Ирина Лобусова - Пять минут до любви

Вокруг нас собралась людская пробка, но, как только окружающие увидели, что это конфликт с милицией, все предпочли отойти. Пробка рассосалась так же быстро, как и возникла. Ситуация становилась критической. Какого черта он прицепился именно ко мне? Я почувствовала вдоль позвоночника капли холодного пота. Я остановилась, не пытаясь высвободить руку, и попыталась еще раз заговорить с ним:

— Моя фамилия такая-то… Я представляю телеканал… Я аккредитована специально, чтобы находиться за кулисами. Если вы отпустите мою руку, я покажу вам удостоверение и лист аккредитации.

Это было удивительно, но он отпустил. Моя аккредитация на чугунное лицо стража порядка не произвела никакого впечатления.

— Я представилась. Теперь представьтесь вы и скажите, с кем я имею дело, и почему вдруг вы меня схватили.

Он ничего не ответил. Я принялась настаивать.

— Кто вы такой? В конце концов, предъявите свои документы!

Он отреагировал быстро. Вновь схватил за руку и гавкнул:

— В машину!

Ситуация выходила из — под контроля. Я почувствовала настоящее отчаяние. Резко дернулась, он нажал сильнее, в моей руке что-то хрустнуло, я почувствовала такую сильную боль, что заорала, как сумасшедшая. Он снова меня дернул и я упала на асфальт, неблагополучно приземлившись на оба колена. Тогда я принялась кричать изо всех сил. От милицейского уазика отделилось подкрепление в количестве трех здоровенных омоновцев, которые выскочили из машины, гулко стукая тяжелыми ботинками и на ходу вытаскивая резиновые дубинки. Но в этот самый критический момент у меня появилась подмога — совершенно с другой стороны.

С противоположной от омоновцев стороны ко мне бежал… заместитель директора нашего телеканала! Один бог знает, как он очутился за кулисами! Но это было настоящим спасением. Вместе с ним бежала женщина — журналистка с центрального телеканала, я узнала ее в лицо. Среднего возраста мужчина, лысеющий, с полным брюшком, бросился на мою защиту как могучий лев, рьяно готовый пойти с кулаками на всю милицию! Он подлетел и заорал:

— Что здесь происходит! Это журналист с … канала! Немедленно ее отпустите!

В следующую же секунду он был сбит с ног одним их трех подлетевших омоновцев. Упав на землю, он закричал:

— Прекратите немедленно! Вы не имеете права!

Омоновец ударил его ботинком в живот и бедный замдиректора крупного телевизионного канала, словно последний бродяга, взвыл нечеловеческим голосом и принялся кататься по асфальту, чтобы заглушить боль. Это было просто нечеловечески страшно. Мне стало так страшно, как не было еще никогда. Я уже не могла кричать, и застывший крик ледяной коркой съежился на моих распухших губах. Столичную журналистку тащили в машину. Нужно было срочно что-то делать. Я резко дернулась, перекатываясь на спину. Потерявший равновесие мент упал прямо на меня. Тяжесть, свалившаяся прямо на меня, брызгала мне прямо в лицо слюной, перемежая мат с редкими вариантами цивилизованных слов. Вдруг я увидела, что оператор журналистки снимает все на камеру. А к ментам уже бежала подмога — не меньше десяти человек… Оператору дали по голове и вырвали камеру. Следом за ведущей его запихнули в машину. Быстро подняли за шкирку замдиректора канала и меня.

А на сцене тем временем вовсю шел концерт. И все происходящее за кулисами заглушалось громкими звуками фонограммы. И в тот момент, когда, подхватив за локти, меня почти несли к милицейской машине двое омоновцев, в тот момент, когда все внутри меня омертвело посреди чужой и враждебной толпы, я увидела знакомую спину и заорала как только могла, изо всех сил, чуть не разорвав свои легкие:

— Сережа!!! Сергей!!!

Мой крик повис, как живое материальное тело, над замеревшей толпой. Я увидела, как исказилось его лицо, и в сопровождении личной охраны он бегом бросился в нашу сторону. Он был настолько значительной персоной и обладал такой властью, что при его появлении спины всех ментов (в том числе и полковника) мгновенно вытянулись в струнку. В сопровождении трех своих личных охранников он подлетел к милицейской машине и сказал жутким глухим голосом, чеканя слова:

— Что здесь происходит?!

Сказал так, что от тихого звука его голоса руки ментов скользнули вниз и, отпущенная на волю, я чуть не шлепнулась об асфальт. Я тяжело привалилась к машине, чувствуя, что ноги мои подкашиваются, и я еле стою.

— Что здесь происходит?

Из машины вылез начальник — полковник. Травмированный падением на асфальт, он предпочитал скрываться от ехидных насмешек своих подчиненных в машине. Он вылез как перепуганный, нашкодивший мальчишка и при виде разъяренного Сергея моментально растерял свой ментовский лоск.

— Понимаете, Сергей Николаевич…

— Я сказал — что здесь происходит? Кто велел их трогать? За что я вам плачу? По какому праву вы вообще посмели к ним прикоснуться?

— Она стояла близко от сцены.

— Я знаю. Она была за кулисами потому, что это специально приглашенный мной журналист. И это я разрешил там быть. Как же вы посмели их тронуть?

— Но мы подумали, что они все…

— За что вам платят деньги? Я спрашиваю — за что я плачу вам такую сумму? Чтобы вы нападали и калечили специально приглашенных мною людей?! Вы совсем лишились мозгов?!

— Я не знал….

— Вы не будете больше со мной работать! И я вычту все это из причитающейся вам суммы!

— Извините… Я не знал, что она журналиска!

Тут было самое время вмешаться, что я и сделала:

— Неправда! Я предъявила вам свою аккредитацию! И оператор был с камерой! У него бейджик на груди!

Сергей потемнел еще больше. Лицо мента стало еще более жалким.

— Все, вы уволены. Вы вообще не получите никаких денег. Мало того, что вы покалечили моих гостей, так вы еще напали и сделали мне инцидент в столичных сми? Вы понимали, на кого нападаете? И какие проблемы мне сделали? Я не только не буду больше никогда с вами работать, но еще и доложу обо всем вашему начальству. И сделаю это сам, лично!

— Но Сергей Николаевич…

— Никаких возражений я слушать не стану! Я разрываю контракт и нанимаю другую охрану! А ваше начальство заставлю провести специальное служебное расследование! Теперь немедленно выпустите всех!

— А мы никого не задерживали, это недоразумение…

— Всех выпустить — я сказал!

Из машины один за другим на свет появились мой замдиректора, перепуганный оператор, сжимавший в руках разбитую камеру и столичная журналистка, вся пунцовая от возмущения, бормотавшая так, чтобы слышали все:” поддонки…. Подниму такой скандал… узнают все… газеты… телевидение… я такое сделаю — мало не покажется!..»