Должница (СИ) - Асхадова Амина

В итоге Наташа многому меня научила, и вскоре я испытала к ней благодарность. Наконец, мысли, что она или кто-то другой вновь отнимут у меня сына, оставили меня в покое. Я стала более доверчивой и спокойной. Доверчивой, но не наивной - это важно.

- Моему папе нравилось это имя, - призналась я Наташе.

Спустя время, когда я смогла справляться сама, Наташа стала спать в моей комнате, а я оставалась с сыном в детской. Я хотела быть с ним как можно больше, чтобы заполнить те месяцы пустоты и разлуки матери с ребенком.

Иногда к нам приходил Руднев. Хотя не иногда, а очень часто, и в эти минуты мне хотелось спрятаться в шкаф или стать невидимкой. Я ждала от него чего-то плохого, забывала дышать и старалась не смотреть на него, а спокойно выдыхала лишь тогда, когда он целовал Богдана на ночь и покидал детскую.

Мое состояние не осталось незамеченным. Руднев недовольно хмурился, а Наташа, если что-то и заподозрила, то виду не подавала. Вероятно думает, что у богатых свои причуды.

Рудневу не нравилась моя реакция на него. Я видела, как он недовольно поджимает губы при взгляде на меня. То ли я его раздражала, то ли он думал, как от меня избавиться. Других вариантов я не видела.

Как-то раз я спросила у него о Давиде. Тогда я подумала, что он меня убьет. Вопросы о его брате были закрыты раз и навсегда, когда я поняла, что Руднев знает о нашем поцелуе на том острове. И о том, что Давид влюблен в меня – Артем сам так сказал.

- Ты не увидишь его, пока он не женится. Совсем одурел. Или тебе не хватило того поцелуя, Аля? Тебе напомнить о нем?

- Не стоит, - пробормотала я.

- Скажи спасибо, что Давид мой брат. Только поэтому он остался жив, ведь у нас вырисовывается замечательная тенденция, Аля.

- Какая?

- Все, кто касался тебя, уже мертвы. Кроме меня, разумеется.

- Это угроза? – затаиваю дыхание, ловя его жадный взгляд на себе.

- Это предупреждение.

Руднев сжал руки в кулаки, а я поспешила ретироваться с кухни. Он вновь одарил меня хмурым взглядом, а я решила впредь разговаривать с ним по минимуму и уж точно не поднимать тему о Давиде. Никогда не знаешь, что можно ожидать от Руднева...

Но какие бы цели я перед собой не ставила, приходилось вспоминать о том, что Руднев - мой муж, а я, хоть и вынужденно, его жена. Мы жили в одном доме и иногда (а это значило часто) нам приходилось сталкиваться в самых разных уголках нашего обитания.

- Ты закончила на сегодня?

Руднев поймал меня на выходе из детской. Я хотела принять душ, пока с нашим сыном побудет Наташа.

- Нет… - голос охрип от волнения, а мое тело напряглось от его хватки.

Но мой жестокий муж решил иначе:

- Ты закончила. Наталья побудет с Богданом час. За что-то я ведь должен ей платить.

Манера Руднева – думать о деньгах. Хотя нельзя обвинить его в равнодушии к Богдану, ведь почти все свободное время он посвящает ему. Как и все свободные деньги.

- Час? Зачем? – моментально напрягаюсь, пытаясь вжаться в стену позади себя.

Недовольно сощурившись, Руднев отступил. И даже убрал от меня руки.

- Пора кое-что прояснить. Одевайся, у нас на территории лес. Прогуляемся.

Гулять в лесу не хотелось. Особенно с Рудневым. Но я помнила, что мой муж – жестокий человек, и его жена не должна перечить ему. Иначе в лесу можно оказаться намного раньше, поэтому я пошла одеваться.

Глава 42.

За все время пребывания здесь я впервые покинула пределы дома. По территории, окруженной высоким забором и охраной, мы гуляли с сыном каждый день – благо, площадь округи не ограничивала нашу с Богданом свободу перемещения. К территории дома прилегал даже некоторый участок леса.

Несмотря на красоту рядом, я старалась не отвлекаться от Богдана ни на минуту, но сегодня я была рада выйти куда-то за пределы нашего обитания.

Я оделась в длинное платье – ниже колен. Волосы заплела в косу. Погода стояла жаркая.

- Ты готова?

Руднев торопился.

А еще волновался. Напряжение так и повисло в воздухе.

Я кивнула, и тогда Руднев направился в детскую – прогулка намечалась семейная, с сыном. Когда Артем сказал, что мы идем на прогулку с Богданом, от сердца отлегло. Я по-прежнему боялась находиться с Рудневым наедине.

В лесу я дышала глубоко и часто – хотелось надышаться свободой. Без охраны. Без высокого забора. Без ограничений.

Тем временем по вечерам все еще было светло, а солнышко грело легко одетое тело. Это лето проходило в заточении, но я совсем забыла об этом, отдаваясь Богдану целиком и полностью. Я возвращала потраченное время, стремясь стать ему мамой, а не быть лишь женщиной, его родившей.

Руднев тихо начал разговор:

- Наталья сказала, что ты уже в состоянии справляться сама. Ты старательна. Никто не заменит твою любовь к нашему ребенку, и я бы хотел…

- Ты, наконец, это заметил?

Говорю прежде, чем думаю. И мы оба останавливаемся в немом вопросе друг к другу. Я поднимаю взгляд, уверенная в том, что увижу в его глазах злость и агрессию.

Я никогда не смогу простить его.

И он читает это в моих глазах.

- Лучше оставить семью, чем ею рисковать, - недовольно поджимает губы, - я не знал, удастся ли мне выжить.

- Ты заставил незнакомую тебе девушку… принудил…

Руднев хмурится. Я напомнила ему о нашей первой ночи.

- Вот этого не надо, Аля. Принуждения не было. Был договор. А это разные вещи, - стреляет в меня взглядом.

Я прикрываю глаза. Лес и природа были слишком хороши для такого откровенного разговора.

- Стремление к продолжению рода – это естественный процесс. И я закрепил его в рамках нашего договора. Ты согласилась.

- Ты говоришь о сыне так цинично, - кидаю взгляд на мирно спящего Богдана, - как говоришь о состоявшейся сделке с деловыми партнерами. О бизнесе. О деньгах. Но ведь это жизнь, понимаешь? Жизнь, которую ты подверг опасности. Оставим договор. Что было после его рождения? Ты ведь разлучил младенца с его матерью…

- Замолчи.

Закрываю рот, так не договорив. И отступаю на шаг. Отхожу к Богдану, вцепляясь в коляску, как в спасательный круг. Наш сын сладко спит, из моего в нем только губы, в остальном – он полная копия своего отца. Но я все равно люблю его – и глаза его светлые, и просматривающийся волевой подбородок, и брови густые.

«И ведь можно любить ребенка, испытывая такие противоположные чувства к его отцу…»

Мы с Рудневым молчим. Он тяжело дышит – правда легко не дается.

Я перегибаю палку. На эмоциях делаю то, за что могу поплатиться. Строю из себя смелую, а затем прячусь за сына – лишь бы остаться с ним. Лишь бы не разлучили вновь.

Или это жизнь с Рудневым делает меня такой? Заставляет прятаться за сына, чтобы иметь возможность быть с ним рядом? Быть мамой. Воспитывать его. Чтобы не разлучили еще раз.

- Ты боишься меня? – вздыхает Руднев.

Я молчу.

Молчание тоже оказалось золотом.

- Я задал вопрос, Аля. Где твоя смелость?

Я поднимаю взгляд, но опасности в его глазах не вижу. Только насмешка во взгляде и полуулыбка на губах. Он справился со своими эмоциями.

- Ты хотел разговора, но здесь я не имею право на голос. Ты хотел покорности – получай. Я завишу от тебя. Я… ты рад, да? Ты рад, что я готова на все, только бы меня не разлучили с сыном вновь?

Не замечая влаги на собственных глазах, я пытаюсь задержать его взгляд на себе.

- Ты груб. Ты жесток. И, если бы не Богдан… - осекаюсь.

Под пристальным взглядом заставляю себя вновь замолчать.

- Я вижу, ты не готова к этому разговору.

Распахиваю глаза. Руднев по своему красив, но для других женщин. Для меня он по своему уродлив, и я не уверена, что спектакль в семью может что-либо исправить.

- Тебе не нужен был сын. Тебе нужно было оружие. Деньги. Власть. Ты рисковал нами… да черт со мной, ведь у нас не было любви, но наш сын!

Его жестокие глаза впились в мои. Его красивое лицо было покрыто туманом моих слез, и оттого красивое лицо постепенно преображалось в уродливое.