твоей курткой? — поинтересовалась она.

— Ее по ошибке постирали в ванной.

Она тихо рассмеялась. И на какое-то мгновение комната словно осветилась. Но затем этот свет так же неожиданно погас.

— Этот шрам с тех времен?

Он утвердительно кивнул.

— Должно быть, рана была очень серьезной, — заметила она.

— Тогда я этого почти не заметил. Я ничего не чувствовал. Даже не осознавал ее размеров, пока мать не стала кричать.

— Я помню, как машина начала падать, — сказала она, все-таки делясь с ним своим воспоминанием. — И подумала, что этого не может быть. Оконная скоба, или как называется эта штука между окнами, согнулась, и мы покатились. Я не теряла сознания. Я выплыла с другой стороны и стала кричать. Недалеко занимались подледным ловом какие-то парни. Ну, ты, наверное, знаешь это. Они тебя вытащили. Ты находился без сознания не больше минуты. Ты был пьян, и полицейские положили тебя на носилки.

— Я звал тебя.

Меня завернули в одеяло и увели. У меня были ожоги на боку. В больнице пришлось срезать одежду.

— Ожоги?

— Царапины. Не знаю от чего. Наверное, от камней на набережной.

— Мне очень жаль.

Она отпила воды, потянулась назад и стянула волосы, потом перебросила их через плечо.

— Мы уже это проходили, — сказала она.

— Ты живешь одна? — спросил он.

Она помедлила с ответом. Вытерла руки о свою кангу. Ноги ее были босые. На пятках — мозоли.

— Более или менее. Питер уезжает и приезжает.

— Питер — это?..

— Мой муж. Он живет в Найроби.

Томас попытался выдержать этот удар.

— Это Питер? — Он показал на фотографию.

— Да.

— Кто он?

— Сотрудник Международного банка. Здесь работает по какому-то проекту, связанному с пестицидами.

— Ты была с ним знакома раньше?

— Мы познакомились здесь.

Томас стоял, уже более способный воспринимать эти нерадостные сведения. Его руки сжимались и разжимались. Он чувствовал себя неспокойно, нервничал.

— Почему все-таки Корпус мира? — спросил он.

Она сделала еще один глоток. Посмотрела в окно на надвигающуюся грозу.

— У меня был друг, — сказала она двусмысленно.

С порывом ветра в комнату ворвалась мощная струя запаха.

— Разве это так необычно? — добавила она. — По-моему, все нормально.

Ее плечи были загорелыми и гладкими, руки — мускулистыми. Ему стало интересно, из-за чего.

— Ты читаешь Рильке, — заметил он, изучая содержимое низкого книжного шкафа. Ежи Косинский. Дэн Уэйкфилд. Маргарет Дрэбл. Сильвия Плат. «В поисках мистера Гудбара».

— Я читаю все, что смогу достать.

— Похоже, что так, — обронил он, прикасаясь к экземпляру «Марафонца».

— Я умоляю людей присылать мне книги. Здесь, в Нджие, жалкая библиотека. В Найроби я хожу в библиотеку Макмиллана при Британском Совете. В последнее время мне очень нравится Маргарет Дрэбл.

— Ты преподаешь?

— Она кивнула.

— Что?

Томас взял в руки книгу Энн Секстон и пролистал ее. Он не доверял исповедальной поэзии.

— Все понемногу. Учебная программа основана на английской системе. Есть экзамены, которые дети должны сдать. Уровень А, уровень О[36] и тому подобное. Они должны запоминать английские графства. Какую пользу это может им принести, я понятия не имею.

Томас рассмеялся.

— Я учу тридцать детей в цементной комнате размером с гараж. Пользуюсь книгами, напечатанными еще в 1954 году, — это подарок из какой-то британской деревни. В них такие странные английские надписи. «Артур — идиот» и так далее. Чем занимается твоя жена?

Томас оперся спиной о стену и закатил рукава. Комната была насыщена влагой. От удара грома они оба вздрогнули, хотя он и не был неожиданным.

— Гроза, — произнесла она.

Она встала и закрыла окна, и как раз в этот момент начался ливень. Дождь падал строго вниз, без какого бы то ни было наклона, и создавал глухой рев на черепичной крыше, так что им пришлось повысить голос. Откуда-то снаружи доносилось неистовое буйство «музыкальной подвески»?..[37]