Николь Фосселер - Сердце огненного острова
Джеймс ван Хассел выругался. Кошмар всякого плантатора – угроза того, что вредители или болезни уничтожат урожай, посещал все больше и больше кофейных плантаций на Яве. Из-за кофейного грибка листья покрывались оранжевыми пятнами и опадали, после чего погибало и само растение. За три года до этого эпидемией были поражены большие территории возле Бейтензорга, и вот теперь ржавчина снова вернулась на остров.
– Но ты неплохо устроился! – Де Гроот снова хлопнул Джеймса по спине. – Я всегда говорил – ты хитро поступил, сделав ставку на цинхону. Взять хотя бы последний урожай. – Он обвел взглядом собравшихся. – Я слыхал, что седьмая часть веса дерева – чистый хинин! Рекорд! У тебя тоже? – Он подтолкнул локтем Джеймса ван Хассела. Тот сделал большой глоток и промолчал. На самом деле год даже превзошел его самые смелые расчеты. Ставка на новый сорт из Южной Америки себя оправдала. После обдирания деревьев выяснилось, что и без того высокое содержание хинина в коре Cinchona ledgeriana в этом году оказалось еще выше, а из-за возросшей потребности в коре, из которой получали хинин, средство от малярии и других разновидностей тропической лихорадки, он сумел получить высокую прибыль. Но когда все обратили к нему вопросительные взоры, он лишь многозначительно поднял брови и небрежно улыбнулся уголком рта.
– Вот, я так и знал! – расхохотался де Гроот и опять шлепнул по спине Джеймса ван Хассела. Окружающие тоже разразились громким смехом.
– Наконец-то ты можешь построить себе приличный дом в Батавии! – Руди Амелсвоорт, маленький, тощий, с мышиным лицом, поднял кверху стакан и указательным пальцем ткнул Джеймса ван Хассела в грудь. – Вместо этого… этого… – Он взмахнул рукой, державшей стакан, подыскивая подходящее определение для маленького бунгало, которое построил еще Джеймс ван Хассел-старший, когда приехал на Яву.
– Ах, ладно! – Джеймс ван Хассел засмеялся тихим смехом, исходившим из глубины его грудной клетки. – Зачем мне вилла в Батавии? Я ведь редко здесь бываю!
Хуб де Гроот хмыкнул.
– Тебе не обязательно в ней жить; главное, что ты можешь похвастаться ею! Как все мы!
– Хм-м-м, – промычал неуклюжий Геррит Хоутманс, быстро опрокинул в глотку свою порцию джина, вздрогнул и оскалил от удовольствия зубы. – Тогда ты сможешь и телефон себе завести!
– Да-да, ты понимаешь, что это означает? – воскликнул де Гроот. – Теперь телефон будет не только на почтамте или в отдельных конторах, но через несколько месяцев и в лучших домах. Отличная вещь!
– Еще у нас теперь будет паровой трамвай, – с гордостью сообщил Мартен Амелсвоорт, сунул в рот сигару, несколько раз затянулся и лишь потом пояснил: – С рельсами и всем прочим…
– Эй, Эду! Эду! – закричал Хуб де Гроот и замахал кому-то рукой. – Иди сюда!
Молодой, светловолосый мужчина резко повернулся и стал смотреть, кто его звал. При виде де Грота и других мужчин, окруживших Джеймса ван Хассела, его лицо осветилось радостью, и он торопливо направился к ним.
– Яп! Дружище, старик, ты снова среди нас! – Эдуард ван Тондер сердечно обнял редкого гостя.
– Привет, Эду, – воскликнул Джеймс ван Хассел. – Как дела?
– Наш дорогой Эду, между прочим, может преподнести тебе сегодня величайшую сенсацию. Не так ли, Эду? – объявил де Гроот, обнимая за шею ван Тондера.
Все дружно засмеялись. Эдуард ван Тондер покраснел, но радостно улыбнулся, когда вся компания повернулась к одному из столиков возле колонны.
– Сегодня даже трудно такое вообразить, – рассказывала госпожа де Гроот, такая же краснолицая, круглощекая и светловолосая, как ее супруг. – Тогда мы возили лед из Бостона! Да-да, дорогая, из Бостона!
Сидевшая напротив нее госпожа Левенгук покачала при таком воспоминании головой, так что блеснули ее каплевидные бриллиантовые серьги.
– Да, это было ужасно! Я до сих пор помню званые обеды, где царила распущенность. А вечера здесь, в клубе, на которые являлось больше гостей, чем ожидалось? Тогда приходилось сидеть тут безо льда, с теплыми напитками. Кошмар!
– Зато теперь, если кончится лед, мы можем послать кого-нибудь на фабрику, – заявила госпожа де Гроот и постучала сложенным веером по коленке Флортье. – Так что видите – вы приехали в Батавию как раз в нужный момент!
– Да, я тоже так считаю, – засмеялась Флортье и сделала глоточек шампанского. Она сидела на краешке стула, выпрямив спину и повернув чуточку в бок сомкнутые ступни – как сидела Якобина, – и оглядывалась по сторонам. Губы она сложила в соблазнительную улыбку, не направленную ни на кого конкретно, и наслаждалась тем, что выглядела в этот вечер уж точно неотразимо.
Собравшееся в клубе светское общество Батавии приняло ее с необычайной сердечностью, словно свою. Словно она оказалась среди равных – ведь эти люди тоже любили красивые вещи и сладкую жизнь. Не скажешь, что они не обладали хорошими манерами, но держались свободно и не слишком придерживались правил этикета, принятых в метрополии. Тут никто не видел в ней дочку Клааса Дреессена, выскочки и банкрота, который оказался под каблуком у второй жены, потому что ее деньгами он расплатился со своими кредиторами и на них теперь жил. Тут она не была непутевой племянницей Кокки и Эвоуда Алтхесов, которую нельзя выпускать за порог, чтобы она не позорила доброе имя своих благодетелей, принявших девочку в свой дом после смерти ее матери. Юная и прелестная, со вкусом одетая и причесанная Флортье так же удачно вписывалась в интерьер клуба, как фиолетовые и белые орхидеи, росшие в каменных кадках между колоннами и в стенных нишах. Тем более, что она приехала сюда вместе с состоятельным Эду ван Тондером.
– Я не хочу проявлять излишнее любопытство… – снова заговорила госпожа Левенгук, и у Флортье тревожно сжалось сердце.
– Вот она всегда так! – насмешливо проговорила госпожа де Гроот и показала сложенным веером сначала на свою подругу, потом на Флортье. – Наша милая Геертье – верховная жрица всяких сплетен в Батавии! Уж лучше вы сразу сдайтесь на ее милость!
У Флортье похолодело под ложечкой, а пальцы судорожно сжали лежавший на коленях веер.
Геертье Левенгук засмеялась, и ее узкое, смуглое лицо покрылось множеством морщин.
– Наша прелестная фройляйн Дреессен может не беспокоиться! Нет, что меня занимает весь вечер – так это ваше чудесное платье. Можно потрогать? – Она протянула длинные, худые пальцы к Флортье, а та незаметно перевела дыхание и кивнула.
Госпожа Левенгук с восхищением погладила золотое шитье на узком рукаве.
– Удивительная работа!
