Опер. Девочка на спор - Анна Бигси
Он же помогает мне выбраться на улицу и тоже быстро уходит вперед. Спешу за ним и застываю прямо за широкой спиной тихо матерящегося майора.
— Живая? — спрашивает Макс.
Эксперт неопределенно качает ладонью в воздухе, не останавливая работу. Ясно, все очень плохо. Смотреть на нее больно. Истерзанный зверем ребенок. Я не могу… Не знаю, как еще стою на ногах. Я… Черт, я будто на себе испытываю сейчас все, что он делал с этой девочкой. Я все помню до мельчайших подробностей и словно возвращаюсь в прошлое. Меня сковывает фантомными болями внизу живота, между бедер, в голове, мышцах. Его рука словно заново сдавливает мое горло, почти полностью перекрывая доступ к кислороду, чтобы не кричала. И глаза, черные-черные с диким пламенем вместо зрачков.
Голоса звучат эхом, едва пробиваются сквозь плотный слой ваты в моем сознании. Отчаянный женский крик разрывает сердце. Мама пострадавшей приехала. Падает в обморок. Ее откачивают, она снова кричит. Меня кто-то случайно толкает плечом. Шатаюсь в сторону и снова замираю, глядя на девочку.
Скорая. Носилки, синий свет, бегающий по холодной земле, и спецсигнал перекрывающий городской гул. Ее увозят. Живая, но прогнозов не дают. Страшно. Меня словно парализовывает этот страх. Смотрю в след скорой, не могу пошевелиться и дышу через раз.
— Иди сюда, — хриплый мужской голос совсем рядом. — Ш-ш-ш, — касается уха вместе с порывом ветра и теплые пальцы трут мои щеки. До меня начинает доходить, что все это время я плакала. Совсем беззвучно и теперь, когда Макс рядом, из груди вырывается первый всхлип.
Дрожа и стуча зубами, даже не пытаясь анализировать свои действия, обнимаю его, утыкаюсь мокрым лицом в горячую шею и реву в голос как напуганный до полусмерти ребенок, а не взрослый опер со званием. Мне плохо, мне страшно, мне… так нужно это выплакать и прокричаться.
Бессильно рыча и злясь на себя, на то, что никак не могу убить в себе эту боль, сильнее впиваюсь пальцами в обтянутые кожаной курткой плечи Марьянина. И теряю момент, когда его губы накрывают мои соленые, блуждают по щекам, собирая слезы и снова целуют губы. Нижнюю, верхнюю. Осторожно, плавно. Горячий язык пытается согреть их, а руки двигаются по спине. И я безотчетно тянусь за ним.
— И что мне делать с тобой, старлей Бойко? — совсем невесело смеется он и подушечкой пальца касается моих мокрых ресниц. — Тебе придется мне все рассказать, детка. Нравится тебе это или нет. Потому что я в душе не ебу, какую ты затеяла игру! И чего она будет стоить, — злится он. — Угадывать нет ни времени, ни желания. Хочу услышать от тебя и как можно скорее. А сейчас домой.
И вопреки своим же словам, снова прижимается к моим губам, теперь целуя жадно и требовательно, но все равно осторожно. В этот раз я отвечаю. Точнее робко пытаюсь это сделать. Пока мой мозг не пришел в тонус и сходит с ума в агонии, я целую Марьянина в ответ. С тихим стоном он впивается пальцами мне в затылок, атакуя мой рот, демонстрируя, каким, по его мнению, должен быть наш поцелуй. А я пропитываюсь жгучим коктейлем противоположных эмоций, вспыхиваю, как спичка и лечу в бездну.
— Я поведу, — отстранившись, Макс обнимает меня за талию и подталкивает к машине.
Шамана уже нет. Никого нет. Мы все это время были вдвоем?
Макс нервно вжимает меня плечами в пассажирское сиденье, несколько долгих секунд смотрит в глаза. А я жду, что снова поцелует. Но нет, он лишь пристегивает ремень безопасности, затягивая его слишком туго. Громко хлопает дверью и обходит машину, чтобы сесть за руль.
Злится. Я и сама не рада, что все так получилось. Не понимаю откуда взялась эта слабость. Я же давно научилась контролировать любые, даже самые сильные эмоции. Но с появлением в моей жизни Марьянина все пошло наперекосяк. С ним слетают все установки и правила, а я становлюсь слабой и беззащитной девочкой. Надо как-то оставить это, иначе даже не представляю, что может случиться.
Тем временем рука Макса находит мою в темноте салона. Крепко сжимает ладонь, и мы едем по ночным улицам города, который даже не подозревает, что на его территории творятся страшные вещи.
— Она выживет? — хрипло спрашиваю у майора и инстинктивно трогаю свое горло, до сих пор чувствуя на нем грязные пальцы насильника.
— Пока неизвестно, — тихо отвечает он.
Мы сворачиваем, затем еще раз.
— Макс, куда ты меня везешь? — спохватываюсь я.
— Домой, сказал же! — злится, впиваясь пальцами в руль.
— К тебе?
Моргнув, он медленно поворачивает ко мне голову. Его губы вздрагивают в усмешке. На автомате все получилось.
— У меня там Машка, — ударяется затылком о подголовник.
— Со мной уже все нормально. Отвези меня пожалуйста ко мне, а байк я заберу завтра.
Слишком трезво оцениваю свое состояние как водителя. Я не готова сейчас снова сесть за руль.
— Нормально, — хмыкает Марьянин.
— Правда, — заверяю его.
— Руку вытяни, — как всегда приказывает.
— Зачем?
— Вытяни, сказал!
Вытягиваю вперед правую руку. Пальцы заметно дрожат.
— Блядь, вот угораздило же! — ругается он. — На связи будешь, ясно? Если я позвоню в три часа ночи, и ты не возьмешь трубку, у тебя в квартире будет наряд ОМОНа и скорая.
— А как же МЧС? — выдавливаю шутку, чтобы хоть немного снизить градус в салоне. Макс искренне переживает за меня. Это неожиданно и очень приятно. Но я пока не знаю, как реагировать.
— Это смешно по-твоему? — язвительно шипит и сильнее стискивает руль.
— Прости. Я приму ванну и лягу спать, — нервно улыбаюсь, нисколько не сомневаясь, что он выполнит угрозу и тогда мне не поздоровится.
— У тебя выбора нет, — заявляет Марьянин, сворачивая ко мне во двор.
Паркуется, идет провожать прямиком до квартиры. Под дверью скулит мой самый лучший друг, но знакомить их совершенно нет сил.
— До завтра, товарищ майор, — кусаю губы, застыв в ожидании сама не знаю чего. Но сердце лупит по ребрам так, что едва не вырывается наружу.
Тяжело выдохнув, Макс смотрит на них, потом мне в глаза и отступает спиной к лестнице. А я выдыхаю. С облегчением или сожалением трудно сказать.
— Осторожнее! — вскрикиваю, когда он оступается.
Встряхнув головой, молча разворачивается и сбегает по ступенькам, а я захожу в квартиру. Устало разуваюсь и погладив стаффа между ушей, плетусь сразу в ванную. Ощущая внутреннее опустошение, роняю одежду на пол, набирая горячей воды. Развожу в ней пену и опускаюсь по самый подбородок, ни о чем не думая, ни ругая себя, ни виня.
Из
