Мой сводный кошмар (СИ) - Анастасия Воронцова
— Да, — говорю я, прекрасно зная, что это неправда, и, судя по коварному огоньку, который вспыхивает в его глазах, он тоже это знает.
— Врушка, — тихо шепчет Кирилл, подаваясь вперед. Уголок его рта приподнимается в намеке на улыбку, — Маленькая милая лгунья…
Как ни комично, когда его губы оказываются в опасной близости от моего лица, от поцелуя меня спасает… Чашка. Я шустро прислоняю ее ко рту, словно пытаясь защититься, и из груди Барского вырывается тихий, но искренний смешок, от которого все мое тело покрывается мурашками, а в животе вспыхивает непонятное чувство.
Я ожидаю, что он сдастся, отступит, но вместо этого Кирилл подается вперед и медленно целует обратную сторону чашки, не сводя с меня глаз, отчего я тут же вспыхиваю, точно раскаленный чайник.
Удовлетворенный моей реакцией, он наконец-то отстраняется, а я в таком шоке, что даже не могу пошевелиться.
Это что для него? Какая-то шутка?
Немного погодя, я недобро прищуриваюсь.
— Смеешься надо мной?
— Разве похоже? — спрашивает он, пристально глядя на меня, а я не выдерживаю, и, со стуком поставив чашку на твердую поверхность, поднимаюсь из-за стола.
— Похоже на то, что ты снова развлекаешься за мой счет! Но я — не твоя игрушка, и не собираюсь этого терпеть! Найди себе другую дуру! Уверена, если позовешь, к тебе сразу толпа желающих выстроится, как та твоя блондиночка, о которой весь наш универ уже вторую неделю гудит!
Закончив, я тяжело дышу, мысленно проклиная себя за вспыльчивость.
Так не должно было быть. Я должна была держать себя в руках. Я не должна была показывать, как сильно меня это зацепило, но из песни слов не выкинешь.
Какое-то время Барский просто сидит и ошалело смотрит на меня, а затем вдруг неожиданно расплывается в улыбке.
— Ты что, ревнуешь? — спрашивает он, и я чувствую, как мое сердце делает кульбит и ускоряется, грозит проломить ребра.
— Еще чего! — почти рычу я, насупив брови, — Мне нет дела до того, с кем ты развлекаешься, но играть собой я не позволю.
Тогда он поднимается из-за стола и медленно делает шаг ко мне, вынуждая меня отступить, а веселый огонек в глазах парня превращается в опасное пламя.
В конце-концов я оказываюсь зажата между ним и стеной, а он нависает надо мной, точно скала.
— Когда ты стала такой врушкой, Злата? — хрипло спрашивает Кирилл, обжигая мою щеку жарким дыханием, а я неожиданно ловлю себя на том, что не хочу его отталкивать. Должна, но не могу.
Едва уловив его запах, я чувствую, как меня переполняют воспоминания. Все наши встречи, тренировки и свидания по вечерам, все поцелуи, разговоры и случайные касания. Все то, что я так сильно старалась забыть. То, что я должна была забыть.
Как бы я ни старалась вычеркнуть Барского из своей жизни, он вновь и вновь возвращается в нее, вскрывает старые раны, и, как ни странно, лечит их. Он заставляет меня заглянуть в самые темные и тайные уголки моей души, о которых я даже не догадывалась. Он меня бесит, и одновременно сводит меня с ума. Я ненавижу его, но, несмотря на все недостатки, несмотря на то, как он относился ко мне после смерти родителей и потом, после угроз в сторону Лины, несмотря на то, что он чуть не сломал меня, просто не могу его не любить. Не могу не думать о том хорошем, что он заставил меня испытать. Обо всем том, что он для меня сделал.
Это сносит мне крышу, заставляет забыть о данном себе обещании. О запрете приближаться к нему. И, когда его губы наконец с нежностью накрывают мои, я понимаю, что проиграла.
Глава 25
Злата
Любовь — странная штука, непредсказуемая. Она может как возвысить тебя, так и унести на дно, сломать, разрушить.
Люди, которых мы подпускаем к себе ближе всего, могут навредить нам так, как никто другой не сможет, но они же могут и спасти нас, сделать сильнее. Поэтому нужно быть очень осторожным, когда решаешь к себе кого-то подпустить.
Когда я потеряла родителей, я отдалилась от всех. У меня не осталось друзей, которым я могу довериться, с которыми я могу болтать обо всем и ни о чем одновременно, ходить в кино или есть пиццу. Мне казалось, что одной быть проще. Что так я защищу себя от боли. Но, вместе с тем, я лишалась и всего хорошего, что могли принести любовь и дружба. Я жила, но жизнь моя не была полной, в ней как-будто чего-то не хватало, как в пазле с потерянными деталями.
Но, с появлением в ней Кирилла, потерянные детали постепенно начинали возвращаться. И, лишь вновь обретя их, я поняла, как сильно мне этого не хватало. Как сильно мне нужен был рядом тот, кто может просто обнять меня во время просмотра фильма, или приготовить горячий чай. Тот, с кем можно поговорить и помолчать.
Я понимала, что рискую, вновь впуская его в свою жизнь. Но, не рискнув, никогда не буду счастливой. Как не может быть полным путешествие, прерванное на полпути.
Мы лежим в кровати, тяжело дыша, и смотрим в потолок. Где-то в метре от нас, на столе, лежит нетронутая пицца. То, что произошло между нами несколько минут назад, кажется безумием. Жарким, всепоглощающим и безумно приятным безумием. Но я ни о чем не жалею.
Мои губы и кожа все еще горят в тех местах, где он касался меня, а щеки пылают как никогда ярко. А затем Кирилл первый прерывает тишину.
— Я люблю тебя, Злата, — шепчет он, и на мгновение я забываю о том, как дышать. Мое сердце разгоняется с нешуточной силой.
А потом провожу языком по пересохшим губам, и мы снова целуемся: жадно, неистово, так, словно не можем насытиться друг другом. Его прикосновения нежные и одновременно властные, он сводит меня с ума, заставляет гореть от желания, и забыть обо всем на свете. Кирилл не дает мне опомниться, словно боится, что я передумаю, оттолкну его.
Это похоже на пытку: сладкую, нежную пытку, которой нет конца.
Проходят часы, прежде чем мы наконец можем оторваться друг от друга.
Попытка разогреть пиццу в духовке не приводит ни к чему хорошему: она подгорает, а кухня наполняется
