По праву сильного (СИ) - Кей Саша
Мама, помолчав, отвечает:
– Денис – неплохой мальчик, но зря ты с ним связалась.
Я закашливаюсь. Мальчик. М-да.
Она двигает вазы с Гордеевскими цветами, освобождая на столе место для чашек. Мне выдает эмалированную кружку с муми-троллем, потому что я уже расколотила одну керамическую.
– Если беременна, рожай. Вырастим, – внезапно выдает мама.
– Я не беременна, – открещиваюсь я, хотя на секунду мысль кажется мне привлекательной. Родила бы от Гордеева сына и научила бы его не обижать девочек.
Но это дурь, конечно. Еще матерью-одиночкой я не становилась из-за этого бесчувственного идиота!
– Ты куда такая страшная с утра пораньше? – раздается голос мерзкого домашнего тирана.
– Себя видел, образина? – я бросаю в него полотенце.
Будешь тут страшная, когда полночи ревела.
Я на эмоциях вчера написала Гордееву, что он испортил мне день рождения. Он ничего не ответил, и я накрутила себя до соплей. И Лешка еще со своими ценными нотациями.
– Да, Ксюш, ты куда так рано? – переспрашивает мама, она, как человек знакомый со мной двадцать три года, точно знает, что вставать рано без необходимости я не люблю.
– В универ, – бурчу я.
Надо извиниться перед Арзамасовым. Можно, конечно, это сделать по телефону, но мне кажется, что это как-то неправильно. Правда, я понятия не имею, как буду оправдываться за то, что бросила его во дворе. Основная вина, разумеется, на Гордееве, но и у меня рыльце в пушку.
Особенно стыдно мне становится, когда я выхожу из дома и вижу, как дворник засовывает букет Кости в мусорку.
В поисках слов для оправдания я нарезаю круги вокруг главного корпуса, внутрь ноги сами не идут. Мне неловко, и не то чтобы я чувствовала за собой серьезную вину, но выглядит мой поступок некрасиво. А кому нравится оправдываться за некрасивые поступки? Ну вот я и тяну, хотя идти к Арзамасову меня никто не заставляет.
Дооттягивалась.
Пара уже началась, и я с облегчением, что казнь откладывается, топаю в университетский скверик на лавочку. На улице хмуро и пасмурно, но вовсе не холодно, хотя если просидеть полтора часа, риск замерзнуть есть.
Сижу и думаю, как стремно идти к Косте. Можно было бы ничего не объяснять, ну перестали бы общаться и все. Но вдруг научрук опять валит, и Арзамасов его будет заменять? Вряд ли он будет мне гадить, но чувство неловкости не позволит мне обратиться за уточнениями или помощью.
– Ксюша?
От неожиданности я подскакиваю на месте и верчу головой.
Ко мне двигает Макс Лютаев, в руках у него какая-то коробка, и в целом он выглядит сердито.
– Чего задницу морозишь? – вместо приветствия выдает он.
– Хочется, – огрызаюсь я в лучших традициях восьмилетки.
Он плюхается на лавочку рядом и вытягивает свои длиннющие ноги.
– Это тебе, – он протягивает мне коробку. – Каринка сделала. Цени, я даже не откусил.
Я недоуменно заглядываю в коробку и вижу шоколадный торт. Пахнет вкусно.
– Так ты ко мне пришел? А как ты узнал…
Я не завершаю свой идиотский вопрос, потому что Макс смотрит на меня с насмешкой. Ну да. Я под присмотром.
– Обиделась, – внезапно констатирует он. – Я так и думал.
– Пять баллов, Кэп, – фыркаю я.
– И чего тебе не эдак? – продолжает допытываться Лютаев. – Ксюш, какого рожна тебе надо? Он за тобой вернулся.
– Я вот и не пойму, чего вернулся-то? Бабы в Москве кончились?
– Ты серьезно думаешь, что он всем такие подарки делает?
– Какие такие? – морщусь я, вспоминая колье. Да красивое и дорогое. И что?
– А ты внимательно смотрела? Ты вообще поняла, что он значит? – Макс сверлит меня глазами.
– А ты понял?
Что может значить дорогой подарок от Гордеева? Плата за новые услуги.
– Я-то точно знаю, мы в Бергманском магазине три часа торчали. И если этот подарок тебе ничего не говорит, то я даже не знаю.
Я начинаю елозить на месте. Я что-то пропустила? Что я там такого не заметила? Никаких записочек, открыточек, колечек…
С надеждой смотрю на Лютаева, но тот, похоже, ничего объяснять не собирается.
– Короче, Ксюша, чеши домой и подумай над своим поведением. Мне не нравится, когда моя девочка тратит столько времени на чужого мужика. И торты должны быть только моими. Поэтому, давай, разувай глаза и хорош трепать Гордееву нервы.
– А как же мои нервы?
– Как говорит одна моя новая знакомая: «Ты делаешь нервы себе сам!». Могу подвезти для ускорения процесса прозрения.
Ну и что мне теперь делать? Умереть от любопытства, но гордой?
Глава 53
Хлопнув дверцей Максовского монстра я пулей мчу домой, перепрыгивая через ступеньку. Если я сейчас не получу нормальных объяснений, я взорвусь.
На ходу спиннывая сапожки, я прямо в куртке бегу в комнату и бросаюсь к так и лежащему на столе открытому футляру.
Через десять минут я готова взвыть от злости. Ничего там нет!
Только шикарный ошейник.
Я сжимаю его в руке, и подвеска больно впивается мне в ладонь.
Блинский блин! Даже подарки Гордеевские делают мне больно!
Разжимаю руку и с ненавистью смотрю на украшение.
Он и имя мое не мог нормально запомнить!
Подвеска, усыпанная камнями, выполнена в виде инициалов: К.Г. Я – Ксения Егорова! Егорова! К.Е. Что тут сложного? Он Д.Г., я – К.Е.!
Ой… К.Г.
Сердечко разом заходится в сумасшедшем ритме. Да нет. Не может быть… А это что?
Две буковки соединены простым золотым колечком…
В груди давит, слезы брызгают крупными каплями, хотя я думала, что еще вчера все выплакала.
Дурак! Ну какой дурак! Я реву и не могу остановиться. Бесчувственный идиот! Слова всякие он не любит, видите ли! Как я понять-то должна была? А если б я никогда не догадалась?
И что мне теперь делать? Я вчера ему столько гадостей написала и наговорила! Он сам виноват! И заслужил! А мучиться и страдать буду я! Сижу и размазываю по лицу слезы, кулаком с зажатым в нем колье. Фантазер, блин! Кольцо не мог купить? Без брюлликов, обычное золотое?
На мой вой в комнату заглядывает Лешка и тут же пугается:
– Ты чего дурниной голосишь?
– Отвали! – всхлипываю я. – Вы – мужики – придурки! И ничего не понимаете!
– Чего я не понимаю? – обалдевает брат, которого я впервые причисляю к мужикам.
– Нич-чег-го, вооб-бще нич-чег-го, – заикаюсь я.
Я настолько сражаю своими обвинениями Лешку, что он приносит мне воды. Клацая зубами по стеклу, я глотаю воду и все равно не могу успокоиться.
Немного прихожу в себя после того, как умываюсь холодной водой. Лицо щиплет от соленых слез, оно опухает и покрывается красными пятнами. Десять часов утра, а я выгляжу, как заправской бухарик.
Настроение забиться под кровать и жалеть себя.
Приходит сообщение от Лютаева: «Ну что? Сложила два плюс два?». Я снова впадаю в бешенство и пишу: «А нормально нельзя было сказать? Словами через рот?»
«Тебе не угодишь, сами разбирайтесь. Я Каринку увезу, тортов больше не получишь».
Точно. Торт. Самое то. Карина, видимо, опытная женщина. Ну, с такими мужиками под боком это не удивительно.
Шуршу в коридор, забираю оттуда покинутую коробку, добываю столовую ложку на кухне и запираюсь в комнате. Пялясь в окно на мрачное небо, я ковыряю ложкой торт из самой середины, заправляюсь шоколадом до тошноты. Говорят, от него серотонин вырабатывается. Сейчас как начну радоваться. Угу. Не работает ваш шоколад ни хрена!
Еще паршивее становится, когда к Лешке приходит Маша. Слышимость хорошая, и все их омерзительное воркование бесит меня и растравляет раны.
Не выдержав, я выбираюсь из комнаты и, наспех одевшись, иду на улицу. Устраиваюсь на качелях и, нахохлившись, размышляю, почему жизнь – дерьмо.
Буду сидеть тут, пока Маша не уйдет. Сил моих нет смотреть на чужое счастье.
– Что за тяга сидеть на холодном? – прерывает мои мысли сварливый голос.
Я вздрагиваю, сердце замирает, но поднимать глаза на Дениса я не хочу. Я сейчас такая страшная после рёва. И вообще…
