Малыш для лучшего друга (СИ) - Романова Злата
– Ты сумасшедшая! – смеется Пашка, подхватывая мое настроение.
Его сильные руки смыкаются вокруг моей талии и он кружит меня, приподняв, как пушинку, отчего я восторженно смеюсь, обняв его за шею. Мы танцуем, как вздумается, веселясь от души и не беспокоясь о том, чтобы попадать в такт, и даже когда песня сменяется следующей, продолжаем, словно и не замечая этого. Границы дружбы в этот вечер словно стерлись, потому что я безбожно флиртую с Пашей и он отвечает тем же, позволяя своим рукам будто бы случайно скользить там, где им не место. Прикасаясь ко мне там, где короткий подол платья заканчивается обнаженной кожей моего бедра, или скользя пальцами вокруг моей шеи в собственническом жесте, который я запомнила еще с той нашей ночи и который заставляет меня дрожать в предвкушении его ласкающего рта, но Паша лишь пару раз касается моего уха и щеки губами, все-таки не переходя эту последнюю черту.
– Ребят, ну вы даете! – разбивает мою счастливую иллюзию громкий крик Полины и словно очнувшись от сна, я вздрагиваю и отстраняюсь от Паши, с беспокойством отмечая, с каким любопытством уставились на нас она и ее муж. – Вот это жарища!
– Действительно жарко, – делает вид, что не понял вложенного в это выражение смысла, Паша. – Пойду за водой. Серафима, ты со мной?
– Да, – как утопающий хватаюсь за его протянутую руку. – Я устала, надо бы отдохнуть.
– Потанцуй со мной хотя бы! – просит Поля с жалобной моськой.
– Дай мне десять минут передохнуть и обязательно потанцуем вместе, – уверяю ее, оглядываясь назад, потому что Паша уже ведет меня за собой туда, где располагается наш столик, за которым сейчас никого не осталось.
Глава 30
– Ух, как хочется пить! – обмахиваясь рукой, улыбается Фима, плюхаясь на диван, и приземлившись рядом с ней, я на грани терпения жду, пока она нальет в стакан воду из бутылки и выпьет ее, прежде чем наброситься на ее влажные пухлые губы, которыми она дразнила меня весь вечер, прикусывая их и облизывая так, словно специально хотела привлечь к ним внимание.
Как бы то ни было, ей это удалось. Ее сладкий вкус бьет как электрический разряд по всем рецепторам сразу и мой ошеломленный стон поглощает не менее удивленное хныканье Серафимы, прежде чем я обхватываю руками ее тонкую фигурку и практически затаскиваю ее на себя, целуя глубоко и грубо, как требует адреналин, гуляющий в крови. Мы не останавливаемся ни на секунду, чтобы передохнуть, потому что я просто не могу оторваться от нее, поглощая с безумным голодом минута за минутой, и только когда моя рука оказывается под подолом ее короткого платья, накрывая маленький клочок кружева, она испуганно дергается, отрывая свои губы от моих и в панике оглядываясь кругом. Когда ее испуганные глаза встречаются взглядом с моими, а рот округляется в шоке, я понимаю, что поступил как последний кретин, набросившись на нее прилюдно. Нам нужно уединение.
– Пойдем, – встав и поправив ставшие тесными штаны, протягиваю ей руку.
Как только ее маленькие дрожащие пальчики нерешительно ложатся на мои, я сжимаю ее ладонь и без всяких сомнений и раздумий направляюсь на цокольный этаж. Стоит только протянуть пару купюр одной из официанток, как нам указывают на свободную кабинку, оказавшись в которой я снова набрасываюсь на Фиму, подхватывая ее под бедра и целуя в сладко пахнущую шею, которая благодаря этому крохотному платью полностью открыта для взглядов и прикосновений. Сообразительная малышка сразу же обхватывает меня ногами за талию и томно стонет, дергая за волосы, что лишь больше подзадоривает меня, потому что я тоже не настроен на нежности. Вскрик Серафимы, когда я кусаю ее за шею, полон восторга, и я нахожу ее абсолютно готовой, пробравшись-таки под будоражущее воображение кружево, прячущееся под платьем, и просто разрывая его к черту, чтобы добраться до желаемого. Мне не нужно спрашивать разрешение, прежде чем сделать то, чего мы оба хотим. Реакция ее тела говорит сама за себя, и когда приспустив штаны, я врезаюсь в нее, ее стон тонет у меня во рту, потому что я не могу перестать целовать ее и хочу поглотить каждый звук удовольствия, который она издаст, ведь до этой ночи я и не подозревал, каким чувственным может быть голос моей подруги во время секса, и что он способен сотворить с мужчиной.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Ошеломленный ее запахом, вкусом и мягким, нежным телом, обволакивающим меня, я ни о чем не думаю, отдаваясь погоне за финишем, но на задворках сознания бьется тревога. А когда мысль, наконец, формируется в моей голове, Серафима с жалобным стоном сжимает меня, отдаваясь удовольствию и я испытываю огромное искушение проигнорировать здравый смысл, но все же нахожу в себе силу воли прервать все на полпути и положить ее на кресло с болезненным проклятьем. Тело требует своего, но мозг подкидывает картинки, в которых наша близость снова заканчивается беременностью, и я отхожу от слишком соблазнительной в своем удовольствии девушки подальше, беря дело в свои руки. Несколько грубых движений на автомате, вид быстро вздымающейся женской груди, грозящей вот-вот выпрыгнуть из платья, и я получаю свой финиш, гораздо более приглушенный, чем если бы мы пришли к этому вместе, а потом прислоняюсь к стене, стараясь не упасть, как не держащийся на ногах пьяница.
– Почему ты… – повисает в воздухе не заданный вопрос, когда Фима приходит в себя достаточно, чтобы одернуть платье и сесть прямо, глядя на меня со смущением и старательно отводя глаза от все еще расстегнутой ширинки.
– Забыл про защиту, – морщусь я, подходя к столику и беря салфетки, чтобы убрать беспорядок.
Фима испуганно ахает и смотрит на меня большими глазами.
– Я тоже. Это так глупо!
– Ну, на этот раз пронесло, – застегиваю штаны, подмигивая ей, потому что настроение у меня отличное, а голову уже не наводняют сомнения, по типу того, что все это – большая ошибка и глупость.
Я уже прошел все эти стадии, но все равно не смог устоять. О чем не жалею, потому что мне, блин, понравилась каждая секунда! Это далеко не на один раз, потому что я не успокоюсь, пока не исследую все грани Серафимы до последней. Просто нужно быть ответственнее и не забывать впредь о контрацепции.
– На этот раз? – прикусывает она губу, явно ожидая от меня инициативы и пояснений, что будет дальше.
Я наклоняюсь, чтобы прикусить ее шею за то, что снова дразнит меня этими губами, и поднимаю ее на ноги, без стеснения, присущего ей самой, прижимая Фиму к своему телу.
– Я хочу еще, – шепчу ей на ухо, поглаживая упругую ягодицу. – Это было слишком быстро. Продолжим дома?
– Паш! – с каким-то отчаянием стонет она, утыкаясь лбом в мою грудь, но не отстраняется, а это хороший знак. – Нам нужно вернуться. Потом все обговорим, но если сегодня нас никто не видел, то давай будем держать все при себе, ладно?
– А это никого, кроме нас, и не касается, – соглашаюсь я.
***
Я иду в дамскую комнату, чтобы немного остыть и привести себя в порядок, но глядя на себя в зеркало, видя потекшую тушь и растрепанные волосы, воспаленные губы, которые терзал Паша, и свой пьяный взгляд, понимаю, что любой догадается, почему мы, вдруг, исчезли. Варя так уж точно, ведь она знает меня лучше всех.
Наскоро поправив макияж и волосы, я проверяю телефон и вижу сообщения от подруги.
«Куда ты пропала? Мы ждем уже двадцать минут, Дэн нашел общий язык с Сегой, а Миша, идиот, специально провоцирует меня, зная, как меня злят его тупые подкаты».
«Черт, Фим, если ты не появишься сейчас, то упустишь шанс познакомиться с Дэном!»
«Ладно, нам уже пора, значит, в другой раз. Я решила сегодня остаться на ночь у Дэна. И никаких тебе подробностей, кидальщица!»
Черт, неужели нас с Пашей не было так долго?! Вот блин! Быстро пишу ей ответ, прежде чем снова вернуться в зал.
«Прости меня, Варюш, кое-что случилось! Я тебе завтра расскажу, сейчас поеду домой с Пашей, его родители ждут».
Я уже достаточно остыла, чтобы понять – нам с Пашей нужно серьезно поговорить, а не снова заниматься глупостями. Я знаю, что у него нет ко мне чувств. Это просто секс. Но он невозможен между людьми, которым всю жизнь воспитывать общего сына. Я не могу так легко к этому относиться, как бы не хотела. Потому что с моей стороны чувства есть и когда все закончится, будет такая сильная обида, что вряд ли я смогу его простить.