Кэти Келли - Секреты прошлого
Я тебе говорила когда-нибудь, что мечтала стать такой, как Дженнифер Харт? Быть красивой, доброй и умной. Выйти замуж за красавчика, никогда не делать домашнюю работу… В детстве это казалось вполне достижимой мечтой. Я думала: вот вырасту, на мне женится потрясающий миллионер, который будет возить меня в открытом белом «мерседесе», а мои потрясающие светлые волосы будут развеваться на ветру. Я даже думала, что в будущем у меня могут измениться волосы, ха! И почему на мою долю не нашлось ни одного вшивенького миллионера при белом «мерседесе», а?
Став постарше, я поняла, как нужно цеплять миллионеров — об этом писали все женские журналы. Надо следить за походкой, наращивать ногти и волосы, покрывать губы сверкающим блеском и хлопать ресницами. Ах да! Еще надо искренне смеяться над глупыми шутками выбранного в качестве цели миллионера. Через пару лет к списку необходимых качеств прибавились упражнения для тонкой талии, силиконовая грудь и постоянная диета: рыба, приготовленная на гриле, и кабачки, а после шести — только орехи. Список требовавшихся достоинств рос, а миллионеров поблизости все равно не было. Так я стала есть много шоколада и совсем махнула на себя рукой.
Да и ради кого стараться? Ненавижу мужчин. Кроме Росса и Пола, конечно, но они не в счет. Ах да, еще кроме папы. А вообще на меня западают одни уроды. Не то чтобы на меня многие западали, но те, кто западал, точно уроды. Мужчины не обрывают мне телефон, не поют под окнами серенады. Ну и ладно! Зато я могу есть шоколад в неограниченных количествах, ходить в любой обуви (а не только в балетках, потому что «мужчины не любят, если женщина выше их»), и мне даже не обязательно красить ресницы.
Здесь, на Саммер-стрит, вообще не для кого выпендриваться. Тут такая особенная зона, где живут только старики. Их дети и внуки давно свалили подальше и приезжают лишь на праздники, да и то ненадолго.
Знаешь, Шона, при желании и тут можно найти мужчину. Какого-нибудь одинокого вдовца, папиного ровесника, которого интересует лишь, не пора ли записаться к кардиологу. Честное слово, вот уж улов!
Эх, умираю от скуки…»
Элизабет несколько раз звонила из Сиэтла, спрашивала, как дела, давала советы.
— Только не надо этих дурацких речей в стиле «клин клином», — стонала Мэгги. — Думаешь, лучший способ забыть одного мужчину — лечь под другого? Я уже слышала эту премудрость от Росса. Он утверждает, что если бы у него был слишком длинный простой между партнерами, он и его кролик давно умерли бы от тоски.
Мэгги мутило от одной мысли, что когда-нибудь (когда-нибудь!) придется заниматься сексом с другим мужчиной. То магнетическое притяжение, которое существовало между ней и Греем, едва ли было возможно с другим партнером. Она очень хотела быть с Греем, но понимала, что это невозможно.
— Я даже не думала предлагать тебе замутить с другим парнем, — оскорбилась Элизабет. — Это устаревший вариант. Тебе сейчас надо на время вообще позабыть, что на свете есть мужчины. Ходи с коллегами на выставки, занимайся спортом, выбирайся с друзьями на пикник, веселись по максимуму. Новые хорошие впечатления вытеснят из памяти старые.
Мэгги подумала, что хорошие впечатления ей пока получить неоткуда.
«…Кстати, Шона, забыла тебе сообщить: начальство дало мне два месяца за свой счет, чтобы я пожила у родителей, помогла им. А потом я либо должна вернуться, либо меня рассчитают. Даже не знаю, что хуже. Мысль о возвращении в колледж вызывает ужас и отвращение, но искать новую работу…
Мамина подруга (старший библиотекарь в местной библиотеке) предложила мне подработку. Одна из ее девочек скоро уйдет в декрет, а сейчас работает на полставки, у нее сильные боли в спине, поэтому нужны свободные руки. И знаешь, я с радостью откликнулась на это спасительное предложение! Конечно, дома неплохо, но моя комната напоминает мне склеп для упокоения прошлого, а мрачная атмосфера сводит с ума. В том нет вины моих родителей, но дома меня мучает клаустрофобия.
Меня просили поработать в отделе детской литературы. Это здорово: дети такие любознательные! Только не вздумай называть мена наседкой! Наверное, дети, которые ходят в библиотеку, какие-то особенные. Они говорят забавные вещи, у них на все свой взгляд, свой подход. Помимо этого, у меня появилась возможность работать с книгами, которые я любила в детстве. Сейчас перечитываю «Хроники Нарнии». Даже странно, что я так давно не брала эту серию в руки.
Ты видела Грея? Нет, не отвечай!
Впрочем, лучше ответь, все равно буду мучиться от неведения. А если встретишь в коридоре блондинку, с которой он спит, то незаметно приклей ей на спину надпись «белокурая стерва»! Лучше быть тем, кто вырывает страницы из казенных книг, чем уводить чужих парней.
Ладно, забудь, это все бред больного сознания. Я даже не знаю, как зовут эту подлую девицу. Какая-нибудь Виолетта или Незабудка. Сука ей имя!
Мне горько, Шона. Горько и обидно, но я держусь. Время лечит. Моя наивность дорого мне обошлась, но я потерплю.
С любовью, Мэгги».
Мэгги отправила послание. Ей действительно было горько и обидно, тоска по Грею становилась невыносимой.
Она провела дома целую неделю, жизнь постепенно превращалась в череду одинаковых дней. Мэгги плыла по течению, думать о будущем ей не хотелось. Родители, такие любимые, такие беспомощные и такие навязчивые, стали частью этой жизни. При всем желании сблизиться с ними снова Мэгги ощущала свою инородность в отчем доме. Детские простыни с мишками, куклы на комоде, розовые заколки с цветочками — все это когда-то принадлежало ей, а теперь вызывало острое чувство неприязни. Она так часто плакала в школьные годы, лежа на своей постели, что простыня с мишками ассоциировалась лишь с унижением и болью.
Мэгги и теперь плакала часто, и пусть причина была другая, подсознание вкрадчиво нашептывало: «Вот видишь, ты ничего не добилась за эти годы, ни капли не поумнела, ничему не научилась…»
— Сардинка! — закричал папа с первого этажа. — Мы едем в кафе, будем пить латте и есть пирожные. В пятницу утром всегда самая лучшая выпечка. Пойдешь с нами? Мы каждую пятницу ходим в кафе!
С каких это пор у родителей появилась такая традиция? Мэгги внезапно еще сильнее ощутила собственную чужеродность. Она помнила, как каждую субботу мама пекла пироги — с яблоками или ягодами. Но кафе по пятницам? Жизнь каждого человека — даже ее родителей — менялась, и только она, Мэгги, оставалась все такой же никчемной и жалкой!
Впрочем, латте и пирожные все-таки лучше четырех стен, украшенных пыльными детскими рисунками.
— Сейчас! — крикнула Мэгги отцу.
