Агония Иванова - За чужие грехи
Тогда эта квартира выглядела иначе — здесь было очень уютно, светло и всегда безупречно чисто. Только Андрей устраивал здесь хаос, крушил и ломал все, когда особенно сильно напивался. Владимир боялся дяди Андрея и боялся не зря. Уже, будучи ребенком, он ощущал агрессию этого человека, направленную к нему.
— Подожди, пока взрослые будут разговаривать, — сказал ему его отец и отвел в комнату, где он и увидел впервые Кира. Тогда несколько лет разницы в возрасте между ними ощущались куда менее существенно, и они были просто детьми.
— Кирюша, познакомься, это Вова… — только после этих слов мальчик, сидевший на диване с книгой, поднял на него темные, почти черные, глаза и смерил их недоверчивым взглядом. Владимир неуверенно сел на диван рядом с ним, понимая, что его появлению никто не рад. Ему очень хотелось попросить отца остаться, но тот улыбнулся им на последок, и ушел на кухню.
Владимир старательно разглядывал комнату, лишь бы только не смотреть в сторону Кира. Обстановка была бедной, но везде чувствовалась заботливая женская рука, постаравшаяся даже простым предметам придать частичку своей души и своего тепла. В приоткрытую форточку ветер приносил запах залива и, перемешавшись, с запахом сырости в этой квартире он навсегда потом стал символизировать для Владимира детство.
— Что ты читаешь? — попытался нарушить тишину мальчик.
— Остров сокровищ, — без особого энтузиазма откликнулся Кир.
— Интересно?
— А ты не видишь? — как-то даже агрессивно ответил его собеседник, Владимир испуганно отпрянул и вжался в спинку дивана. Кир заметил это и неожиданно улыбнулся.
— Возьми, — он протянул ему книгу, — может тебе понравится.
Владимир неуверенно взял ее и задумчиво полистал старые, пожелтевшие от времени страницы. Все это время Кир разглядывал его с плохо скрытым живым интересом.
— А ты? — после некоторой паузы спросил Владимир. Ответить Кир не успел. С кухни послышался грохот, крики и ругань и он убежал туда, похоже, привыкший к подобным сценам.
Все это время Владимир сидел на диване и разглядывал люстру под потолком, слушая, как кричит что-то на отборном мате Андрей.
— Да ты хоть при ребенке бы не стал! — осадил его отец Владимира.
— У меня нет уверенности, что это мой ребенок!
Только слепой человек мог усомниться в их сходстве и их родстве. Но Андрей не был слепым, разве что только ослепленным болью. До самого конца он был уверен в том, что Кир не его сын и за это он ненавидел его почти также сильно, как Владимира с его отцом, а порой и намного сильнее. Разница заключалась лишь в том, что до Владимира и его семьи он добраться не мог, а Кир был на расстоянии вытянутой руки и весь негатив и вся агрессия отца выливались на него.
Сейчас, спустя двадцать пять лет с тех пор, Владимир увидел в Кире воскресшего из мертвых Андрея. Опустевший безразличный взгляд, покорность своей судьбе, желание уничтожить себя, чтобы не испытывать этой бесконечно боли и прожигающего душу отчаяния.
— Ей не станет легче, если ты умрешь, — заметил Владимир, — никому не станет легче.
— Мне станет. И ей! — упрямо возразил Кир, глаза его горели.
— А Наташа? Ты о ней подумал? Ты же собрался жениться на ней? Уже передумал? — зря он это сказал. Ему и в голову не могло прийти, что это вызовет такую реакцию. Кир вцепился себе в волосы и уронил голову на стол, явно неимоверным усилием воли, заставив себя не разбить ее при этом обо что-нибудь.
— Эй… — Владимир неуверенно тронул его за плечо.
— Мертва Наташа, — подавленным голосом сказал его друг, все-таки отпустил волосы и пошел искать в шкафу коньяк, пока не вспомнил, что тот уже стоит на столе.
— Как мертва?
— Так мертва, — Кир заметил бутылку, отпил прямо из горла и зажмурился, — так просто Люся с ножом бы ко мне не прибежала.
— А кто ее знает? Может это был повод? — предположил Владимир, — она полоумная. Вы с этой девочкой друг друга стоите! Может она так просто все это выдумала, чтобы тебе досадить? Или чтобы ты отстал от Наташи, думая, что она мертва? Она же не прихватила с собой свидетельства о смерти!
— А я верю ей и без свидетельства, — сказал Кир, — Наташа мертва. Я чувствую… И… я не ошибусь, если предположу, что она покончила с собой. Догадайся из-за кого?
Теперь он стоял на сырой земле рядом с новенькой оградой свежей могилы. Его онемевшие от холода и напряжения пальцы на ледяном железе разжались, и руки скользнула вниз. Бинты, торчавшие из-под рукава пальто намокли, и, кажется, снова начала идти кровь.
Наташа улыбалась с фотографии — чистая, хрупкая, как цветок. Как фарфоровая кукла, которую случайно разбили о мраморный пол. Ее глаза оставались все такими же чистыми и доверчивыми, хотя и мертвыми.
Смерть не разрушает красоту, а лишь только запечатлевает ее в вечности.
Она лишь дает успокоение, освобождает от бесконечного океана боли, который наводняет бренную и мимолетную человеческую жизнь.
Капли дождя стекали по его лицу, по отросшим волосам и через эту мутную пелену отчетливым оставалось только лицо Наташи на фотографии.
Кто-то медленно подошел сзади и положил руку ему на плечо, но тут же убрал ее, словно испугавшись потревожить его уединение.
— Пойдем, — хрипло сказал Владимир, а это был именно он.
— И это все? — зачем-то спросил Кир.
— А что еще ты хотел услышать? — язвительно поинтересовался друг, — ты сам во всем виноват. Только она… — его взгляд был устремлен в лицо девочки на фотографии, там она была младше еще на несколько лет, — не в чем не была виновата… разве что только в том, что связалась с тобой. А знаешь… мне самому все меньше хочется оставаться в твоей жизни, ты противен мне…
— Так какого черта ты делаешь здесь? — вспылил Кир, — проваливай… — потом смягчился, — а как ты думаешь? Я сам себе противен…
— Надеюсь, ты хоть чему-то научился? — осведомился Владимир, потом тяжело вздохнул, — я пойду, — пробормотал он, его голос заглушал шум дождя, он открыл черный зонт над своей головой, — под этим дождем ты заработаешь воспаление легких. Но это твои проблемы. Научись хотя бы о себе заботиться…
— Не учи меня жить, — огрызнулся Кир, хотя понимал что в словах друга слишком много правды. Именно это и раздражало его больше всего, сколько он себя помнил. Этот правильный Вовочка, послушный ребенок и прилежный ученик, любимец всех кругом. Вовочка, у которого было нормальное детство и нормальная жизнь.
Владимир только хмыкнул и быстро удалился, оставив его в одиночестве в вязких, быстро сгущающихся, сумерках.
