Оливия Стилл - Жара в Архангельске-1
— Я ужасно люблю тебя. Ужасно! Ужасно!
— Ты сумасшедшая…
— Но ты же любишь меня и такой…
— Да, — он прижал её к себе сильнее.
Они шли по городу в обнимку. По Дзержинке шли, как тогда летом, когда на ламповый ходили.
— Как и не было этих пяти месяцев, — сказала Олива, — Вроде как вчера лето было, и мы с тобой тут шли. И не расставались на полгода…
— Мы и не расставались, — подтвердил Даниил.
— Знаешь, я странная наверно… Но мне больно отчего-то. Так больно, что… впрочем, ладно, не обращай внимания.
— Слишком много счастья за один момент… понимаю… Ты, наверное, не привыкла к счастью. Как голодный человек, который враз объелся тортом.
— Да… — Олива искала, с чем бы ещё сравнить, но видела только снег у них под ногами, — Вот снег, например… Когда он тает на солнце, он плачет… Снегу тоже бывает больно…
Тем временем молодые люди уже свернули на улицу Тимме и остановились у гостиницы.
— Ну что, пойдём домой? А то поздно уже, — сказал Даниил.
— Нет, нет, только не домой! Лучше уж к Негодяевым…
— Нет, к Негодяевым ты не пойдёшь.
— Почему?
— Потому что уже поздно, и они там все пьяные.
— Ну и что? Я не хочу оставаться одна!
— Ты придёшь домой и ляжешь спать. Тебе надо отдохнуть.
— Я не усну, я не усну! Давай тогда здесь останемся, в подъезде!
— Ты сумасшедшая…
— А ты разве не знал?
— Пойдём, пойдём…
— Ещё чуть-чуть! Ещё один миг!
Олива крепко сжала его руку. Он привлёк её к себе:
— Ну чего ты? У нас ещё завтра целый день впереди!
— Я не доживу до завтра…
— Всего лишь несколько часов. Потерпи немного. Ты ляжешь спать, а я приду к тебе во сне. Хорошо?
Они стояли, обнявшись, и ещё полчаса никак не могли расстаться. Олива вцепилась в него мёртвой хваткой — клещами не оторвать.
…Стрелки на часах показывали половину третьего. Олива не могла уснуть — какое-то жуткое волнение охватило её. Пришла смска от Салтыкова: «Абоненент, ну ты чё недоступен? Звони мне завтра в пять часов. Мы пьяные! Очень!»
Через минуту она, быстро одевшись и схватив сумку, выбежала из гостиницы и побежала в сторону центра.
Гл. 28. В гостях у Мими
Салтыков и Паха Мочалыч стояли у подъезда и курили. Они только что проводили домой Немезиду, которая уже была так пьяна, что не попадала руками в рукава шубы, а ногами в сапоги. Битый час четверо парней, включая братьев Негодяевых, безуспешно пытались одеть её и выпроводить домой — Немезида ни в какую не хотела уходить.
— Нннет! Я хочу с Саней сфортогррафироваться! — пьяно орала она заплетающимся языком, дрыгая ногами. Сапоги, которые с таким трудом натянули на неё Паха и Салтыков, разлетелись по прихожей в разные стороны.
— Ну йооптыть! — застонал Салтыков, уже сам ослабевший от коньяка, — Зизи, ну я умоляю тебя… Ты же умница, ну будь моей хорошей девочкой…
— Нннет! Изззыди, супостат! — Немезида оттолкнула рукой его скуластую физиономию, — Я с Саней хочу! Вот он, мой Сааанечка… Дай я тя поцелюлююю…
— Я говорил, не надо было давать ей коньяку, — ворчал Павля на ухо Салтыкову, — Экой ты, господи!
— О! Я знаю, — нашёлся вдруг Салтыков и, обращаясь к Немезиде, фамильярным тоном, усвоенным им раз и навсегда с девушками, произнёс: — А куда мы сейчас пойдём! Одевайся, Зизи! Щас мы к ёлке пойдём — будем хороводы водить, песни петь!
— Пойдём! — воодушевилась Немезида, — Пойдёмте к ёлке, будем петь песни!
Она дала себя одеть, парни приняли её под руки и повели. Ноги не держали её: она спотыкалась и горланила на всю ивановскую:
— Чёрный воооороооон!Шо ж ты вьёооооссииииНад моеееееею голоовооооой…
— Смотрите не уроните там её! — крикнул вдогонку Дима Негодяев.
— Да с чего! — ответил Салтыков, — Не уроним — всё нормуль! Зизи, правда нормуль?
— Ик! Ага…
Около ёлки на главной площади города толпились какие-то гопники и сидел пьяный гармонист. Салтыков и тут не растерялся:
— Маэстро! Песню!
Гармонист грянул плясовую. Салтыков схватил одной рукой Немезиду, другой какого-то гопника, и через полминуты вокруг ёлки побежал сумасшедший хоровод. Бежали, ускоряясь всё больше и больше, и в конечном итоге один из гопников, не устояв на ногах, грохнулся наземь, а следом за ним, точно пьяные солдатики, упали остальные…
— Куча мала, ребята!
— Да, клёво сегодня отожгли, — смеялся Салтыков, когда они с Павлей уже отвели домой мертвецки пьяную Немезиду.
— Кстати, ну как тебе Олива? — спросил Павля.
— Олива? Ну… — Салтыков жадно затянулся сигаретой и засмеялся, — Чукча она и есть чукча. А впрочем, — хмыкнул он, загасив бычок, — Что-то в ней такое есть. Не находишь?
— Да, определённо есть какая-то изюминка. Глаза необычные. Вроде я её лицо где-то видел, и в то же время, что-то в ней нездешнее. И акцент…
— Мааасковский!
Внезапно у Салтыкова завибрировал телефон. Пришла смска.
— Ну, Павля! Вспомнишь, вот и оно…
— Что, Олива пишет?
— Да! «Вы где? Я сейчас к вам приду». Пипец, только этого щас и не хватало! Чё отвечать будем?
— Ну скажи ей, что ты спать лёг.
— Окэ, ща напишу… Вот, отправил! Ну пипец — время три часа ночи…
— Однако и правда спать пора, — зевнул Павля.
— Ща докурим и пойдём.
Олива, получив ответ Салтыкова, растерянно остановилась на полдороге. Ей вдруг стало не по себе. Она вспомнила Даниила, его поцелуи, его глаза, и ей стало стыдно. Тоже, поскакушка какая, сорвалась посреди ночи, побежала… Приехала к одному, побежала к другому… «А если б он так же от меня к Никки побежал?» — молнией промелькнуло у неё в голове. Нет, Даниил на такое неспособен, подумала Олива. Каким бы эгоистом и стервецом он ни старался выглядеть, однако не может он сделать подлость, так же как украсть, убить… «Да и смею ли я, такая мерзкая внутри, думать о нём плохо? — подумала она, — Я, которая, встречаясь с одним, побежала среди ночи к другому?! Милый мой, любимый, прости… Я тебя люблю, тебя, тебя одного…»
На следующее утро Олива получила смску от Мими с приглашением в гости. Мими приглашала её одну, но без Даниила прийти Олива просто не могла, хоть и знала, что Мими его недолюбливает и считает «чудиком». Он уже ждал её около высотки; когда она соскочила с троллейбуса и устремилась к нему, Даниил весь просиял от радостной улыбки. Отказать ему, пусть даже ради встречи с подругой, которую полгода не видела, Оливе казалось бессердечным.
Дома у Мими был идеальный порядок. Ни пылинки, ни соринки — вся квартира блестела, точно вылизанная. Мими была перфекционисткой: она всё делала, как однажды сказал ей Салтыков, «на пять с плюсом».
