Девочка со свечкой - Юлия Теплова
А когда освещение позволяет мне увидеть его лицо, хочется выть от отчаяния.
Это Роберт.
Красивая осанка, плавные движения, широкие, струящиеся штаны. Он присаживается передо мной на корточки. У него грустные глаза, цвета переспевшей вишни.
— Ты уже отдала компромат Федорцову, Инга?
Я рвано выдыхаю.
— Это ты влез ко мне в квартиру, а потом преследовал меня в переулке? — Скорее утверждаю, чем спрашиваю я.
Он спокойно кивает, как будто я спросила что-то обыденное, вроде «хочешь кофе?».
— Что ты сделал с Настей? — Губы и язык не слушаются меня, как при анестезии у стоматолога.
— Ничего. — Он переносит вес тела на другую ногу и снова повторяет вопрос. — Где бумаги?
Я лихорадочно соображаю, что делать. Нельзя ему ничего говорить.
— Зачем тебе все это? Ты что, плохо живешь?
— Затем, что не нужно брать чужое. Этому еще мамы детей в песочнице учат.
— А давить на людей и шантажировать, можно?
— Так, веди бизнес честно, и никто шантажировать не будет. Мне стыдиться нечего. — Передо мной внешне знакомый человек, но я его не узнаю. Он холоден, циничен и опасен: я не знаю, чего от него ждать. — Давай по-хорошему, а?
— Настя не хотела по-хорошему. Я повторяю вопрос: что ты с ней сделал?
Он не успевает ответить: где-то в темноте с грохотом упало что-то тяжелое. Роберт поднимается и медленно, как зверь на охоте, идет на источник шума.
Я в это время нервно дергаю руками в разные стороны. Безрезультатно. Шарю глазами по сторонам в поисках чего-нибудь острого. Как назло, вокруг только намытая до блеска плитка. Ни моей обуви, ни сумки.
До меня доносится какая-то непонятная возня. Прищуриваюсь, чтобы лучше разглядеть в полумраке происходящее, но все равно ничего не вижу. Подтягиваю ноги к животу. Господи, только бы выбраться.
В поле моего зрения появляется Костя. Он, согнувшись, тащит Роберта по полу. Оставляет его в углу, где стоят какие-то доски, и подходит ко мне. Снимает со своих ключей брелок-трансформер, щелчком раскладывает лезвие и начинает срезать скотч.
— Ну, как тебе твои богатенькие друзья, Инга? — Усмехается.
— Ты знал, да? — Я растираю запястья. — Ты поэтому приехал сюда?
— Про бумаги? — Он срезает скотч на ногах. — Да, взломал Настину почту и увидел несколько писем с угрозами: стал копать дальше. Я сказал твоему Федорцову, что не остановлюсь в поисках. Веришь или нет, я любил твою сестру.
Пока я тыкалась, как слепой котенок, он играл в свою игру. То посылал мне сообщения, то взломал почту, не удосужившись мне об этом сообщить. Роберт, Костя — отличные у меня друзья.
— Она сделала от тебя аборт, Костя.
Я знаю, что ему будет больно, поэтому и говорю. Чтобы заставить его страдать. Костя замирает и дергает щекой. Пялится в пол. Его плечи напряжены. Я отползаю ближе к стене и не свожу с него глаз. Он поднимает глаза, и мне на мгновение становится его жаль: сколько муки в его взгляде. Но Настю мне жаль гораздо больше. Ее несбывшиеся ожидания, свадьба, планы на будущее.
— Ты врешь, — шепчет он. — Какая же ты жестокая тварь.
— Нет.
— Врешь! — Повышает он голос.
Я смотрю на Роберта. Он лежит без сознания, вывернув ногу. Стоп. Друзья… Костя сказал: «твои богатенькие друзья».
— А почему… — Я не успеваю ничего сказать: Костя получает смачный удар вазой по голове.
Я кричу от испуга, вскакиваю и бегу, но меня сбивает с ног. Я не заметила в полумраке боковую дверь прямо рядом с нами. Оттуда и появилась Аня, ударив Костю по голове.
«Господи, не может этого быть! Это же сюр какой-то!», — мигает красное табло в голове. Пытаюсь скинуть Аню с себя, но она оказывается очень юркой и сильной.
— Да успокойся ты! — Кричит на меня Аня и сжимает запястья. — Берт, помоги!
Роберт и Костя поменялись ролями. Теперь Костя «отдыхает» в углу, а Роберт, морщась, идет к нам. Я невыгодно придавлена Аниным весом к полу. Плитка неприятно холодит щеку и живот под распахнувшимся пиджаком. Из уголка глаза вытекает одинокая слезинка. Я не понимаю, что чувствую. Страх? Горечь предательства? Жажду справедливости?
Меня поднимают с пола и рывком сажают на какой-то ящик. Роберт больно сжимает плечо. Растрепанная Аня опять надевает туфли и упирается руками в бока.
— Где бумаги, заюш?
— Ань, как ты могла? Это же твоя семья — брат, отец.
Меня мутит. Головная боль усиливается.
— Берт — тоже моя семья, а отец об него ноги вытирает. — Роберт цыкает на нее. — А что, не так?
Она смотрит на него, а потом переводит полные обиды глаза на меня и продолжает:
— Он просто наемный работник. Его в любой момент могут выпереть без выходного пособия. Тот же Марк, например. Сколько раз я разговаривала с отцом. Все без толку. — Она ходит туда-сюда и возбужденно жестикулирует. — У нас просто был рычаг давления, никто, естественно, не собирался никому создавать неприятности. Вот, скажи, что плохого в том, что я хочу нормальных условий для моего мужа. Разве его положение в компании справедливо?
Только есть одна маленькая деталь: фирму с нуля создал Николай Павлович, вложив время, силы, здоровье. А Марк поднимал ее вместе с ним. Мне кажется, они имеют право сами решать, кто будет наемным работником, а кто — акционером.
— Что вы сделали с Настей?
— Ничего. — Пожимает плечами Аня.
Меня начинает трясти. Я не знаю, оставят ли меня в живых. Придет ли в себя ближайшее время Костя, но я должна узнать правду. Любой ценой.
— Я скажу, где документы только после того, как узнаю, что произошло в тот вечер. Ясно? — Для убедительности добавляю несколько непечатных выражений.
Роберт брезгливо морщится. Аня смотрит в стекло одной из картин и аккуратно убирает в прическу вывалившиеся пряди.
Циничные твари.
— Если вы сейчас же все не расскажете, то не видать вам документов. Никогда! Хоть убейте меня здесь! Вы поняли, уроды? — Нервы сдают, и я ору на них, захлебываясь слезами.
Что со мной не так? Все мое окружение оказалось с гнилой сердцевиной.
Аня подскакивает от неожиданности. Роберт подходит и бьет меня по лицу. Моя голова дергается назад. Я прикусываю щеку: во рту металлический привкус.
— Успокойся, истеричка! — Рявкает он.
— Берт, не надо. — Аня подходит и хватает его за руку. — Пойди, присядь. — Указывает ему на еще один ящик в стороне.
— Я сказала тебе правду, Инга. — Аня серьезно смотрит на меня. — Я ничего ей
