(не)твой - Эллин Ти
Мимо нас проходит та девушка, с которой стоял Антон, и Лешка из команды, который мне глазки с первого дня строит. Девчонка красивая, волосы рыжие длинные волнами по всей спине разливаются, и смотрит на нас хитро, когда вслед за Лёшей в машину идёт. Но хитрость во взгляде не злобная, какая-то… понимающая, что ли. Я не знаю, кем она Антону приходится, и не уверена, что хочу знать. Он обнимает меня при ней, наверное, этого достаточно, чтобы опустить эту никому ненужную ревность, которая в груди всё-таки успела разгореться.
— Антон? — говорю через минуту этих обнимашек на виду у всех. Нельзя так. Увидит тренер — будет нам весело. А если директор, то и подавно.
Но он сам все понимает, без лишних слов. Отстраняется, берет меня за руку и мы выходим под немного успокоившийся за эти минуты дождь. Антон ведёт меня в свою машину, не спрашивая, но и я не особо сопротивляюсь.
А что делать вообще? Он видел меня с бывшим, в этом я уверена, я не пыталась объясниться с ним, сделав вид, что все, что он там видел — правда. Он передумал, или что? Я не понимаю. Я устала пытаться понять.
Сажусь на пассажирское и ежусь — прохладно. Антон садится рядом, заводит машину, включает печку и едет до моего дома молча, даже музыку не включает и не подпевает песням, как делает это всегда.
А я не знаю, что говорить, правда. Я сама решила, что будет всё-таки лучше, если мы окончательно разойдемся и он решит, что у меня есть мужчина. А по факту вообще не лучше. Сама страдаю, сама ревную, сама плачу. Ну что я за дура такая? Сериал какой-то…
Останавливаемся у дома, Антон паркует машину на стоянке. Либо ко мне собрался, либо нас прямо тут ждёт долгий разговор. В машине уже тепло, но комфортнее от этого не становится. На душе страх какой-то от того, что впереди нас ждёт, и ждёт ли вообще хоть что-то.
Он молчит недолго, смотрит вперёд, хмурится, думает. А потом поворачивается ко мне, кладет руку на мои пальцы, чуть сжимая их, и совершенно спокойным голосом выдаёт:
— Ты же не целовалась с ним, да?
Он почти уверен в своих словах, это на утверждение похоже больше, чем на вопрос. И хочется крикнуть «да, Антон, я только с тобой целовалась», но дура внутри меня разыгрывает свой сценарий. Я привыкла быть колючей, я привыкла отталкивать мужчин в силу жизненных обстоятельств, я привыкла, чёрт возьми, быть одна и решать все свои проблемы одна! А тут появился рыцарь, и меня к нему так тянет, что даже страшно.
— С чего ты взял? — спрашиваю стервозно, а у самой голос дрожит и духу не хватает руку из его хватки убрать. И не хочется. Пусть держит, он такой теплый…
— Ты бы не стала, — он пожимает плечами, и я понимаю, что он искренне надеется на то, что его догадки верны. Хороший мой… мне так стыдно перед тобой. — Ещё тогда в кабинете ты сказала, что не спала бы со мной, если бы у тебя был другой мужик. Потом ты плакала, потому что тебе со мной хорошо. Отталкивать меня у тебя не получается. И вообще я не верю, что ты смогла бы так поступить, Крох. Не такая ты, не верю я, вот и всё.
И… всё. Все стены, что я когда-то строила, всё, что укладывала по кирпичику собственными руками, падает под давлением этих слов и бездонных, полных надежды глаз.
Это невыносимо, правда. Он такой… настоящий! Он такой мужественный! Он такой невероятный, что я почти не верю, что он реальный! Может, я придумала его? Сошла с ума от одиночества, выдумала себе идеального мальчишку, за которым как за каменной стеной и совсем ничего не страшно. Потому что я искренне не понимаю, как можно быть таким в двадцать два года. Это немыслимо.
И слёзы опять по щекам льются, хотя плакать вроде не хочется, и стираю их ладошками как обезумевшая, прекратить этот поток не в силах.
Антон тянется ко мне, стирает их большими пальцами, смотрит так пронзительно, что мне ещё сильнее грустно становится. Мой мальчик… мой самый понимающий мальчик в мире. Нельзя ничего скрывать от него. Пытаться отгородить его от моих проблем тоже нельзя. Он всю душу мне отдает, а я ногами её топчу, как ведьма настоящая, но с ним так нельзя! Я возьму эту душу, расцелую, прижму к сердцу и никому не отдам никогда. Он не хочет уходить добровольно, а отталкивать я его больше не в силах. И… может, мы всё-таки справимся?
— Расскажи мне, Крох, я нихера вообще не понимаю, — шепчет Антон, целуя меня в кончик носа, и меня прорывает.
Я ему все рассказываю. Вообще всё. Как с Ярославом познакомились, как поженились, как я его с другой девушкой застала, когда Матвею год был. О разводе рассказала, о том, что он вернулся полтора года назад, о неподтвердившейся беременности, о том, что убежала от него с ребенком на руках и живу теперь на съемной квартире. Я рассказываю, что он ходит за мной, что звонит, в слезах зачем-то упоминаю аллергию на пионы и то, как полчаса чихала, когда Ярослав притащил мне их. Говорю ему, как он приезжал к моей матери, рассказываю как приехал тогда домой с цветами, а я его выгнала, рассказываю всю правду про этот ужасный поцелуй, говорю, что предложил вернуться за оплату долга, я не утаиваю абсолютно никаких деталей. Я все рассказываю. Потому что… так ведь с любимыми поступают, да?
— Можно я его сломаю? — говорит Антон небрежно спокойно, но вряд ли в нем есть хоть грамм этого спокойствия ненастоящего. У него кулаки сжимаются и челюсти так сильно, что зубы немного скрипят, и я не сомневаюсь, что он действительно хочет сломать Ярослава. И был бы тот сейчас рядом — сломал бы.
— Антош, — сказать нужно, что лучше Ярослава не трогать, потому что проблем тогда не оберешься, потому что связи у этого козла везде есть. Но молчу. Потому что мужчина он, а не мальчик, и сам все понимает прекрасно. И не хочет он, чтобы я его защищала, сам
