Моя до конца (СИ) - Шантье Рошаль

Ему нужна всего минута для того, чтобы оценить ситуацию и понять. Понять, что я знаю о том, о чем он не хотел бы, чтобы я узнала.

— Не подходи! — выставляю руку в оборонительном жесте, будто это может мне помочь.

Я сотни тысяч раз оставалась с ним наедине, испытывая при этом совершенно разные эмоции. Но никогда еще этой эмоцией не был пробирающийся под кожу страх.

— Ты что, милая? Это же я, — растерянность исчезает с его лица, как и не бывало, а сам он потихоньку приближается.

Только теперь я знаю, что Артем Лукашин болен.

И имя этой болезни я.

Арина Туманова.

Знаете, насколько мне страшно? Очень.

— Это ты… — выдыхаю пораженная, все еще не способная прийти в себя. Не каждый день, знаете ли, узнаешь, что твой бывший — сталкер. — Ты… Как ты моей семье в глаза смотрел?

— Я любил тебя. Твой этот Ветров, — здесь, на это ненавистной, как я уже наверняка знаю, фамилии, Артём презрительно кривится, — нужна ты ему, думаешь? Нет! Не нужна! А я тебя люблю! Люблю слышишь, Арина?! Люблю!

Он переходит на крик. Не тот, самый обычный, а какой-то судорожный. Я такого не видела раньше… Он преградил мне дверь собой и сейчас все, чего я хочу — уйти. Уйти!

Изменения в Артеме происходят мгновенно: его глаза буквально наливаются кровью, а лицо становится жестким. Крика больше нет, зато есть тишина. И я не знаю, что страшнее. Я не могу предсказать его действия. Никогда не замечала, но сейчас от нее буквально исходит сумасшествие. Он одержим.

Медленно, чтобы не раздражать его резким движением, поднимаюсь с кровати и делаю шаг к окну. Понятие не имею, что это даст мне, но лучше так, чем смотреть на него снизу вверх.

Но снова мимо. Просчитать хоть что-то в этой ситуации невозможно. Мое движение действует на Лукашина, как спусковой крючок. Раззадоривает или пугает — и разбираться не хочу, и не успеваю даже пикнуть, как он хватает меня за руку и горланит, словно в забвении:

— Ты моя, Арина!

И сейчас, поверьте тому, что я вижу: сейчас это не красивая фраза, он свято верит в то, что говорит.

Мороз страха окутывает, затмевает рассудок и мешает думать. А думать надо как никогда быстро и в правильном направлении. Господи, ну почему я такая дура-то?!

Когда его затуманенные мутной дымкой глаза оказываются совсем близко к моему лицу и он повторяет. Тише, требуя безропотного подчинения, но от этого сердце ухает вниз:

— Ты моя, Арина.

Единственное чего я хочу — это уйти, потому что происходящее попахивает дуркой. Только по Артёму понимаю отчетливо, что тот готов буквально на все и прямо сейчас. Жмурю глаза, чтобы протрезветь, выйти из оцепенения. Обдумываю, собравшимися в кучу извилинами, как бы сделать все аккуратно и если не сбежать самой, то хотя бы позвонить тому, кто поможет это сделать: брату, Аланьеву, Макару, да кому угодно!

— Успокойся, Артём, все хорошо, — тяжело сглотнув вязкую слюну лепечу. Но заставляю себя замедлить судорожный текст, который сам по себе выдаёт мой рот, — Это такая встряска для отношений. В модном журнале вычитала, — с плохоскрываемой дрожью в голосе говорю на тон тише обычного. Потому что так эмоции скрыть легче. Н-наверное…

— Какой ещё журнал, Арина? — вид у Артёма растерянный. Он абсолютно явно не ожидал такого поворота.

— «Элль», кажется, — нервно дергаю плечом, — Точно не помню, правда. Но там так и значилось: если вы хотите разнообразить и внести новшество в вашу любовь, взбодрите своего партнера. Я взбодрила, перестаралась, да? — со всей актерской игрой, на которую только способна, добавляю своему голосу чувства вины. Хоть бы поверил…

— А почему Ветров? — хрипит в неверии.

— Ну а кто еще? — выпаливаю первое, что приходит на ум. Но учитывая, какая я тупица, про ум загнула, конечно, — Заодно и его проучила. Ты же намного лучше его. Вот теперь он об этом знает.

Ответ, кажется его удовлетворил. Потому что Лукашин крепко прижимает меня к себе, а я силюсь не дрожать, как лист осиновый.

— Когда Катя сказала, что ты уехала с ним, я себе места не находил, — шепчет расслабившись, сраженный моим признанием. А я отмечаю, что это работает. Работает!. И нужно продолжать в том же духе. А потом добраться до телефона… Главное, позвонить.

И тут замираю вновь: мне может звонить Ветров. Сам. Ветров, который понятия не имеет, где я.

— Катя? Секретарь Горгоны? — отвечаю запоздало. Потому что он поворачивает на меня свои стеклянные глаза.

— Ага. Я просил ее все о тебе сообщать, — признается, механически поглаживая мои волосы.

— В-волновался, да?

— Конечно. Ты же моя, Арина. А этот Ветров вездесущий… Нравился этой суке! — и по вновь напряженному телу я понимаю, что его злость заново набирает обороты.

— Его тут нет, Тем, — предпринимаю попытку. Мое тело все еще одеревеневшее, голос слушается плохо, но мелькнувшая надежда придает сил.

— Так ты не уходишь? — спрашивает, все ещё не веря.

А я молюсь всему, что есть на белом свете, чтобы поверил, потому что очень трудно, на самом деле, за минуту и в дезориентированном сознании придумать что-то более сносное, чем эта чушь.

— Куда, Темочка? Это мой дом. — А вот это уже работает безоговорочно.

Но говоря это, чувствую себя той ещё стервой, потому что ощущения дома для Лукашина совершенно особенно. Он делился со мной и сейчас я использую эту информацию в своих грязных целях. Или чистых. Спасти свой зад от параноика— это нормальное желание? Если ваш ответ нет— вызовите врача.

— Я хочу чай, ты будешь? — эти действия должны подтвердить то самое ощущение дома, в котором я пытаюсь убедить Артема.

— Да, того, с травками, который привозит мама.

Киваю. Мама и чай с травками. Интересно, что же там за травки такие, а, Елена Петровна? Так вот почему она так истерила, когда я манатки собирала. И с детьми торопила, и с женитьбой. Потому что предполагала, чем может обернуться мой уход. Или точно знала, чем обернется.

На подготовку к чаепитию уходит минут пять от силы и все это время Лукашин не спускает с меня совершенно лишённых эмоций глаз. Он ходит по пятам, как привязанный. А телефон мой остался в коридоре прихожей, которая прекрасно осматривается из кухни.

Черт возьми…

Ставлю наполненные кипятком чашки на стол, здорово расплескав по дороге. Потому что нервное напряжение не уходит.

— Ты о чем-то беспокоишься? — удивление Артема не знает границ и это даже немного сбивает меня, потому что для нормального человека ответ очевиден.

— Все думаю о том, как ты подкидывал мне записки, — и уловив настороженный взгляд, спешу добавить, — это правда было очень мастерски.

— Но в комнате ты говорила другое, обвиняла, — морщится, будто я ему кулаком зарядила. Нет, но очень хочется.

— Я просто растерялась… — пищу,сокрушаясь.

— А, это да. Это ничего, — проговаривает. А потом… гладит себя по плечу. Как бы успокаивая… себя…

Ёлки с зеленой макушкой…

— Вот для меня и удивительно, как ты все это провернул, — хочу постараться выпытать побольше. Нужно чем-то занять время, которое приходится тянуть. Мало ли, ему сейчас чего от меня захочется. А если то, от чего я буду отбиваться на смерть? Мамочки… — Аланьев тогда ездил в ресторан, запрашивал записи с камер, даже знакомого туда отправлял. Но тот подтвердил поломку, — я сейчас здорово рискую. Но в тишине риски увеличиваются. Да?

— Пф, — ведется на провокацию он, и это однозначно играет мне на руку, — У меня тоже были знакомства, девочка Риша. Моя мать в то время пыталась жить з мужиком. Дядя Иван был простым работягой, но слишком сильно хотел произвести впечатление на мать и на меня разом. Он то и сидел на камерах в том ресторане, представляешь? Так что я преспокойно снял кепку, очки с темными стёклами и капюшон, а потом попросил удалить запись за весь день, чтобы вопросов не было. — В его речи мелькает некая гордость. Еще бы! Если бы я случайно не нашла на свою голову блокнот, мы бы так ничего и не узнали, — Официальная версия: оборудование заглючило. Потом, конечно, когда приперся полицейский от твоего Аланьева вездесущего, Ивана с работы поперли. Там же не дураки сидят, но, главное, цель, понимаешь? Она была достигнута! — его самозабвенная во все губы усмешка, сопровождаемая хриплым смехом ошеломляет. Но событий слишком много, чтобы я могла придержать свой острый язык.