Татьяна Веденская - Мужчины как дети
Откуда он все это так хорошо знает, спросите вы, если уж был он тогда в невменяемом состоянии. На этот вопрос есть ответ, о котором Паша вспомнил с грустью. На следующее утро, которое наступило часа в два дня, Лида напоила его крепким чаем дала поесть супчику, а потом спросила с вежливой и даже какой-то странной (особенно в такой момент) ласковой улыбкой:
– Хочешь, посмотрим кино?
– Кино? – слабым голосом переспросил он. Сейчас он хотел только одного – покоя. Идея залечь на диван, обнять свою любимую женщину и посмотреть какой-нибудь глупый предсказуемый фильм – это было то, что надо. – Давай.
– Сейчас поставлю, – кивнула она и подошла к видеомагнитофону. Она была одета в брючный костюм и кардиган крупной вязки, на лице – косметика. Она была красива, а через лифчик на кардиган не капало молоко – странно. Наверное, она что-то подложила. В любом случае все эти детали Павел отметил уже потом – когда она пыталась уехать на своей машине. А он за волосы ее оттуда вытаскивал. А пока она ставила кассету, цокая каблучками по паркету. И тут он увидел – увидел все. Лида всегда была женщиной с очень крепкой нервной системой. И с выдержкой. Железная леди, мать ее. Пока он ползал и ронял презервативы, Лида поддакивала ему, смеялась, спрашивала, сколько он готов доплатить Анжеле за оральный секс.
– За качественный? – переспрашивал он, пьяный.
– О, конечно! – хохотала Лидия. И снимала на камеру все. Засосы. Следы от помады, презервативы. Выражение лица. Ответы на вопросы.
– Слушай, – спросила она как ни в чем не бывало, – а чего мы раньше никогда не делали домашнего видео? Это такое интересное дело!
– Лид, зачем это? – хрипло проговорил Павел, чувствуя, что ему становится трудно дышать.
– Можно послать в передачу «Сам себе режиссер». Представляешь, они там это все могут озвучить по-другому, будет еще смешнее. Хотя мне кажется, что и так хорошо. Очень смешно получилось, правда? Смотри, а тут ты пытаешься засунуть мне деньги в трусы.
– Лида, перестань, – зло сказал он, пытаясь вырвать пульт из ее руки. Как же ему было плохо. Почти так же, наверное, как сейчас.
– Не-а. Ты не видел самого интересного.
– Лида!
– Ну, подожди. Вот, сейчас! – игриво ворковала она.
Павел против воли бросил взгляд на экран, а там раздался Машкин плач, и Лидка (вот же сука) принесла ребенка и, укачивая его, принялась говорить в камеру, оставленную, видимо, на шкафу (видно было всю комнату), что вот, мол, доченька, это твой папочка – Павел Евгеньевич Светлов, собственной персоной, вернулся домой после тяжелого трудового дня весь в помаде. И что, когда ты вырастешь, моя крошка, вступишь в пубертатный период и будешь считать всех сволочами, ты наверняка придешь ко мне с вопросом: за что это ты, мол, мамочка, оставила папочку, когда я еще была в бессознательном возрасте? Вот тут я тебе, доченька, эту самую кассетку-то и покажу.
– Отдай сюда! – заорал Павел, вырвал пульт, вырвал кассету из магнитофона и разломал ее на части. Откуда только силы взялись. А Лида все с той же усмешкой смотрела на всю его беготню, а потом уточнила на всякий случай:
– Это, милый мой, только копия. Оригинал в надежном месте, как в ваших кругах говорится. Правильно? Информация правит миром? Ладно, баклан, все. Сеанс окончен. Будь счастлив, баклан, – выражение Лидиного лица изменилось в секунду, злоба перекосила ее рот, глаза сузились, она развернулась и вышла из комнаты. От такого поворота Павел даже растерялся, да к тому же у него было тяжелейшее похмелье. А потом он бросился за ней и взревел:
– А ну, стоять.
Куда там, Лидка и бровью не повела. Вещи у нее, оказывается, уже лежали в машине. Ребенок плакал, Павел орал, сам не помнил что, лишь бы только остановить это движение. Он орал, что, если она уйдет, он выследит ее и убьет. И что она не имела права лезть в его мужскую жизнь – это не ее собачье дело, с кем он спит. И что она еще пожалеет, и денег она не получит ни копейки.
– Ха-ха, мне хватит и тех, что ты мне запихнул в трусы. Ты очень был щедр.
– Ребенок мой!
– Это мы еще посмотрим. Наш советский суд – самый материнский суд в мире.
– Ах ты сука!
– С волками жить! – проорала она, а когда он попытался удержать ее за руку, она вырвалась, плюнула ему в лицо и села за руль. И завела мотор. Вот тут у Паши, кажется, отключились все тумблеры – он рванул к своей тачке, вытащил из бардачка пистолет и, действуя быстро, четко, бросился наперерез Лидкиной машине.
– Стой, или голову прострелю, стерва сумасшедшая, – проорал он и наставил ствол.
Лидка дала по тормозам. Это, кстати, впоследствии Павла сильно удивляло. В Лидкином организме при изготовлении, кажется, забыли встроить инстинкт самосохранения. Если ей что-то было надо, она могла одна на танки рвануть, а тут остановилась. Видимо, сработал материнский инстинкт: вдруг попадет в ребенка. Господи, да разве ж он бы выстрелил? Ведь просто припугнуть, остановить! А она побледнела, вцепилась в руль, вытаращилась и даже не сопротивлялась, когда он ее из машины вытаскивал за ее крашеную гриву. Левой рукой. И сидела тихо на земле, пока он ключи от машины вытаскивал и забирал себе. И ее сумку, паспорт и кошелек.
– Посидишь, успокоишься. Нечего тебе сейчас никуда ехать, – бормотал он, поднимая ее, как безвольную куклу, и заводя в дом. Она не разговаривала с ним несколько часов. Сидела у окна, о чем-то думала, даже не слушая все его клятвы и крики. Не реагировала ни на что, думала, а потом в какой-то момент вдруг очнулась, посмотрела на него, как он пьет пиво из бутылки, не сводя с нее беспокойных глаз, и спросила:
– Что ж, значит, ты считаешь, что мы можем продолжать жить дальше?
– Конечно, – радостно кивнул он, уже хотя бы потому, что она вообще заговорила.
– Да? И все, что тут вчера было, не имеет никакого значения? Так ведь?
– Я больше не буду, – клятвенно заверил ее Паша, хотя и сам понимал, что будет, и непременно. Такой уж у них в корпорации поведенческий код.
– А больше и не надо. Ладно, Паша, давай. Заливай мои раны золотом, ты же ведь это можешь? Мне нужна няня. И свои деньги на шпильки. Имей в виду, шпильки нынче дороги.
– Все, что пожелаешь.
– Это я тебе потом отдельным списком подам. И еще, просто так, чтоб ты знал – это тебе так не пройдет.
– Я знаю, – кивнул он. – Только останься.
– Слушай, зачем я тебе, а? Ведь можно же жениться на ком-то еще или вообще не жениться, а так просто. Некоторые женятся ведь, а некоторые так. Слышал песенку такую? Может, отпустишь?
– Нет, – помотал головой он. Это странно, конечно, особенно для такого человека, как он, но… представить себе свою жизнь без нее он даже на секунду не мог. Все становилось бессмысленно, ничтожно.
