Мейвис Чик - Антракт
— Вообще-то в Канаде.
— Когда тебе следовало быть рядом со своей возлюбленной?
— Нет, нет, нет, — поправила я. — Не возлюбленной!
Финбар перевел взгляд с меня на Робина, а потом обратно.
— Прошу прощения.
Красивым жестом он опустил руку на бедро. Я готова была съесть его. Финбар снова напоминал творение Донателло, только на этот раз был в легком черном пиджаке и джинсах насыщенно-черного цвета. Какая несправедливость по отношению ко мне!
— Простите, я просто считал, что вы… — Финбар пожал плечами, поднял бровь, взглянув на меня, а потом на Робина с сардонической усмешкой, которую я помнила так хорошо. — Знаете…
Он выпил, закинув голову, отчего кадык резко дернулся.
— Джоан не… — начал Робин.
Я подхватила:
— Мы не…
А потом посмотрела на Робина, он на меня, и мы вдвоем — на моих несчастных, любимых, ни в чем не повинных родителей, которых я — их любящая дочь — старательно вводила в заблуждение, убеждая, что на самом деле мы вместе…
— Мне кажется, что вы поссорились, — деликатно заметила мама.
Отец провел пальцами по волосам, от уха до уха, и умоляюще воззрился на громкоговоритель.
— И посмотрел я на небо, — вдруг продекламировала я, потому что эта фраза показалась мне очень уместной, — откуда исходит моя сила…
Все уставились на меня, и в глазах каждого читалось удивление.
— У тебя, — сказал Финбар Флинн, глядя на меня практически в упор, — поэтический дар. А у вас — очень странная дочь, — обратился он к моим родителям. Потом повернулся к Робину: — Ни минуты, чтобы поскучать, правда? Герань, именно это мне и нравится: ты неподдельно эксцентрична. Ты делаешь ярче нашу жизнь, без тебя она была бы монотонной.
В тот момент я осознала, что лед растаял. Полностью. От него не осталось и следа. Я сделала большой глоток и не сразу поняла, что это уже не апельсиновый сок, а та самая жидкость, к которой, как я считала, больше никогда не прикоснутся мои губы. Водка обожгла, как настоящий огонь. Я была яркой. Он тоже. Два ярких человека в унылом мире. Вместе мы могли бы скинуть серый покров и раскрасить весь мир блестящими красками. Я сдалась на милость этой мысли и сообщила:
— Самые безупречные и чуткие люди — те, кто больше всего любит цвет…
К этой фразе собравшиеся отнеслись даже лучше, чем к цитате о холмах. Все замолчали.
— Это из Лоуренса? — через некоторое время отважился спросить Робин.
— Нет, это не твой чертов Лоуренс, — отрезала я.
— Опять размолвка? — заинтересовался Финбар.
— О, надеюсь, что нет, — сказала мама. — Вы сейчас играете в театре, мистер Флинн?
— Финбар, — поправили мы хором.
— Хотя, — заметила я, — можно полностью изменить смысл, если добавить «а».
Снова пауза. Потом отец раздраженно попросил:
— Джоан, пожалуйста, выражайся проще.
— Пожалуйста. Самые безупречные и чуткие люди — те, кто любит разные цвета…
— Просто замечательно, — сказал Финбар, — тебе нужно ставить пьесы или заниматься чем-то в этом роде. Между прочим, кто ты по профессии?
— Она учительница. И я тоже. Работаем в одной школе.
— Ага! Любовь в классной комнате, да? — Финбар внимательно посмотрел на Робина.
Робин тоже уставился на него, хлопая светлыми ресницами.
— Ну, не совсем, гм-м, э-э…
— И тебе тоже нравится поэзия? — Темные глаза Финбара по-прежнему, не отрываясь, смотрели в сияющие васильковые глаза Робина.
— Угу, — подтвердил Робин.
— Расскажи ему о верности, — предложила я, внезапно теряя терпение.
Лицо Робина засветилось от удовольствия. На секунду он сморщил лоб, а потом начал читать, напоминая ребенка, декламирующего стихотворение. Он помнил слова — более или менее, — только запинался и перепутал одну или две фразы: «Из неистовых любовных страстей постепенно появляется драгоценный камень…»
И так далее.
Пару раз я подсказала ему.
Когда Робин закончил, я, не имея в виду ничего конкретного, произнесла:
— Верность — забавное качество. Так быстро исчезает, — и без всякой причины взглянула на Робина.
И крайне удивилось, когда он вдруг крепко схватил меня за руки и пылко произнес:
— О, Джоан, Джоан, мне так жаль, прости меня!
— Не правда ли, мило? — вставила мама.
— Очень, — резко отозвался отец. Он стоял, раскачиваясь на каблуках, сложив руки за спиной, как герцог Эдинбургский, и ждал, ждал.
— Вы сейчас заняты в пьесе, э-э, Финбар? — поинтересовалась мама.
— Репетирую. «Кориолан». Вы обязательно должны прийти и посмотреть.
— Как мило, — повторила она, вертя в руке пустой бокал.
— Вы все должны прийти. — Важничая, он широко развел руки. — Без исключения. Приглашаю на премьеру третьего марта.
После чего Финбар слегка толкнул Робина, и это помогло мне освободиться.
А потом, внезапно, с небес пришла поддержка — объявили, что пьеса скоро возобновится.
— Слава Богу, — с этими словами отец почти бегом направился к выходу. Он потянул за собой маму, и она, по-королевски взмахнув рукой, тоже исчезла в толпе.
— Ну что ж, до свидания, — сказал Робин, внезапно схватив Финбара за руку. — С нетерпением буду ждать встречи с тобой. Гм-м, ты действительно был неподражаем в телевизионной постановке.
— В жизни я еще лучше, — оскалился Финбар, стискивая руку Робина в ответ. Робин отошел и, как и остальные, затерялся в толпе. Мы остались наедине.
— Извини, что наступила тебе на ногу, — сказала я.
— Я бы на твоем месте тоже сожалел о таком поступке. Кстати, откуда эти строки?
— Какие?
— Про цвет.
— О, это Рескин. Думаю, «Камни Венеции».
— Ах, Венеция. Я был там прошлым летом.
— Я знаю.
Он взглянул на меня свысока, снова по-дьявольски приподняв бровь.
— Ты знала?
— Фред и Джеральдина приглашали меня.
— А ты все же не поехала? — Он немного переигрывал. — Ты там уже была?
— Нет.
— Тогда ты совершила большую глупость. Этот город — само совершенство.
— Да, верю. Теперь я жалею об этом.
Он слегка потряс кудрями.
— Думаю, даже к лучшему, что ты не поехала.
— Почему?
Финбар пожал плечами.
— Не важно. В любом случае приходи на премьеру пьесы. Я достану билеты для тебя и… — он ткнул пальцем в сторону выхода, — твоего бойфренда. Передам их через Фреда и Джерри. А ты можешь прийти на вечеринку после спектакля и закатить там какую-нибудь сцену. Теперь тебе это легко удается, так ведь?
Финбар прикоснулся к моим волосам — очень легко, даже осторожно, как будто я могла укусить, и сексуально улыбнулся. По крайней мере мне так показалось. В тот момент он мог корчиться от боли в приступе аппендицита, а я все равно бы нашла это крайне соблазнительным.
