Город имени меня - Тори Ру
— Да уж. Сочувствую. — Юра грустно усмехается и демонстративно отправляет недопитую бутылку в урну. — На дух эту бодягу не переношу, но она реально становится проблемой. Тем более сейчас.
— Почему мама сказала, что ты скоро съедешь из квартиры?
— Все просто: квартира не моя, — Юра застегивает джинсовку на все пуговицы и поднимает воротник. — Когда шло бабло, я тратил его на продвижение ребят, а на то, что причиталось мне, купил тачку и снял крутую хату. Срок аренды истекает в январе, а дальше, с таким раскладом, я не потяну даже однушку вот здесь. Это ребята копят на будущее, занимаются благотворительностью... А мне не о ком заботиться. Да и будущее, прямо скажем, туманно.
— Что потом? Вернешься к маме?
— Исключено.
— Да брось... — бесшумно шагаю рядом, хотя поспеть за Юрой трудно. — Она же была права насчет твоей бывшей. В чем она ошиблась?.. Ту девушку не за что было любить. Хватит ее любить, Юр! Прислушайся к маме и помирись, между вами больше никто не стоит! Вот мое главное желание, ты должен его исполнить!
— Я подумаю. — Он устало вздыхает. — Давай закругляться с желаниями. Еще одно — и достаточно. Я не фокусник и не господь бог, камон!
Молча идем рядом — руки в карманах, хмурые взгляды устремлены под ноги. Срочно ищем способы отмотать назад: я раскаиваюсь, потому что опять влезла не туда, а Юра — в том, что жестко отбрил. Пространство наполнено странным, гудящим, почти осязаемым напряжением — от него поднимаются волоски на руках, пульс сбивается, и влажный воздух с запахом дождя вот-вот заискрится.
— Кстати, насчет вчерашнего... — Юра прочищает горло, и я подбираюсь, но он все так же расслабленно смотрит вперед. — Ты просила забыть, но я не хочу забывать. Я поцеловал тебя не из жалости.
Облегчение, радость и разом навалившиеся надежды едва не сбивают с ног, голос становится хриплым.
— Да? Тогда почему же?
— Просто потому, что могу. А тебе это было нужно.
Облегчение тут же сменяется разочарованием, досадой и злостью, и я вскидываюсь:
— Хочешь сделать меня своим проектом? Впишешь у себя, будешь поддерживать и всячески охаживать, а потом, когда решишь, что я достаточно окрепла, выпнешь под зад коленкой и примешься изображать жертву?
— Как вариант. Один мой проект уже перерос создателя и отправился дальше, и я искренне надеюсь, что никто из ребят никогда не оглянется.
— Да пошел ты. Ты пьян, придурок, вот что я тебе скажу!
— Да, я сегодня накидался. Но ни разу не напивался так, чтобы отказывали мозги, — отзывается Юра. — Кажется, это просто гребаная отмазка, шикарный повод сотворить то, на что никогда не решишься в трезвом уме, а потом сослаться на невменяемость. Этой фигней можно оправдать все: от убийства до случайного секса.
Без стеснения сказав это при мне, Юра снова признает, что мы теперь на равных, и вопрос, изводивший меня несколько мучительных месяцев, вырывается прежде, чем я успеваю его осознать.
— Что у тебя со Светой?
— Со Светой? Ничего. Трахались пару раз. Очень давно, — отвечает он буднично, и я осаждаю вскипевшую было ревность: раз ему настолько все равно, значит, Света действительно не волнует его.
— То есть, ты легко к этому относишься и не придаешь особого значения постели?
— Я уважаю всех, с кем был и очень им благодарен, но какой толк в бессмысленной возне и короткой разрядке, когда пустота все равно не заполняется, а утром становится еще гаже. Секс — это чисто механические действия для удовлетворения физических потребностей. То, что происходит по любви, сексом я не называю. Это настолько личное, что о нем никогда не станешь трепаться.
— Да ты, оказывается, романтик! — от его искренности мои губы разъезжаются в тупой довольной улыбке, он криво ухмыляется в ответ:
— Разве? Я же вроде как циничный мудак.
— Циник — уставший романтик.
— Циник — тот, кто побывал в некотором дерьме, наелся его и теперь им кидается.
Мы вместе хохочем, и я незаметно стираю потекшую тушь. Юра под мухой и настроен благодушно. В ушах шумит от азарта, сердце изнутри колотит по ребрам: между нами дружба, доверие и понимание с полуслова. Если ступлю на запретную территорию, это не станет большой ошибкой, зато точно расширит границы дозволенного. А у меня в запасе желание, исполнив которое, он изрядно облегчит мое нелегкое существование.
Обгоняю его, разворачиваюсь, пячусь спиной вперед и пристаю:
— Значит, ты все об этой жизни знаешь?
— Знаю, что ничего не знаю! Но, тем не менее, знаю побольше твоего, — Юра многозначительно поднимает вверх указательный палец, но тут же опускает его и примирительно поясняет: — В силу возраста и опыта, а не ума. Я тупой, вообще-то. Так что не принимай на свой счет.
— Тогда, как более старший и опытный, просвети: первый раз — это больно?
Он не удивляется, не стыдит за нездоровое любопытство и не морозится — лишь пожимает плечами и задумчиво изрекает:
— Никогда не имел дел с невинными девчонками, поэтому не поручусь. Но, кажется, в первый раз ты не кончишь.
В тротуаре под подошвой внезапно обнаруживается провал, я заваливаюсь назад, но испугаться не успеваю: Юра молниеносно хватает меня за талию и прижимает к себе. Задыхаюсь, уткнувшись в его твердую грудь, но упрямо пищу:
— А ты?
— Что — я?
— Кончишь?
— Наверное... — пару секунд он тупит, но резко убирает руку и отшатывается: — Кира, *ля!
— А что?! — Мне снова приходится его догонять. — У меня осталось одно желание! Что плохого, если я хочу, чтобы мой первый раз был любовью, а не сексом?!
«...И уж тем более не насилием», — продолжаю про себя, но упоминать про Кубика вслух неуместно и стремно.
Юра мрачнеет, натягивает маску ледяной отстраненности, и она садится как влитая:
— Чтобы я больше этого не слышал, поняла?
Шумно вздыхаю, но мне не стыдно — гребаная обида царапает сердце, от несправедливости хочется заорать.
Из арки выруливают мужики: что-то бурно выясняют и развязно жестикулируют, но, завидев нас, останавливаются как вкопанные и щурятся, словно у всех
