Я вернусь в твою жизнь - Маша Малиновская
Снимаю шляпу и очки и иду к воде.
— Ура! — кричат в унисон. — Мама идёт!
— Ох! — вскрикиваю, как только, стоило мне ступить в воду по колено, на меня несутся столпы солёных брызг. Буквально шипят на разгорячённой коже. — Ах вы! — задыхаюсь от возмущения и смеха.
И тут же принимаю правила игры. Двое против одного — нечестно, а значит, я могу не стесняться и не осторожничать.
Крик, шум, брызги, соль везде — в глазах, в ушах, в носу, на языке. Настоящая какофония веселья.
Кажется, я так не хохотала много лет. Да, наверное, и никогда! От души, по полной, без оглядки. С радостью в сердце за счастливый смех дочери, за её улыбку, за искры в глазах.
— Е-е-е! — Празднуют они победу, когда я сдаюсь, подняв вверх ладони.
Мы возвращаемся на пляж, я набрасываю полотенце Насте на плечи. Семён раскидывает руки, потягивая мышцы после такой активной нагрузки.
Взгляд сам липнет к его телу, как приворожённый. Невозможно оторваться.
И он замечает это!
В глазах проскакивает усмешка, читаю её по взгляду. Лёгкое, почти незаметное движение бровью так и демонстрирует его надменное “хочешь?”
Будто за руку на горячем поймал.
Да так оно и есть, чего уж.
Демонстративно отворачиваюсь и включаюсь в активный разговор с Настей. Она сейчас чрезвычайно возбуждена, взахлёб говорит. По факту пересказывает всё то, что я сама наблюдала последний час и в чём участие принимала, но для неё это способ выплеснуть эмоции, ещё раз их прожить и осознать.
— И я ужасно голодная! Когда там обед? — завершает он свою эмоциональную речь.
— Я тоже дико голоден, — соглашается Семён. — Можно было бы и в кафе зайти, но ужин в пансионате через сорок минут. Пока дойдём, пока в душ.
Мы собираем вещи и идём к корпусу санатория. После такого эндорфинового всплеска я почему-то не решаюсь посмотреть Семёну в глаза. Это чувство сложно объяснить. Оно странное.
Наши отношения вообще странные. Мы ведём себя как семья. Но при этом мы не семья. Но сексом занимались. И нам было хорошо.
Я запуталась.
Не пойму, что я чувствую. Кроме того, я не позволяю себе понять. Потому что сложно. Потому что страшно. Потому что пять лет собирать себя по кусочкам было очень тяжко и больно, а когда мы вновь увиделись, снова были моменты, когда я будто наотмашь по лицу получала. Такие были ощущения.
И мне страшно решиться. Выбрать. Я хочу спокойной жизни, размеренной. Хочу любить и растить дочь, а не латать своё сердце. Хочу простых и понятных отношений.
Но сможет ли мне дать такие Семён? Пока не получалось.
Слишком ярко с ним всё. Ослепляюще. Слишком острые эмоции.
А мне хочется завернуться в плед и прижаться к теплу. Выдохнуть. Расслабиться.
Получится ли так с ним?
Ужинаем в столовой санатория мы, конечно же, вместе. Настя вся просто цветёт. Она уже даже загореть успела — личико чуть потемнело. Кожа у неё, похоже, в отца, потому что я вся краснею, стоит солнечным лучам коснуться моей незащищённой кожи. Без толстого слоя мощного солнцезащитного крема мне в солнечную погоду не выйти, иначе к вечеру настоящее барбекю.
После ужина я ухожу в номер, мне нужно закончить перевод заказчику, а Настя с Семёном идут гулять по прилегающей территории. Там и детские площадки есть, и беседки. Только прошу их мороженым не объедаться.
В девять Настя выключается, как лампочка. Устала, эмоций и впечатлений уйма. Уснула буквально за пару минут.
Я ещё какое-то время глажу её по волосам, а потом прикрываю лёгким одеялом. Принимаю душ, наливаю чай и, накинув лёгкий халат до самого пола, приятно струящийся тонкой тканью по ногам, иду на балкон. Хочется увидеть ночное море и немного утихомирить мысли.
Воздух обалденный. Это просто непередаваемо. Жаркий днём, воздух немного остыл, а с моря лёгкий ветер несёт свежесть. Я глубоко вдыхаю и опираюсь локтями на перила.
— Прикинь, у наших номеров совместный балкон, — слышу негромкий голос.
Вздрагиваю от неожиданности, но совершенно, почему-то, не удивляюсь.
— И как же так вышло? — поворачиваюсь к нему.
Семён стоит у перил напротив своих окон. Он погасил в номере свет, поэтому я и не увидела его сразу.
— Случайность, — пожимает плечами с совершенно невинным видом, а потом протягивает мне бокал с шампанским.
В руках у него второй. Значит, ждал.
Конечно, ждал.
Я принимаю бокал, рассматриваю Семёна. Он сейчас такой безмятежный, расслабленный, смотрит вдаль на море. Такой спокойный и уютный. Лёгкий.
В расстёгнутой тонкой рубашке и свободных брюках, с мокрыми волосами, окружённый тонким, едва ощутимым ароматом свежести геля для душа, он выглядит… привлекательным. Сексуальным. Магнетичным. Манящим.
Желанным.
Но мне вдруг хочется иного.
— Расскажи мне о себе, — делаю к нему несколько шагов и опираюсь локтями на перила рядом. — Как ты жил эти годы?
Понимание того, что я по сути его почти не знаю, приходит неожиданно. Знаю, какой он на вкус, какие мягкие у него губы, как чувствуется соль на его коже, какими сильными могут быть его мускулы, сжимающие в объятиях. Но… о чём он мечтает? Какой видит жизнь? Какой любимый цвет, вкус, блюдо, запах?
Осознание, что я о нём, как о человеке, как об отце своей дочери, ничего не знаю, вдруг оказывается ошеломляющим. Я ведь даже не в курсе, в чём заключается его работа, я от Кортеса узнала, что Семён уже несколько месяцев не работает на отца.
И мне вдруг хочется узнать о нём. Всё и сразу, много. Хочется, чтобы он сам рассказал — с душой и эмоциями.
Хочется впитать это, почувствовать его.
Знаю, что это желание уж точно никак не совпадает с моим решением возвести границы. Но почему-то так хочется…
39
Настя очень тепло прощается с тренером и лечащим курортным врачом. Неделя пролетела так быстро, что и оглянуться не успели. Семён побыл с нами всего три дня, а потом ему всё же пришлось уехать на работу.
Он, оказывается, смог реализовать свою мечту! Ушёл от отца, порвал связи с семьёй, кроме сестры, рискнул, продав всё, что у него было, и вложился в разработку компьютерных игр. Он ведь в юности увлекался, даже зарабатывать неплохо получалось.
И не зря вложился, как оказалось. Сам в команде разработчиков, во всём участие принимает. И дела вверх идут, новая игра
