Горький вкус любви (СИ) - "Miss Spring"

В тот вечер, Маша с Любой сидели на кухне и ужинали. У Северцевой не получилось бороться с подругой, которая упрямо заставляла её съесть хоть что-то и таскала одну за другой тарелки в комнату. Да, боль никуда не делась, но девушка научилась её переносить. Снова могла вставать по утрам, дышать, есть, пить, работать… Хотя теперь Мария чувствовала одно: её будто уже не существовало. Она была как сторонний наблюдатель сама себе. Все действия совершались «на автомате». Потому, что так было необходимо. Оттого то она и смирилась с тем, что нужно завтракать, обедать, ужинать с Медниковой. И она это делала, глотая еду, вкуса которой почти не ощущала.

— Маш, — Люба с жалостью смотрела на подругу, которая выглядела не лучше зомби, ковыряя в сотый раз пюре вилкой. — так невозможно жить. Ты себя медленно убиваешь вот этой тоской.

— Что ты предлагаешь? — грустно взглянув на неё, спросила Северцева.

— Позвони ему. Просто поговори. Ты можешь не возвращаться к нему, ты можешь в любой момент бросить трубку, если тебе будет совсем невыносимо его слышать, но ты хотя бы попробуешь!

— Думаешь стоит?

— Я не думаю, я знаю. Диалог всегда важен! — настаивала Люба. — На, звони! — и она положила перед Марией телефон. Та, вздохнув, нерешительно набрала знакомый номер.

— Я слушаю. — его голос был другим, не таким как обычно. Когда она услышала его, у девушки побежали мурашки по коже.

— Дим, привет. Нам… надо поговорить. — каждое слово давалось с трудом, боль снова давала о себе знать, но где-то совсем глубоко внутри поселилась маленькая толика надежды.

— У тебя хорошая память на цифры? — внезапно спросил Воронцов тем самым, чужим голосом.

— Плохая. — тут же ответила Маша, а потом смутилась — Подожди… При чём тут это?

— Значит, говоришь плохая память? — спокойно уточнил он. — Вот и отлично, тогда ты легко забудешь мой номер и не будешь больше звонить. — после этого раздались гудки.

Дмитрий и Эдуард сидели в огромном доме адвоката на широкой деревянной лестнице, ведущей на второй этаж. Ступенькой ниже от той, где они сидели, стояла бутылка Johnnie Walker.

— Не слишком ли ты резко с ней? — спросил Титов, посмотрев на друга, который выглядел не самым лучшим образом, похоронив себя в сердечных страданиях.

— Не знаю. — отложив телефон на пару ступенек выше, мрачно ответил Воронцов, а затем в очередной раз взяв бутылку, налил себе новую порцию виски в стакан.

— Да, хватит тебе пить! — попытался остановить его майор. — Перестань, всё. — но Дмитрий всё равно отвёл стакан в сторону, а затем залпом выпил его.

— Эд, я трезвый как стекло. — произнёс он, даже не поморщившись. — Ты мне лучше объясни, почему она мне честно не сказала, что у неё кто-то появился? Зачем врала? Зачем приняла моё предложение, а?

— Это всё странно, Дим. — попытался рассуждать здраво Эдуард. — За столько лет в органах, я научился разбираться в людях, понимаешь? Я видел очень много предательств: от мужчин, от женщин… Я видел как близкие люди друг друга чуть ли не «продавали» за деньги. Маша не похожа на человека способного на предательство. И, действительно, зачем ей принимать предложение?

— А она, кстати, его приняла с оговорочкой… — уже пьяным голосом произнёс Дмитрий, вновь потянувшись за бутылкой. — Мол, давай со свадьбой не торопиться. Уже тогда понимала, что потом окажет мне! — сделал свои выводы нетрезвый мозг адвоката.

— Ну ты совсем хищницу из Машки сделал! — сопротивлялся доводам друга Титов. — Она слишком добра и искренна для этого. Я вообще боялся, что ты можешь разбить ей сердце.

— Что это за фразочки из индийского кино? — сморщился Воронцов. — «Разбить сердце!» Да я влюбился в эту девчонку, как пацан! Даже нет, я до смерти полюбил её! — с жаром выпалил он.

— Что ты сказал? Это невероятно… — улыбнулся майор.

— Я сказал, что ненавижу индийское кино. — пробубнел Дмитрий, пожалев о своей откровенности.

— Нет… — продолжал, усмехаясь, Эдуард. — Я на твоих свадьбах гулял, обо всех увлечениях знал и даже со многими был знаком, но после Эллки не слышал ни разу, чтобы ты такое говорил. Особенно расставшись с кем-то!

— Ну… Обычно как: люблю-не люблю… А утром проснёшься и имя вспомнить не в состоянии. Вот и вся любовь. — развёл руками адвокат. — А с ней всё по-другому было… Жить захотелось.

— Так может…

— Не может. Я не слепой, всё видел своими глазами. — «отрезал» Воронцов.

После раздавшихся гудков, Машу затрясло как при лихорадке и она выронила телефон.

— Машка, что? Что он тебе сказал? — подхватилась Люба, увидев побелевшее лицо подруги и её дрожь.

— Сказал, что… — слёзы покатились из её глаз и девушка не могла сдержать рыданий. — Чтоб я забыла его номер и никогда не звонила… — после этого Медниковой было сложно расслышать хоть что-то. Мария отчаянно плакала, и это всё больше начинало походить на истерику. Пришлось срочно искать успокоительное и чуть ли не насильно поить им подругу.

В итоге, чуть успокоившись Северцева убежала в ванную, желая побыть в одиночестве.

Она умывалась прохладной водой, стремясь смывать всю боль и отчаяние, которые снова и снова выходили через слёзы. Потом, сил плакать не осталось, но девушка долго стояла над раковиной, пропуская струи воды сквозь пальцы. Она думала о том, как недолговечно оказалось её счастье… «Ошиблась, как последняя дура. Посчитала, что могу быть любимой. Конечно! Кем угодно, похоже, но только не любимой. И почему любить так больно?! Почему мы становимся такими уязвимыми, когда влюбляемся? Любое слово дорогого человека ранит сильнее, чем самый острый нож. Похоже, у любви действительно горький вкус» — проносилось у Маши в мыслях.

Она подняла глаза на своё отражение в зеркальной дверце шкафчика. На неё смотрела девушка с красными, заплаканными глазами и распухшим лицом. Мария грустно усмехнулась: «Идиотка!» — подумалось ей про себя.

Но в эту же минуту, она поняла, что необходимо жить дальше. Учиться, работать… Всё как раньше, только без него. Совсем. Надо смириться и привыкнуть, что теперь она одна.

Прошло две недели. Начался октябрь, ознаменовав свой приход резким снижением температуры, дождями и грозами. Постоянная пасмурность за окном как никогда импонировала состоянию души Воронцова. Впервые за всю жизнь он сидел заперевшись в своём огромном доме и пил бутылку за бутылкой.

Постоянно вспоминалось прошлое, моменты из которого проплывали, словно киноплёнка. А главное, он понимал, что ещё никогда не было настолько плохо и больно. Даже в тот момент, когда в далёкой молодости с его первой любовью, женой, приключилась беда. Тогда он смог взять себя в руки, продолжать жить… А сейчас это казалось чем-то невозможным. Поздняя любовь оказалась гораздо более значимой. «Так поражает молния, так поражает финский нож» — приходили Дмитрию на ум булгаковские строки.

В тот день, Нонна Борисовна набралась решимости и приехала к бывшему мужу спустя время, после того, как «ликвидировала» молодую особу, так легко занявшую её место.

Она открыла дверь своими ключами, которые так и не отдала при разводе, и вошла в дом.

Дмитрий сидел у камина, вокруг были расставлены несколько пустых бутылок из-под виски и одна из-под коньяка. Кроме того, буквально под рукой у него находился ноутбук, на котором работала радиостанция «Весна» онлайн. Из динамиков раздавался ма́шин спокойный голос, вещавший про какую-то историю о двух братьях. Напротив хозяина стоял Баффи, жалобно смотря в глаза Воронцова.

— Что смотришь? — пьяным голосом обратился к собаке мужчина. — Не нравлюсь я тебе? Я сам, дружок, себе не нравлюсь. — он дотянулся и потрепал его по морде. — Жалко, что ты пёс, а то мы бы выпили с тобой… Ладно, буду пить один. Слушай вон, что Машка говорит! — и он налил себе стакан виски.

Нонна постучала по дверному проёму, обнаруживая своё присутствие.

— Здравствуй, Митюша! — он оглянулся, посмотрел на неё и поморщившись, как от дольки лимона, сказал:

— О, привет… Чего приехала?