Розовые очки (СИ) - Доманчук Наталия Анатольевна
Лешка постоянно рассуждал, как так случилось, что Катя дала ему шанс. И поначалу был уверен — это произошло, потому что он достучался до нее. Но не так давно он понял, что Катя это сделала из-за его отца. Лешка наизусть помнил те слова, которые она написала, перед тем как зайти в дом: «Я люблю тебя, мой Космос!» Их было больно вспоминать и так хотелось забыть!
Теперь не было никаких сомнений, что Катя любила Марка. А вот он… отец… как он относился к Кате? Разве любя, можно отдать женщину другому мужчине? И если действительно любил и отказался, то получалось, что Лешка был ему дороже всех?
— Ты выбрал не ее, а меня. Почему? — продолжил Лешка.
— Наверное, это было доказательство моей любви?
— Любви не нужны доказательства, — без сомнения в голосе сказал Лешка.
Марк поднял на сына глаза:
— А что ей нужно?
— Действия.
Отец понимающе кивнул, а потом спросил:
— Что я могу сделать для тебя?
Лешка задумался, потом улыбнулся:
— Я бы хотел видеть тебя счастливым.
Марк хмыкнул:
— Не получится… наверное… уже никогда не получится.
Трапеза закончилась, и мужчины пошли работать. Встретились они за ужином и опять сели за один стол.
— Почему ты не с ней? — спросил Леша у отца.
Марк не знал, что ответить сыну. Он боялся сказать, что Катя пропала семь месяцев назад, и что он нигде не может ее найти. Вдруг бы эта новость взбудоражила сына, и он бросился ее искать? Или… Было слишком много опасений, и Марк решил не говорить сыну об этом.
— Она меня никогда не простит… — пробурчал тихо, под нос.
— Уже простила. — Лешка дотронулся до руки отца.
Марк сразу воспрянул духом, долго смотрел в глаза сыну и все же решился спросить:
— Откуда ты знаешь? Тебе известно, где она?
— Нет, — замотал головой сын, — но я могу сказать тебе, что слышу…
Марк сначала не понял, о чем говорит Лешка, но потом еле заметно кивнул, давая сыну знак, что он готов.
— Не в том городе ищешь… Читай…
Марк обалдел:
— Что читать?
— Я не знаю. Ты знаешь.
Они смотрели друг на друга, не отводя взгляда. И в этом взгляде было все: и понимание, и прощение, и благословение…
Да, опять благословение! Только сейчас сын благословлял отца.
Марк вышел на улицу, сел в автомобиль и стал читать переписку с Катей. С самого начала.
Питер!!! Боже мой, ну как же он раньше не понял, что она в Питере?
Через час он был дома и метался по комнатам: что взять? На чем ехать? Где остановиться? Как искать ее?
Он опускал глаза на телефон, листал их переписку и на все эти вопросы сразу получал ответы.
Время собирать камни
Катя сварила на ужин пасту с соусом болоньезе. Еще раз перемешав приготовленное блюдо, она отключила плиту и стала накрывать на стол. Герман сидел на стуле и держал на руках Надю, Данила с кем-то говорил по телефону в гостиной.
По радио прозвучала одна из любимых песен Кати:
«Знала ты придешь, как огонь в мои замерзшие руки, Знала, вдруг дождь сменит дико надоевшие вьюги. Встреча, взгляд, вдох, словно ничего не существовало, Ничего до… Я тебя люблю! И ты должен знать: Я даже не боюсь, всему миру рассказать. Просто приезжай, вечность переждать. Я тебя люблю. Ты знаешь, где меня искать…»Катя присела на стул, не сдержалась и поделилась с Германом воспоминанием:
— Однажды я готовила завтрак и напевала себе под нос эту песню…
***Любовь Марка к попсе началась именно в тот день. До этого он не любил музыку, не слушал радио и не смотрел телевизор. Его раздражали любые громкие звуки.
Катя музыку обожала, но предпочтение отдавала песням только с сильными словами, тогда она включала ее на повтор и наслаждалась до тошноты. Потом влюблялась в новую, и так по кругу.
В тот день она обняла Марка, сказала, что эту песню она посвящает ему, и предложила послушать слова. Этим же вечером Марк попросил Катю закачать ему в телефон все песни, которые она посвящает ему, и она с удовольствием это сделала. Чуть позже Марк признался, что никогда не слушал попсу, а сейчас получает от нее удовольствие.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})— Мне практически неважна мелодия. Без сильных слов — она мне не понравится, — призналась Катя.
— Хм, а я даже не задумывался об этом. Вернее, нет, я не обращал внимания на слова. Всегда считал, что песня — сложная субстанция, и чтобы я проникся к ней, нужно собрать слишком много элементов воедино: заводную музыку, пронзительные слова, настроение, атмосферу, эмоциональный фон… У меня никогда не получалось… Но тебе удалось поменять мое виденье…
Потом они обсудили классику, от которой Марк тоже был не в восторге:
— Ну, правда, Кать, я пробовал. Не мое это!
— Не может такого быть. Я тоже не сразу ее полюбила.
— Там же нет слов! Как ты ее понимаешь? — подтрунивал он над Катей.
— О, Марк, я могу об этом говорить вечно! Вот, например, Вивальди — «Весна»! Все начинается с ликования, вызванным приходом весны, и играет весь оркестр. Второй эпизод — бежит ручей, затем гремит гром и вспышки молний. Потом опять поют птицы, а вслед за ними — «Сон крестьянина». Это мягкий, пунктирный ритм, где играют все скрипки, как будто рисуют шелест листвы. Ну а третья часть — танец — энергия и жизнерадостное настроение. Я закачаю тебе всего одну, и ты попробуешь ее на вкус в самолете, хорошо?
— Давай, — согласился Марк.
Он даже не представлял себе, как быстро подсядет на музыку Вивальди, потом прослушает произведения всего Моцарта и наконец-то оценит концерты Рахманинова.
***— Это «наша» с Марком песня, — призналась Катя Герману.
— Только не подпевай! Да, Надюш, мы не выдержим этот удар? — Герман склонился над девочкой, она агукнула и схватила его ручкой за нос.
Катя, смеясь, легонько толкнула Германа локтем:
— Моя дочь хочет тебе сказать, что ты не прав и ее мать неплохо поет! Прислушайся к словам… Они пронзительные… настоящие… Марк на них сразу запал.
— Я смотрю, тебе с каждым днем все легче и легче говорить о нем?
— Да… Надюша мне на многое открыла глаза, — Катя вытерла салфеткой слюни у дочки.
— Открой и мне? Очень хочется познать то, до чего ты дошла в своих думах.
Катя взяла у Германа дочку, погладила пальцем ее щечку и, наклонившись, как будто именно ей собирается раскрывать эти тайны бытия, выдохнула:
— Нельзя ставить человека перед выбором: или я, или ребенок.
Герман не моргая смотрел на Катю.
— Нормальный родитель выберет ребенка, — продолжала Катя. — Я не была тогда мамой. Я не знала, каково это…
Она замолчала.
Только с рождением дочки Катя поняла, что все можно перенести, забыть, вырвать из сердца. Даже если рана будет кровоточить, можно жить дальше: дышать, принимать пищу, улыбаться и пытаться снова стать счастливой. От любви к мужчине можно отказаться, забыть, вычеркнуть. Но ничего нельзя поделать с любовью к собственному ребенку. Она никуда не денется, никогда не исчезнет. Она — навсегда.
— Если бы сейчас меня поставили перед таким выбором, я выбрала бы Надю. Хотя безумно люблю Марка.
— Надо было записать на диктофон это признание! А то потом будешь мне сказки рассказывать, что не любишь его.
— Люблю.
Почти год Катя надеялась, что ее любовь умрет. Ведь ее сломали, втоптали в грязь, раздавили. Но нет, она все равно появлялась где-то в подкорках памяти: как сейчас, когда по радио прозвучала «их» песня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Ее любовь каждый день напоминала о себе: она вдруг оживала в парке под припорошенными желтыми листьями, которые они с Марком когда-то пинали, взявшись за руки, или под первым снегом, когда они играли в снежки. Ее любовь жива… И Кате больше не хотелось ее душить и убивать. Пусть живет!
