Галина Артемьева - Фата на дереве
Йес! Все равно ты будешь мой!
Она ликовала.
– Милая! Девочка! Ты… Будешь моей? – спрашивал он ее, зная, что да, что конечно, не веря себе, что вдруг это сокровище, это чудо оказалось в его объятиях…
Вошли в гостиную.
Пусть все произойдет здесь. В чужую спальню ей не хотелось. Не тот случай. Потом еще угрызения совести его одолеют. Нет-нет. На фиг надо.
Габриэлла включила полный свет.
Пусть любовь свершится, как на театральных подмостках. Пусть он – единственный зритель, он же участник, видит и наслаждается увиденным. И чтоб потом не говорил, что во тьме перепутал.
Нет! Пусть запомнит все-все.
Все и свершилось. Довольно быстро, скучно. Но какая разница? Какая половая разница, в конце концов? Речь-то совсем о другом! Речь – о будущем. Светлое будущее – оно всегда в наших руках…
– Ах, что ты со мной делаешь, что ты со мной делаешь, – бормочет опьяненный ласками Славик.
Что я с тобой делаю… Сказать бы тебе, идиот! Ребенка я с тобой делаю! Ты ж хотел ребенка. Ну, вот я и стараюсь. Давай-давай, любимый… Мой нежный, мой ласковый, мой необыкновенный…
Несколько секунд могут решить всю оставшуюся жизнь человека – вот ведь как! Ррраз! И судьба свершилась!
И наконец Славик вопит, производя финальный аккорд:
– Я тебя люблю, Сана! Саночка!
Вот тут-то Габриэлла и возненавидела ту, которая никогда не причинила ей зла. Возненавидела активно, окончательно и бесповоротно.
Ты за все ответишь, гад!
Женька весь вечер думал, что же он-то сам может поделать.
Догадки лезли в голову одна страшнее другой.
Убил этот гад свою жену или нет?
Если не убил, где она?
Обычно ее можно было найти в интернетном поиске. Набрал имя и фамилию, выбрал новости на последние 24 часа и – пожалуйста: вот интервью, вот презентация, вот фото, вот упоминание о ней.
А тут – вообще ничего! Ни слова!
Он даже решился, позвонил в ее офис, представился журналистом.
– У нее отпуск, – ответили. – Свяжитесь с ней по электронной почте.
Отпуск – это уже обнадеживало. Ну, могла же она и вправду поехать куда-то отдохнуть?
Он бы принял эту версию с чистой совестью, если бы не видел своими глазами, что этот гад творил с ней тогда. Она же и пропала именно после этого.
Как тут не волноваться?
Он даже написал Сабине Мухиной сообщение в Фейсбук, попросился в друзья… Просто в надежде, что она ответит. Уже даже если предложение о дружбе отклонит – и то весть от нее будет.
Но она ничего не отвечала.
Отпуск?
Хорошо бы – отпуск. Лишь бы так…
Гад поорал, побесновался и, похоже, свалил из дому. Вдруг тело перепрятывать поехал? Хотя вряд ли… Он нарядный был, переоделся, как на праздник.
Может, она в больнице? И этот поехал навещать?..
Нет-нет… Чего б он тогда орал там, у себя…
Женька засел у окна, ожидая возвращения убийцы. То, что муж Сабины – убийца, он почти не сомневался.
Почему-то ему казалось очень важным дождаться возвращения этого подонка, чтобы потом окончательно решить, что же предпринять.
Он отлучался только воды попить да в тубзик. Есть не хотелось – жара.
Как всегда, когда что-то его сильно напрягало, Женька взялся за книгу. Были у него любимые книги, от которых спокойнее становилось на душе. Сейчас рука сама вытянула с полки «Карлсона».
Вот оказался бы у него друг Карлсон… они бы устроили этому уроду. Обосрался бы – кроме шуток.
Женька увлекся своими мыслями о том, как залетели бы они с Карлсоном в окно к гаду. Правда, у того стеклопакеты. Трудно попасть будет. Ничего. Они взяли бы по молотку. У бати замечательный набор инструментов. Они взяли бы оттуда по молотку и вломились бы к сволочуге. Карлсон парил бы над его головой и орал бы: «Говори, гад, где тело твоей жены?»
Интересно, на каком языке вопил бы Карлсон? Ну, ладно, пусть на своем родном, шведском. Можно и перевести. Так бы они ему мозги полоскали в два голоса: по-шведски и по-русски. Еще страшнее.
Женьке стало смешно. Он даже есть захотел и принялся прикидывать, успеет ли отбежать к холодильнику, схватить кусок колбасы, булку и вернуться на свой наблюдательный пункт?
А если как раз в этот миг тот вернется? Пройдет через гостиную, и все. И ожидание впустую.
Однако голод все же взял свое.
Женька, как пантера – в три прыжка, – достиг цели, уцепил колбасу, хлеб и нож, вернулся на свой наблюдательный пункт.
Нет, конечно, ничего он не упустил. Две секунды туда и обратно.
Он принялся нарезать колбасу, хлеб. Сооружал бутерброды. Книжка про Карлсона стоймя стояла на подоконнике, не заслоняя главного: вида на противоположное окно.
Его испугал резкий звонок во входную дверь.
Ну, кто там еще?
– Жень, Кот опять пришел, забирай, – послышался голос соседки.
Ну да. Кот. Котяра чумовой. Творит чего захочет. Личность сильная, видите ли.
Женька открыл дверь и впустил Кота. Тот, входя, пихнул дверь лапой, чтоб пошире ему было.
– Пришел, я на балконе цветы поливала, – пояснила соседка. – Сел. Сидит. Сидел-сидел, потом говорит: «Все, выпускай, нагостился».
– Спасибо, теть Маш, я побегу. У меня там колбаса. Он, наверное, из-за колбасы пришел, – заторопился Женька.
– Да мне-то что. Пусть приходит. У нас дружба, всегда рада.
Кто не знает Женькиного Кота, обязательно решит, что соседка-пенсионерка умом тронутая. Ишь, как выражается: «Кот сидел, а потом и говорит…»
А вот кто знает, все поймет правильно.
Кот говорит. Молча, не раскрывая рта, или пасти – как правильнее сказать?
Как он это делает – вопрос, конечно, интересный. Но не главный. Потому что в разговоре главное – что?
Взаимопонимание!
А оно у Кота с собеседником устанавливается просто фантастическое.
Кот появился у них крохотным котенком.
Женька с мамой тащили в дом сумки из «Ашана». Вышли из лифта – у их двери сидит жалкое дрожащее существо. Вернее, не так. Тело его дрожало, но непреклонная воля проступала с первой секунды знакомства.
– Ой ты, маленький, что ты тут делаешь, бедненький? – склонилась над малюткой Женькина мать.
– Вас жду, – ответил Кот, – ну чего стоите, открывайте!
Кот толкнул тощей котеночьей лапой их дверь и даже «мяу» не сказал. Зачем мяу-то? Он же по-человечески к ним обращался и все, что надо, вполне понятно велел!
– Он что? У нас жить собрался? – неуверенно обратилась мать к сыну.
– Ну, видишь же сама, – ответил Женька, четко понимая, что решение Кота окончательное и никаким обжалованиям не подлежит.
Они открыли дверь. Кот (всем сразу стало понятно, что зовут его Кот и никак иначе) вошел первым, обернулся на хозяев и сказал:
– Ну, чего встали? Жрать собираетесь давать или что?
– Он кушать хочет, – прокомментировала мама жалостливо.
