Отдай, детка! Ты же старшая! (СИ) - Козырь Фаина

— Ээээ… — протянул растерявшийся от такого напора Юрий и нерешительно посмотрел на брата, но, уже подхваченный под руку решительной Даринкой, вставал с места.

Он, правда, раза два с оглядкой посмотрел на Истомина, словно опасаясь, что тот, подобно волшебному герою, растворится в воздухе. И даже сделал неосознанную попытку остаться, но Горянова была на чеку.

— Да я вам говорю, никуда наш Альгис не денется, правда ведь, моя зайка? — Горянова изо всех сил пыталась успокоить Юрия и была занята только им, но все — таки заметила, как на фразу «моя зайка» Истомин — старший не удержался и иронично дернул уголком губ. — И будет ждать нас с вами, как послушный мальчик…Вам ведь, Альгис, хватит полчаса, чтобы поесть в гордом одиночестве? Ну вот! Видите? Он кивнул! Так, пойдемте же, Юрочка! — и она потащила его прочь от стола, краем глаза заметив широкую фигуру Крагаева, показавшуюся во входной арке напротив.

«Успела!» — билась счастливая мысль, и Даринкина улыбка впервые за это время стала искренней.

Но вывести Истомина-младшего — это полдела! Горяновой же предстояло удержать мужчину на расстоянии хотя бы минут двадцать (Крагаев не любил долгих разговоров) среди абсолютно незнакомых ему людей. Вот это было действительно сложно! Еще надо было как — нибудь подать родителям и Ванечке знак, чтобы те не сломали Даринкину игру. Но здесь Горянова всерьез надеялась на то, что они все поймут без слов. Ведь они любят её и понимают, как никто… Правда? Ведь любят? И верят в нее? И все поймут? Что бы она ни говорила… Что бы она ни сделала…

На самом деле Даринка боялась. Идя под руку с Истоминым — младшим, она, беспрестанно болтая, как могла, задерживала шаг. Но расстояние неумолимо сокращалось. Они подошли к столу как раз в тот момент, когда Паршин Володька, давний Элькин воздыхатель и по совместительству однокурсник, уже изрядно пьяненький, пел имениннице очередной дифирамб. И вся молодежь, тоже, надо признать, далекая от эталона трезвости, была занята. О счастливое беззаботное племя! Как вовремя вы попали в плен неясных мыслей и чувств, затуманенных алкоголем! Поэтому появление Горяновой под руку с довольно — таки очаровательным мужчиной, в дорогом модном прикиде, в полной мере смогла оценить только Елена Артемовна. Она, увидев дочь, идущую под руку с незнакомым мужчиной, не раздумывая, скорбно поджала губы, а потом прожгла Горянову жгучим патетическим взглядом вавилонской праведницы. Элька, слава Богу, была занята собственной персоной. Ведь что может быть важнее, чем выслушивать в свой День рождения страстные пожелания любви и счастья от поклонников и друзей всех возможных сортов и званий. Папа же, поймав на расстоянии Даринкин взгляд, молча, никого не дожидаясь, опрокинул стопочку водки…. А Ванечка… Ванечка болезненно поежился и опустил глаза. И этот жест, жест, полный скрытой тревоги и какого — то обреченного смирения, заставил Даринку запаниковать. У Горяновой сразу перехватило дыхание. Она посмотрела на Пименова прямо, не мигая, пытаясь взглядом передать просьбу, мольбу, заклиная посмотреть на нее, понять, почувствовать, наконец поверить… Но он уже опустил голову, судорожно перебирая что — то вилкой в полупустой тарелке… А Даринка сейчас, именно сейчас вдруг с ужасом осознала, чем рискует… Вспомнила ту горькую ссору с Пименовым и за одно мгновение представила свою жизнь без него… и испугалась… не на шутку испугалась… и трижды пожалела, что взяла на себя эту обременительную роль мировой спасительницы. Да вообще, кто ей этот Истомин, чтобы из — за него ставить на весы такие драгоценные, такие хрупкие, такие необходимые до дрожи отношения с Ванечкой? О проклятый характер, втравивший ее в эту гадкую авантюру…

— Друзья! — сказала она с большим чувством, как только за столом установилась почти тишина (пьяненькие студенты, к счастью, априори не могут молчать, так как заняты преимущественно сами собой). — Прошу любить и жаловать! Мой хороший знакомый, совершенно изумительный человек — Истомин Юрий, великолепный мужчина…

Произнося это, Горянова неотрывно смотрела на Ванечку, пытаясь прожечь взглядом дыру в его безысходно склонившейся над тарелкой фигуре.

— Учился в Англии, в юридической школе…

Горянова уже чувствовала, что напрасно рассчитывала на понимание, и липкий холодный пот, оставляя бороздку, уверенно заскользил по ее спине. Все за столом были заняты собой, или своими страхами, а может, своими амбициями, и великолепный горяновский план уже готов был развалиться на части. Спасение пришло неожиданно: со стороны танцпола полилась медленная мелодия румбы — это заработала в «Злата Праге» услуга под названием «живая музыка».

— Юрочка! — воскликнула Горянова, стараясь больше не смотреть на сидящих за столом, — а пойдемте танцевать? Я сто лет ни с кем не танцевала, — и тут же, боясь услышать ответ, потянула растерянного Истомина на танцпол.

Спустя минуту, прижавшись к нему своим молодым телом и ощущая себя мерзкой продажной тварью, Горянова продолжала с улыбкой болтать, делая комплименты всему, что было в Истомине — младшем хоть немного приятным. О благословенная румба, лившаяся над залом целых пять благодатных минут, как забыть тебя? Юрий, как ни странно, уверенно вел партнершу и даже вошел во вкус, крутил Горянову, прижимал к себе, проводя тошнотворно руками по ее спине, задевая не случайно бедра и грудь девушки. Когда мелодия закончилась, в зале раздались аплодисменты, а Даринка в полуобморочном состоянии отыскала впереди выход в розарий и потянула туда Истомина, не желая возвращаться к столу, не желая видеть согбенную фигуру любимого Ванечки. «Нам бы ночь простоять, да день продержаться», — вспомнила она не к добру не раз читанный папой перед сном в детстве рассказ о Мальчише-Кибальчише…

А розарий располагал к романтике. Красота цветов, сладкие запахи, остановившееся время… Истомин — младший, совершенно позабывший о причине своего прихода в «Злата Прагу», очарованный Горяновой не на шутку, распаленный страстным танцем и буквально потерявший голову от комплиментов, ходил вокруг Даринки гоголем, правда, к счастью для нее, дорожки в розарии были узкими и с трудом позволяли протиснуться одному, поэтому Юрий семенил за девушкой, посылая ей во след всевозможные романтические флюиды. А Горянова считала минуты и мысленно молила, чтобы Ванечка не ушел, а дождался ее, чтобы она смогла все ему объяснить и все исправить…

Они уже прошли розарий от начала до конца и по кругу раза два, когда Даринка осознала, что прошло уже почти полчаса. Стрелка, которая, казалось, застыла на одной и той же отметке, вдруг за секунду переместилась на шесть крупных делений, и Горянова воспряла духом. Полчаса! Она подарила Альгису полчаса! Он уже должен был все успеть, а значит, Даринка свободна! Какое все — таки сладкое это слово — свобода. Мы не ценим ее, не понимаем своего счастья, когда общаемся с людьми, которых искренне любим. Сейчас Даринка вмиг почувствовала себя снова молодой и прекрасной. Огромный груз свалился с ее плеч.

— Юрочка! — резко прервала она пространные рассуждения Истомина — младшего. — Спасибо Вам за прекрасные мгновения, что вы провели со мной, но боюсь, что Альгис уже съел свой устричный суп и ждет не дождется вашего возвращения. Поверьте, я так счастлива, что провела это время с вами! Вы такой душка! — и Горянова с искренним чувством облегчения чмокнула растерявшегося мужчину в щеку.

Вот теперь он ей нравился, даже более того, от переполнявшей ее радости ей захотелось стукнуть его чем — нибудь, но Даринка решила благоразумно не поддаваться юношескому порыву. Она лишь снова решительно взяла его за руку и вывела наконец в переполненный зал. А потом Даринка так и оставила его у танцпола. Юрий пытался что — то сказать вслед, но Горянова уже его не слушала. Хватит! Она вся устремилась вперед, туда, где за столом еще шумела веселая компания и где все также одиноко и неприкаянно сидел её Ванечка. Даринка от счастья чуть не заплакала.

«Он здесь! Он меня дождался!» — стучала в голове счастливая мысль. Горянова почти бежала через зал, никого не замечая вокруг, и совсем спокойно отмахнулась от яростного шипения Елены Артемовны, вежливо и твердо отодвинув мать и занимая место подле Ванечки. Даринка судорожно, очень крепко сжала его руку, безвольно лежавшую на коленке. И Пименов словно очнулся ото сна. Медленно перевел осоловевший взгляд на девушку и мотнул головой, словно прогоняя наваждение.