Десять (СИ) - Романова Наталия

Юля улыбнулась, посмотрела в окно. Видна небольшая парковая зона вокруг территории больницы. Свежая листва давала надежду, пробивалась назло сквозному ветру, ледяному дождю. Пахла жизнью, планами, снами. Возможно искуплением.

Юрий не взял трубку. Юля вспомнила график его работы, безумство, которое творилось в приёмном отделении. Понятно, почему проигнорировал звонок. Ольгу не стала тревожить. Заглянув в седьмой бокс, она увидела маленькую фигурку женщины, спящей рядом с сыном. Оставила сообщение Юре, и сама забылась, наконец, сном. Тревожным, но все-таки необходимым.

Недавно она поднялась к Юрию Борисовичу, вдруг устав от давящей безысходности. От взаимного молчания и взглядов сквозь. Зашла в смотровую, быстро повернула ключ с обратной стороны двери. Смотрела на него и остро понимала, что нуждается в этом человеке, что та пустота, которая образовывается без него, не может уйти, стереться, раствориться, что она остро нуждается в тепле и объятьях. Именно его тепле.

— Антон? — Юрий отреагировал мгновенно.

— Нет, нет, всё хорошо, — тут же рассеяла сомнения Юлия.

Села на голубую кушетку, впитывая облегченный выдох отца, бесконечно волнующегося за сына. Холодные тона смотровой, пластик, металл не добавляли теплоты в атмосферу, и без того пронизанную взаимным молчанием. Их разделяла прозрачная стена. Ледяная.

— Я по поводу Ольги… — Юлия Владимировна вспомнила, о чём хотела поговорить с Юрием Борисовичем. — Она плохо выглядит, ей нужен отдых.

— Юля, — после минутного молчания ответил Юра, — у неё ребёнок умирает, как она должна выглядеть?

Усталость, которая явно проступала на всегда спокойном лице, темнота под синими глазами, сжатые губы, острые морщины — вот что видела Юля перед собой.

— Послушай, хорошо послушай и запомни: он не умирает, он живёт. Сейчас там, внизу, работают люди, днём, ночью. Все, начиная от санитарок и заканчивая самым верхом, делают своё дело и делают его хорошо не для того, чтобы ты или любой другой говорил: «он умирает»!

— Юля…

— Что «Юля»? Скажи мне, что случилось, что ты позволяешь себе подобные слова и мысли? Именно ты позволяешь! Мы ждём высокие технологии, ждём деньги, но у нас есть время ждать, есть возможность поддержать пациента, и мы дождёмся. Десятки людей работают на то, чтобы он дождался, и любой другой ребёнок — тоже. Поэтому, пожалуйста, перестать так говорить и так думать! В седьмом боксе лежит самый настоящий боец, храбрый и жизнерадостный, но ему нужно черпать откуда-то свою силу… Откуда? От родителей, конечно! И что я вижу? Отца, который городит чушь собачью, более того, имеет совесть верить в неё. И абсолютно вымотанную, уставшую мать. Не пытайся объять необъятное, сейчас же займись своей женой. Она круглые сутки в отделении, если свалится, что будет? Тошке необходима мама! Отвези её отдыхать на пару дней, на недельку, пусть бабушки поживут, я присмотрю, в конце концов, волонтёры. Дай ей выспаться, займись с ней сексом, пусть почувствует себя женщиной. Езжайте в дом отдыха…

— Какой дом отдыха? — отрезал Юра.

Юля осеклась, действительно, даже если бы в семье были деньги на дома отдыха, их бы потратили на нужды маленького мальчика, которые росли день ото дня, как снежный ком.

— Давай я дам ключи от дома родителей? Там хорошо, спокойно. Мы с Кимом у Адель поживём в это время, чтобы… не пересекаться.

— Феноменально, ты готова дать мне ключи от дома родителей, чтобы я там занялся любовью со своей женой в терапевтических целях? А если я скажу, что «хата» меня не устраивает, ключи от своей дашь? Невероятно.

— Невероятно то, что Ольга скоро с ног упадёт!

— Спасибо за заботу, Юлия Владимировна, только давай ты не будешь решать, когда и где мне спать со своей бывшей женой, хорошо? И спать ли вообще.

— Почему «бывшей»? — опешила Юля.

— Потому что мы развелись, так случается. Ты должна быть в курсе, что по статистике самое большое число разводов приходится на болезнь ребёнка. Вот и мы — развелись. Не справились.

— Ты ерунду говоришь, Юра! — Юля нахмурилась, отошла на пару шагов в сторону, словно не могла стоять на месте. — Вы живёте вместе — это я точно знаю. Всегда, когда появляется возможность, ты рядом с сыном и женой. Что значит «развелись»?! — она почти перешла на крик.

— Оформили официально то, что было очевидно несколько лет. Мы живём в одной квартире, потому что это рационально сейчас. Более того, мы спим на одной кровати. Я даю Ольге снотворное, слежу, чтобы она принимала другие препараты, иначе она сидит полночи в комнате Тошки и скулит… Тихо так, жутко… У меня серьёзные опасения по поводу её сердца, но она категорически отказывается от консультации. Именно поэтому мы живём в одной квартире. Но извини, я не имею ни малейшего желания заниматься с ней чем либо, поверь, она отвечает мне полной взаимностью. Никакой совместный отдых нам не нужен. Твоя забота трогательна, но абсолютно неуместна. У тебя всё?! — подчеркнул он последний вопрос.

Было ли это всё? У неё? У них?

Юлю не тронули слова о разводе, несмотря на то, что оставаясь с собой наедине, когда хватало смелости смотреть на правду, не жмурясь, не прячась в перинах псевдопорядочности — она понимала, что хотела развода Юры. Он был ей необходим без приставки «Ольга».

Но прямо здесь, сейчас, в эти мгновения всё становилось пустым звуком. Бесцельным сотрясением воздуха едва заметными вибрациями.

— Всё, прости. — Юля повернулась к белой пластиковой двери.

Недавно сделанный ремонт. Новые окна, двери, потолки, ключ с маленьким ярко-красным брелоком, номером помещения, написанным от руки…

— Юля… — Юра удержал её, прижал к себе с силой, как когда-то давно, в прошлой, забытой за ненадобностью жизнью.

Вдруг, как-то слишком внезапно, Юля ощутила, что уже много дней, недель, месяцев все мышцы в её теле напряжены. Она вся, целиком и полностью, от кончиков волос до ступней, словно излишне накрахмаленная ткань — ломкая, недолговечная под воздействием внешних факторов.

— Три минуты, — шепнул Юра куда-то в область её шеи, обдавая горячим дыханием.

Когда-то он просил год — из года в год. Сейчас — три минуты. Молчал, дышал в затылок. А она понимала, что крахмал тает, как под действием воды. И она тает, становится готовой осесть к его ногам бесформенным куском ткани.

— Когда я тебе ближе? Я всё ещё близка тебе, Юра? — Юля резко обернулась, он позволил, посмотрела в упор на человека, которого любила много лет.

Десять… Почти десять.

— Не сейчас. Потом поговорим, — только и ответил Юра.

А что он ещё мог ответить. Мог ли? Была ли готова она к прямому, честному ответу?

— Да, конечно, — кивнула Юля.

Оттолкнула Юрия, повернула ключ, выбралась из кабинета. Пошла длинным коридором, вдоль стен персикового цвета, цветочных горшков, мягких стульев для посетителей, через холл с пятью лифтами. По лестнице вниз, ступая по серым ступеням с красной потертой полосой по краям.

«И мир падёт к ногам твоим, красной дорогой из разочарований и грёз».

Быстро переоделась, отдала последние распоряжения за день, Юля переступила порог областной больницы и поспешила к машине. На ходу накинула капюшон — на улице бушевал сильнейший ветер с градом, который со злобой хлестал по только проклюнувшимся, ещё липким почкам деревьев.

Неумолимо, безжалостно, неудержимо. Не было возможности остановить град и слезы, которые перемешивались с талым льдом, дождём, стекали по её лицу. Всё ещё красивому. Вопреки всему и вся — красивому.

Громкая музыка — личная релаксация. Басы, отдающиеся в животе глухими ударами, которые посылали успокоительные импульсы в виски.

Бум. Бум. Бум.

«Училась, знаешь, можешь — будь любезна. Своё «не могу» засунь себе в одно место. Могла до этого, сможешь и сейчас».

Утром снова её путь лежал в центральный корпус, там — в боковом крыле, на первом этаже, с отдельным входом, который закрыт в это время, — её вотчина. Длинный широкий коридор, стены, расписанные сказочными героями, огромная игровая комната с большим количеством игрушек, часто пустующая, и в самом конце — кабинет. Когда-то у неё был отдельный кабинет, с кожаным мягким гарнитуром, с большим столом и стеклянным, во всю стену, стеллажом.