Притворись нашей мамой. Дочери [Вторая жена Амира. Удальцовы] - Регина Янтарная
Амир смотрит на меня так, будто я – его враг.
Его взгляд меняется – становится колючим, холодным, низким.
Боже! Как же он сейчас похож на своего дядю Акима.
В нем проснулся зверь. Я его разбудила своим глупым поступком.
Я всё потеряла… всё!
Как только полиция уводит Амира, мать поднимает меня с кровати. Одевает как ребенка, ведет прочь из моего собственного дома. Четыре пары черных жгучих женских глаз провожают меня с ненавистью.
Ничего… я заслужила!
Глава 36
Амир
Остаюсь один на один со своей бедой.
Меня куда-то ведут, а я отупел, одеревенел.
– Могу попрощаться с дочерями? – спрашиваю уже на выходе.
Жестко отвечают: – Нет.
Неужели я заслужил подобного скотского отношения? Ведь я один относился к этой девочке с первого дня ее плена как к диковинному дорогому нежному цветку.
Впервые называю вещи своими именами. Плен. Правильно Наташа находилась у меня в плену. Это потом всё перевернулось всё с ног на голову, и мы оказались в одной постели…
Как я буду доказывать, что не верблюд? Что не спал с семнадцатилетней девушкой. Только сейчас я вспоминаю, что, когда мы с Анваром выкрали ее, ей было всего семнадцать!
Я бы сам убил того, кто бы посмел дотронуться до нее. Я относился к ней изначально как к дочери. Это потом мой мир рухнул, разбился на осколки и собрался снова абсолютно в другой реальности.
Еще пятнадцать минут назад я думал, что буду жить в новой реальности, что это возможно.
Но моя Вселенная исчезла. Ее создала Наташа, она же ее и уничтожила.
Бах! Одним неверным поступком разрушила всё, что мне было дорого.
Не могу сосредоточиться на своем гнилом будущем, перед глазами стоят дочки с грустными глазами.
Что их ждет?
Конечно, они не пропадут.
Если я не сдам Акима, тогда он позаботится об их будущем. А когда малышки подрастут, он их выдаст замуж, пристроит… вернее, продаст как живой товар.
Давит в области сердца. Душно.
Наташа, зачем ты это сделала? Зачем всё разрушила? Если тебе так нужно было домой, могла мне сказать. Попросить. В конце концов, я не зверь, я бы придумал, как тебя отпустить.
Я готов был сделать для тебя всё! Я тебя любил, боготворил…
– Забирайся, – меня толкают в спину. Краем глаза замечаю, как от соседнего дома отделяется женская фигурка и со всех ног бросается в сторону поселка.
Двери автозака закрываются с гулким скрежетом, сотрясая воздух внутри металлического фургона.
Отделяя меня от внешнего мира, от матери, от дочерей, от Наташи.
Жуткий лязг запираемых запоров проникает прямо в мозг, словно взрывая его изнутри.
Вздрагиваю. Вжимаюсь в спинку сиденья. Шок. Потрясение. Ступор. Пустота внутри меня сменяются гневом, злостью, бешенством. Хочу крушить всё вокруг. Почему мир так несправедлив?
Вижу себя, словно со стороны…
Жалкий, нищий, бесполезный, потерянный маленький человечек. Винтик в слаженной машине судного дня.
Неужели это всё, чего я заслужил?
Вспоминаю последний наказ моей Лейлы:
– Ами, не предавай себя даже ради детей.
А я предал Лейлу, нарушил ее послание. Ради детей работал на дядю, чтобы у них было всё самое лучшее.
По щекам катятся слёзы. Жгучие солёные они на моих губах…
Нервно сглатываю. Во рту горечь. Хочется пить…
Облизываю солёные губы.
Надо обдумать, что говорить. Про Акима я ничего не скажу.
Может, сказать, что влюбился в девушку, поэтому выкрал?
А лучше настаивать на том, что познакомились в магазине около ее училища, уговорил ее съездить на пару дней на море. А там понеслась…
Ладно, скажу так. Терять нечего, кроме своих цепей.
Всё равно в этой игре я – пешка. Тут всё будут решать слова Наташи и ярость ее отца.
Сердцем я его понимаю, сам отец…
Сижу на жёстком сидении, на меня оседает дорожная пыль. Видимо, сама жизнь намекает, что я – пыль. Ничто. Смотрю с ужасом на руки, закованные в наручники.
Докатился. Позорище.
Радует одно, что этого не видели дочки.
А если видели?
Лейла, прости, – прощу прощения у первой жены. Кажется, теперь придется молить ее о пощаде очень долго. Похоже, у меня впереди много свободного времени, которое я посвящу именно этому.
Ловлю обрывки судорожных мыслей в голове.
Надо было отправить Наташу домой, а самому с семьей сбежать. Взять у нее в долг двести тысяч и сбежать!
А теперь я в капкане, и мои дети тоже.
Мотаю головой из стороны в сторону. Хочу скинуть морок. Ничего не выходит. Теперь вся моя жизнь и есть морок!
Какой ужас!
Страшно до одури. Нечем дышать. Открываю рот, делаю глоток воздуха. Закашливаюсь. Пыль попадает прямиком в лёгкие.
Придя в себя, стараюсь дышать реже. Стискиваю зубы.
Окидываю затравленным взглядом железную обшивку фургона.
Здесь так мрачно и неуютно, что в венах стынет кровь.
А я много всякого неприглядного повидал в армии, на войне, на службе у дяди.
Толчок. Машина тормозит. Снова лязг отпираемых запоров. Дверь распахивается настежь.
В мою мини камеру на колёсах врываются потоки свежего воздуха и рассветные лучи солнца.
Вдыхаю.
– Чанышев, на выход! – грубый окрик выводит меня из оцепенения.
Выбираюсь из фургона. Спрыгиваю на землю.
Безумное напряжение. Нервы на пределе. Дрожь пронизывает тело.
От ужаса происходящего, от страха за детей схожу с ума. От несправедливости, что придется сидеть мне, а не дяде…
Туман покидает мой мозг, и отцовский инстинкт защищать детей встает на первое место. Даже если меня будут пытать, ничего не скажу.
Мирюсь с поганой реальностью! Сам виноват, не надо было влюбляться!
Меня куда-то ведут. Догоняют постоянные окрики:
– Лицом к стене!
– Расставить ноги!
– Раздевайтесь!
Скотский досмотр… Чудовищный допрос… Переодевание в тюремную одежду…
Стрёмно. Погано.
За спиной громко захлопывается железная дверь. Теперь других не будет.
Лязг запирающихся замков.
Вот и всё…
***
Решаюсь. Поднимаю глаза. Небольшая тюремная камера на четверых. Вдоль стен двухъярусные кровати, заправленные по-солдатски безликими черными байковыми одеялами. Под потолком небольшое окно в решетку.
Ёжусь.
Внутренности, словно намертво стянуты жгутом. На нервной почве снова разболелся желудок. Всё как тогда, когда Лейла только начала болеть. Из-за нервного стресса разболелся желудок, открылась язва.
Надеюсь, в этот раз обойдется. Мне только этого не хватало для полного счастья!
Скольжу взглядом по унылым безрадостным мужским лицам.
Три пары глаз уставились на меня.
Глядят скептически, прицениваются.
Встряхиваюсь. Выхожу из аута, прихожу в себя.
До меня, наконец,
