Кэтрин Куксон - Мотылек
Будучи человеком рассудительным, он сказал себе, что зря он ушел из Джерроу и от Палмерсов, потому что, хотя жизнь там не была такой уж сладкой, все же это была тихая гавань по сравнению с бурными водами житейского моря, по которому ему приходится плыть, с тех пор как он перебрался сюда. Нет, он не будет ждать и унесет отсюда ноги как можно скорее и постарается держаться подальше от этих мест.
Сегодня у него был свободный вечер, и он собрался сходить в «Булл» и обсудить ситуацию с Билли и Мери. Они были, по его понятию, единственными разумными и уравновешенными людьми во всей округе, во всяком случае, единственными, которых он знал.
Он уже переоделся, чтобы идти, но по традиции, которую установил Дейв Уотерз, перед уходом из дома следовало зайти на кухню и сообщить, что уходишь и о том, в какое время предполагаешь вернуться.
Все сидели вокруг стола и ужинали: Дейв, Пегги и Руфи Уотерз, Магги и Бетти Троллоп и еще Грег Хаббард.
Пегги проговорила:
— Поел бы.
Она почти всегда произносила эту фразу по вечерам, когда он был свободен.
— Нет, спасибо, миссис Уотерз, — как всегда ответил он.
Улыбаясь во весь рот, Магги сказала:
— Какой ты ладный мужик. Была бы не замужем и если бы не семеро по лавкам, да не любил бы муж и не ревновал как черт, я бы тебя охомутала.
Дейв с каменным лицом повернулся, чтобы приструнить ей язык, но все за столом расхохотались, и его слова потонули в веселых выкриках. Когда смех стих, все услышали, как он произнес:
— Не тот хорош, кто лицом пригож, а тот, кто на дело гож.
Улыбнувшись и посмотрев на старого зануду, как он про себя окрестил Уотерза, Роберт сказал:
— Знаете, меня первый раз в жизни одарили таким комплиментом.
Они перестали смеяться, даже Магги, подумавшая, что именно это делает его таким непохожим на олухов, которые приходили и уходили за этот год, — он то и дело говорил что-нибудь необычное, употреблял какие-то непривычные слова. Только накануне вечером на кухне говорили, что многие из прислуги умеют читать и писать не хуже его, но никто этого не показывает, как он. А он просто подражает голосом тем, кто выше его. Но насчет его голоса она не могла согласиться, у него такой глубокий и громкий голос, какой редко встретишь среди наших.
— Тогда я пошел. Вернусь еще засветло.
Когда он услышал, как Дейв Уотерз пробурчал ему вслед: «Посмотрим», ему захотелось повернуться и сказать: «Знаешь, ты мне не запретишь делать что захочу», — но он решил пропустить это мимо ушей и вышел из дома, пересек выгул около конюшни, миновал заросший сад и пришел к тому месту, где деревья расступались и тропинка выбегала к озеру, как называли заполнившийся водой карьер. В этот вечер он даже не стал задерживаться, чтобы полюбоваться на него, ему хотелось поскорее вырваться из этого места и быть подальше от всего связанного с ним.
Билли и Мери встретили его сердечно и, когда не нужно было обслуживать посетителей, подходили к стойке поболтать с ним. Ничего нового о его дяде и Кэрри они не сообщили, все как всегда — живот у девушки растет, но старый пентюх заставляет ее каждое воскресенье ходить в церковь, где бедная девчонка сидит, опустив голову чуть не до колен. Но преподобный очень добр к ней и не читает проповедей о грехопадении плоти, что, по словам Билли, наверное, очень разочаровывает дядю.
Оба, и Билли, и Мери, очень хорошо понимали желание Роберта поскорее расстаться с Форшо-Парком. Наверное, никто не сможет там долго задержаться, разве что старые да меднолобые, которым уже некуда податься. Но Таггерты в то же время признали, что с работой плохо и искать ее нужно в других местах. Хотя стоит подумать о Бертли. Там поживее, можно попробовать устроиться где-нибудь. В Бертли металлургический завод и угольные шахты. Конечно, весь город практически принадлежит лорду Равенсуорту и металлургической компании Беркли, и, естественно, придется побиться за свои заработки, как всюду и со всеми боссами, но зато там есть бильярдная и читальня с кучей книг. Это его устраивает полностью и даже больше. Да, если говорить о работе, не нужно забывать о кирпичном заводе. Да, вот куда нужно направить стопы, в Бертли.
Да, как говорили они, лучше Бертли ничего не придумаешь, и завтра же утром он первым делом объявит, что увольняется. Это надо же: быть мастером на все руки, вкалывать по двенадцать-четырнадцать часов в день, и за что? Ха! Где только была его голова, когда он соглашался. Десять шиллингов в неделю! Это ж надо!
Когда он распрощался с друзьями и сказал общее «пока» завсегдатаям, начало смеркаться.
Долгий закат все еще согревал своими лучами землю, но сегодня Роберт не замечал всей его красоты. Закаты он любил больше, чем восходы, ему по сердцу был тот промежуток времени, когда медленно умирают последние лучи света и ночь берет свое, особенно если светит луна. В этот момент наступает покой, какого не бывает при самых прекрасных восходах. Восходы возвещают о наступлении дня, заставляют тело и ум бодрствовать и работать, а вечер приносит и тому и другому отдых.
Тропинка через лес сделалась для него привычной дорогой. Он всегда перепрыгивал через канаву в том месте, где повалилась изгородь — он так и не собрался починить ее. Последние две недели он был занят ремонтом каменной стены, ограждавшей главный подъезд к дому с южной стороны, и теперь, наступив на упавшие планки забора, он подумал, ну, вот, тебя поднимет кто-то другой, это уж точно.
Перейдя через них, он услышал крик и сразу понял чей — никто другой так не смеялся, не плакал и не говорил, как Торманский Мотылек. А он называл ее и думал о ней именно так, потому что это прозвище очень ей шло.
Крик был короткий и затих почти мгновенно, почти сразу, но он уже побежал сквозь деревья в направлении озера, как в тот первый вечер, а не налево, по тропинке к дому.
Когда он добежал до поляны, где начинался спуск к берегу озера, то на секунду приостановился, увидев две борющиеся фигуры. До него не доносилось ни звука, во всяком случае, он ничего не слышал. Рядом с борющимися на земле лежала распростертая мисс Милли. Он уже подобрался, чтобы рвануться к ним, когда раздался еще один крик, сначала громкий, на высокой ноте, потом все тише и тише, пока не перешел в сдавленный стон. И теперь на краю каменоломни стоял один человек, стоял как скала, неподвижно и скованно.
Когда он подбежал к нему и повернул за плечи лицом к себе, то увидел искаженное ужасом лицо Дейва Уотерза. Он смотрел, как у того беззвучно то раскрывался, то закрывался рот, пока не нашел сил бессвязно пробормотать:
— Убить… ее. Он х-хо-хотел убить ее…
