Кассандра Брук - Со всей любовью
Я приняла ванну, переоделась и заставила себя съесть немножко кукурузных хлопьев. Это, сказала я себе, была худшая ночь в моей жизни.
И день не обещал ничего хорошего. Я как раз думала, чем его занять, когда зазвонил телефон. Я тут же подумала: «Это Пирс. Сказать, что не вернется ко мне». Затем я подумала: «Это Пирс. Сказать, что возвращается». Когда я сняла трубку, то была в таком возбуждении, что еле выговорила «алло!».
Звонил Эстебан. Как будто в большом возбуждении. Мы совершили нечто немыслимое, сказал он. В подарок Музею конкистадоров в Трухильо предложена лучшая коллекция золота инков в Испании, и он станет гвоздем выставки в Лондоне. «И все благодаря вам, сеньора! – повторял и повторял он. – Вы одержали триумфальную победу».
Тут он упомянул имя, которое показалось мне знакомым. «Вы завтракали с ним накануне вашего несчастного случая, помните?» Что-то такое мне вспомнилось: последнее время тянулась монотонная череда завтраков для сбора пожертвований с серыми мужчинами, которые все выглядели и разговаривали одинаково, а я всегда плохо запоминаю имена. Чаще всего я понятия не имела, кто они такие, – Хавьер или Эстебан запускали их конвейером, и они либо жертвовали, либо нет и либо приглашали меня в постель, либо нет.
«Вы еще называли его дон Хуан Пародонтоз», – напомнил Эстебан.
Теперь я вспомнила ясно.
«Ну, он сказал, что вы его Царица Небесная и получите все, чего ни попросите. Так что вы попросили, сеньора?»
Сказать правду, я понятия не имела. Для этих похотливцев, с которыми я ем и пью, у меня заготовлено несколько вымогательских речей, в зависимости от того, промышленники они, банкиры или серьезные коллекционеры. Я либо вежливо прошу денег, либо о передаче на время выставки того или иного предмета, и всегда предваряю просьбу зачином «в интересах двух наших исторических наций…» и прочее дерьмо. Смахнув пыль с моих воспоминаний о доне Хуане Пародонтозе, я припомнила, что считала его банкиром, а потому попросила об una donation.[33] И еще я вспомнила, что вид у него сделался несколько растерянным, и он положил руку мне на колено. Чек прислан не был, из чего я заключила, что на него произвела впечатление речь, под которую я сбросила его руку с колена и отвернула голову от его дыхания.
Но если верить присутствовавшему там Эстебану, в качестве donation я потребовала всю его коллекцию. Виноват в этом предположительно мой испанский; но в любом случае коллекцию мы получили. Вместо чека на 50 000 песет я, выходит, приобрела половину золота Эльдорадо. Эстелла будет мной гордиться.
«Пожалуйста, давайте отпразднуем это у меня на асиенде, – говорил между тем Эстебан. – Для меня это будет такая честь!»
Но я не слушала. Меня осенила идея – блистательная идея. Как только я избавилась от Эстебана, я позвонила Тому. (Это, без сомнения, тебе известно, но разреши, я изложу все под моим углом.) Боюсь, Том спал – я забыла, что испанские часы обгоняют английские на час. Его голос донесся до меня, как скрип песка. Но журналисты вроде кошек, верно? Если они будут спать слишком крепко, сенсация может улизнуть под покровом ночи.
«Том, у меня для тебя есть эксклюзивный материал, – объявила я. – Ты готов?»
И я рассказала ему, но поставила одно условие. Писать он может, что и как хочет, если отдаст должное дипломатической проницательности, светским успехам, блистательной красоте и общей неотразимости Первой Леди ее величества в Мадриде, «укрепляющей отношения между нашими странами», «смягчающей неприятную ситуацию с Гибралтаром», «знакомящей сливки мадридского общества с последними лондонскими модами», «драгоценнейшей жемчужиной английской короны в настоящее время…». Всякое такое и еще больше, сказала я Тому. Послышалось бурканье, сменившееся паузой. Я немножко смутилась при мысли, а не лежишь ли ты рядом с ним или под ним.
«Ладно, кукленыш, я чего-нибудь наворочу, – сказал он ворчливо. – Но ты мне позволишь прежде проснуться?»
Вот так. Я заставила Тома записать основную необходимую ему информацию, а потом несколько фактов, касающихся Музея конкистадоров и лондонской выставки, плюс фамилии некоторых полезных контактов – Хавьера, Эстеллы и т. д. «Ты, бесспорно, знаешь, как разделаться с похмельем», – сказал Том.
А теперь я жду результатов. Станет ли Рут Конвей газетной сенсацией? И что почувствует наш утонченный поверенный в делах, когда будет вынужден сравнить свою ослепительную жену с робкой маленькой библиотекаршей, на которую он имел глупость положить глаз?
Как бы то ни было, я была на небесах. Прощай, Стрелец, – я вот-вот стану настоящей звездой.
И тут мне в голову пришла еще одна мысль. Раз мне вот-вот предстоит отведать плодов моего триумфа, почему не добавить к ним еще один? Я позвонила Эстебану и приняла его приглашение приехать на асиенду. В конце-то концов это всего лишь то, что рекомендовал актер-патер. А с понятиями о честной игре, привитыми ему в его аристократической школе, Пирс не стал бы возражать. Один приятный уик-энд стоит другого, ты согласна?
Но это еще недели через две. Так что у Пирса будет достаточно времени посмаковать.
Нет ли у тебя хороших рецептов, чтобы мне захватить с собой туда? Как насчет «Испанского петушка с креветками в собственном соку»?
Со всей любовью,
Рут.
Английское посольство Мадрид 15 июня
Дорогой Гарри!
Да, уик-энд в Толедо увенчался полным успехом, хотя и совсем не таким, на какой ты безвкусно намекаешь в своем письме. Правду сказать, в постели мы провели крайне мало времени – и то в разных номерах. По утрам мы вставали очень рано, чтобы побродить по городу до жары, и Ангель особенно поразил собор – великолепные витражи. Ну и разумеется, Эль Греко. К концу дня мы оба с благодарностью пользовались бассейном отеля. Купальный костюм Ангель, должен я сказать, был не совсем таким, какой можно было ожидать увидеть на девушке, которая всего за час до этого поставила свечу святому Ильдефонсу. Хотя он был сама скромность по сравнению с теми, что были на нескольких немках, видимо, решивших, что они находятся на Коста-дель-Соль. Я часто гадал, куда немецкие женщины девают все эти пирожные.
Единственной темной тучей, омрачающей в остальном восхитительный уик-энд, это поведение Рут, которая упорно хочет верить, будто, как деликатно выразился ты сам, у меня «встает каждые пять минут». Она просто не способна понять платоническую любовь, вероятно, потому, что сама ее никогда не испытывала и абсолютно глуха ко всему, что я говорю на эту тему. На столике с нашим завтраком в Толедо меня ждала телеграмма с одним из ее наиболее изобретательных лимериков, который глубоко оскорбил бы Ангель, если бы я быстро не спрятал его под плюшкой: впрочем, я не сомневаюсь, что девочка не поняла бы смысла большинства слов в нем. Не перестаю дивиться, как у некоторых людей красота служит ризой невинности духа, – должен сказать, у меня никогда не было соблазна адресовать это наблюдение тебе.
